Тайная жизнь непутевой мамочки - Фиона Нилл

Я не могу определить, комплимент это или вызов, но уверена, мне надо немедленно возвращаться домой, ибо это мелкое замечание будет резонировать во мне гораздо дольше, чем следовало бы, с бесконечными повторами, до тех пор, пока не приобретет значение, которого он вовсе не имел в виду. И вдруг я понимаю, что моя свекровь не совсем права. Воображение, взращенное на любви к мужу, гораздо бледнее воображения, возделывающего безбрежное поле не встречающих взаимности фантазий. Пытаясь скорее закончить, а не начать беседу, я, наконец, реагирую:

— Годы практики, Роберт! — как мне кажется, сухо и лаконично.

Стоит утро одного из тех дней ранней осени, когда уже достаточно холодно, так что при дыхании виден пар. Когда я произношу свою реплику, два туманных облачка у самых губ смешиваются в одно. На мне никакой косметики, и я чувствую, как разрумянились мои щеки.

— Извините, я вчера торопился, — говорит мой визави. — У меня, знаете ли, производственный кризис. Не могу нащупать подходящую структуру книги, а американцы хотят выпустить ее до кинофестиваля «Сандэнс» в следующем году.

Могло бы показаться, что он хвастается, но нет — он явно пытается завязать разговор.

— Я сейчас пишу о сапата-вестернах[14], — продолжает он. — О тех, что рассказывают о времени мексиканской революции, например, «За пригоршню динамита», но хотя они и были навеяны мексиканской историей, ничто больше, пожалуй, их с Латинской Америкой не связывает…

Я понимающе киваю.

Однако использую эту его необычную разговорчивость, чтобы беспрепятственно есть глазами его правую руку, высунувшуюся вдруг из рукава жениного пиджака, — он энергично жестикулирует, стараясь ярче донести до меня смысл того, что говорит.

На мой взгляд, нет другой части мужского тела, которая столь верно характеризовала бы ее обладателя. Я бы даже рискнула пойти еще дальше, утверждая: взглянув на руку мужчины, можно почти безошибочно сказать, каков, он сам. Можно представить тело, угадать характер, сделать вывод о том, сколько времени он проводит в тренажерном зале и давно ли был за границей. Рука Прирученного Неотразимца почти безукоризненная — среднего размера, сильная, не короткая, с нормальным количеством волос, что выглядит мужественно; но достаточно бледная и худая — это в значительной степени гарантирует отсутствие волос на спине. Я улыбаюсь.

— О чем вы думаете? — спрашивает он.

— Все это очень многое объясняет, — говорю я загадочно. — Мне нравится Серджио Леоне[15].

— Замечательно, — отвечает он, одергивая рукав, — но я спрашивал о другом. Я сменил бы тему раньше, если бы мог заметить, что ваши глаза поскучнели. Впрочем, не важно. Так бывает всегда, пока я не начинаю говорить о Бенисио дель Торо, к этому женщины обычно проявляют интерес. А спросил я, не собираетесь ли вы выставить свою кандидатуру на школьных выборах в качестве представителя от нашего класса и войти в состав родительского комитета школы? Сам я не могу заниматься всем этим, времени ни на что не хватает, но я могу помочь вам, внести, так сказать, свою лепту. — Он на минуту замолкает. — Вы удивлены?

Даже если бы он попросил меня лизнуть ему руку, я не могла бы быть более изумленной.

— Хорошо, я подумаю. Мой младший уже начал холить в детский сад, и было бы самое время решиться на что-то подобное. Но мне не хотелось бы выглядеть слишком назойливой. — Звучит так правдоподобно, что я сама почти в это верю.

— Я буду голосовать за вас, — говорит он доброжелательно. — Изобэль тоже. Она сказала, что это будет по-настоящему интересно, если вы победите.

— О, она так сказала? — Хотела бы я знать, какие мотивы у Привлекательной Мамочки номер один.

— Я рассказал своей жене о вчерашнем происшествии… ну, э-э… об эпизоде с нижним бельем. Она считает, что это было очень смешно. Изобретательно. И я с ней согласен!

Интересно, в каком контексте они все это обсуждали? И какие определения он использовал? Рассказал ли он ей, что мы сидели так близко, что я чувствовала жар от его бедра? После того как он приготовил обед или когда они были в постели? Кстати, в чем она — в постели?

— И пижама! — слышу я. — Про пижаму я ей тоже рассказал.

Я знаю, что должна чувствовать удовлетворение от того, что он поделился всем с женой. Обещает зарождение дружбы. Я мгновенно представляю себе уютные совместные обеды вчетвером, семейные пикники на вересковой пустоши Хэмпстеда, даже совместный отдых за границей. Но я не желаю, чтобы в мои фантазии вторгались посторонние! Тем и хороша фантазия, что далека от реальности.

Вечером, лежа на одном краю софы, я наблюдаю, как Том на другом читает номер «Архитектс джорнал», вышедший на прошлой неделе. После почти годовой проволочки строительные работы по возведению его библиотеки в Милане наконец-то начались, и настроение у него теперь бодрое. Наши ступни соприкасаются. Перевалило за полночь. Дети в постели, а вместо ужина мы уничтожаем бутылку вина.

Через пару недель муж едет в Милан. Сообщает он мне об этом, как бы оправдываясь, стараясь продемонстрировать понимание того, какое тяжкое бремя падает на меня. Однако я знаю, что он в радостном возбуждении: сегодня он не инспектировал холодильник в поисках просроченных продуктов питания. Не было и никаких судебно-бухгалтерских экспертиз банковского счета, поисков штрафных квитанций за неправильную парковку или свидетельств других моих преступлений. Никаких вопросов по поводу новых царапин на боку автомобиля.

— Я установлю будильник так, чтобы утром ты не опаздывала. И оставлю сто фунтов наличными в ящике комода на тот случай, если ты потеряешь свою кредитную карту. Когда вернусь, буду вместо тебя сидеть с детьми. Носки себе куплю в аэропорту.

Чем меньше я говорю, тем более абсурдными становятся его предложения, однако я храню молчание.

— И мы никогда больше не поедем в кемпинг. В следующий раз мы арендуем дом. У нас никогда больше не будет такого ужасного отдыха. И возможно, мы даже будем в состоянии позволить себе оплачивать уборщицу дважды в неделю.

В ответ на это я даю всевозможные опрометчивые обещания:

— Я не буду врать по мелочам. Школьные формы буду готовить накануне вечером. Буду заглядывать в холодильник, прежде чем идти за покупками.

Тут звонит телефон, и начинаются деловые переговоры. Ответив на пятый звонок, Том в качестве компенсации открывает для меня еще одну бутылку вина.

— Это тебя, — говорит он на шестой звонок. — Какой-то родитель из школы. — Держа руку с телефоном на отлете, он удивленно приподнимает одну бровь.

— Скажи, что я занята! — шепчу я, но Том уже сует трубку мне в руки.

— Надеюсь, я не сильно помешал? — Прирученный Неотразимец. — Вы ужинаете?

Я хлопаю себя по щекам в отчаянной попытке протрезветь:

— Нет, нет, мы как раз закончили. — Язык у меня заплетается. — Немного тушеных овощей. Муж проглотил все в один момент — так вкусно.

Том смотрит на меня в изумлении.

— Ты опять врешь? Скажи ему, что ты указала неправильный месяц в банковском приказе о выплате денег и что в холодильнике у нас только репчатый лук и банка джема, — бормочет он ошеломленно и, шатаясь, начинает приближаться ко мне. В его глазах вожделение. — Мне нравится, когда ты пытаешься притворяться, это тебе очень плохо удается!

«Не сейчас, не сейчас!» Меня разрывает дилемма: окончить ли сексуальное воздержание, длившееся два месяца, или рискнуть отпугнуть Прирученного Неотразимца в самом начале нашей дружбы? Я пытаюсь оттолкнуть Тома ногой.

— Дело в том, — продолжает мой ничего не подозревающий собеседник, — что я предложил вашу кандидатуру в родительский комитет. — Все мои мысли о сексе мгновенно угасают. — Однако у вас уже есть соперница, и oнa обзванивает других родителей, чтобы настроить их против вас. Своего рода подрывная кампания. — Я силюсь переварить информацию. — Она говорит, что у вас нет опыта ведения дел, и что ваши необычные домашние привычки свидетельствуют не в вашу пользу.

— Это наша привлекательная мамочка, да? Я знала, что она не заслуживает доверия, — говорю я безнадежно заплетающимся языком. — Что ей известно о моих домашних привычках?

Том снимает футболку и показывает глазами на софу.

— Послушайте, мы сможем поговорить об этом в другой раз, — бормочет Прирученный Неотразимей, явно сбитый с толку моей манерой речи. — Но это не Изобэль. Это та, чьи дети изучают мандаринское наречие китайского языка.

Я слышу собственный голос, переходящий в крик.

— Буквоедка! Вот кто это! Перемирие кончено! — ору я в трубку.

— Послушайте, не убивайте вестника, — с тревогой в голосе ответствует моя погибель. — Я звоню, чтобы предложить свою кандидатуру в качестве рекламного менеджера кампании в поддержку вас.