Вскрытые вены Латинской Америки - Эдуардо Галеано

У этой богатой империи была бедная метрополия, хотя она и рядилась во все более и более пышную мишуру. Корона вела священную войну сразу в нескольких местах, а аристократия в это время занималась расточительством, на испанской земле увеличивалось количество священников и воинов, дворян и нищих, увеличивалось в том же стремительном темпе, в каком росли цены и ссудный процент. Промышленность, едва родившись, уже хирела в этом королевстве обширных и бесплодных латифундий, больная испанская экономика не в силах была вынести потрясение, вызванное резким повышением спроса на продукты питания и потребительские товары, потрясение, явившееся неизбежным следствием колониальной экспансии. Значительное увеличение расходов на общественные нужды и удушающее давление возрастающего спроса на потребительские товары в заморских владениях привели к обострению торгового дефицита и развязали бурную инфляцию. Кольбер писал: «Чем больше государство торгует с испанцами, тем больше у него серебра». В Европе /51/ завязалась острая борьба за овладение испанским рынком и серебром. Французская памятная записка конца XVII в. позволяет нам узнать, что, несмотря на юридическую видимость монополии, Испания в то время контролировала всего лишь 5% торговли «своих» заморских колониальных владений. Почти треть всей торговли находилась в руках голландцев и фламандцев, четвертая часть принадлежала французам, женевцы контролировали более 20%, англичане — 10%, и немцы — немногим меньше[24]. Америка была бизнесом для европейцев, европейским рынком.

Карл V, унаследовавший престол Священной империи путем подкупа на выборах (король Карлос I (1500—1555) был в 1519 г. избран императором Священной Римской империи, получив имя Карла V. Решающую роль на этих выборах сыграли голоса подкупленных немецких курфюрстов. — Прим. ред.), за все свое сорокалетнее правление провел в Испании не больше 16 лет. Этот монарх, с выступающим подбородком и глазами идиота, уселся на трон, не зная ни одного испанского слова, и правил, опираясь на свиту алчных фламандцев, которым он раздавал охранные грамоты для вывоза из Испании лошадей и мулов, нагруженных золотом и драгоценностями, а также в качестве вознаграждения жаловал епископства и архиепископства, высокие чины и даже первую лицензию на ввоз черных рабов в американские колонии. Занятый преследованием дьявола по всей Европе, Карл V использовал богатства Америки для ведения религиозных войн. С его смертью династия Габсбургов не прекратила своего существования, и Испания должна была еще почти два столетия терпеть иго австрийцев. Сын Карла V, Филипп II, стал великим вдохновителем контрреформации. Из своего огромного дворца — монастыря Эскориала, расположенного на склонах Гвадаррамы, — Филипп II пустил в ход страшную машину инквизиции, действующую во всемирном масштабе, и бросил свои войска на подавление европейских центров ереси. Кальвинизм уже уловил в свои сети Голландию, Англию и Францию, а тут еще турки грозили обратить Европу в мусульманскую веру. Защита веры обходилась недешево, и вот уже из хранилищ севильского «Дома контратаций» извлекаются те немногие предметы из золота и серебра — чудесные произведения американского искусства, — которые избежали переплавки в Мексике или в Перу и прибыли в /52/ Испанию в своем первозданном виде; теперь их отправляют в пасти плавильных печей.

В огонь отправляли также еретиков и тех, кого подозревали в ереси, они сгорали в очистительном пламени инквизиции. Торквемада сжигал и книги, ему везде виделся хвост дьявола: война против протестантизма была одновременно войной против набирающего силу в Европе капитализма. «Увековечение крестовых войн, — говорит в уже цитировавшейся работе Эллиот, — означало увековечение архаического общественного уклада страны крестоносцев». Металлы Америки — блеск и нищета Испании — обеспечивали возможность для борьбы против нарождающихся сил новой экономической формации. Карл V подавил кастильскую буржуазию в войне против коммунерос, восстание которых превратилось в социальную революцию, направленную против знати, ее собственности и привилегий. Восстание потерпело поражение из-за предательства города Бургоса, того самого, что четыре века спустя станет оплотом мятежа генерала Франсиско Франко. Подавив последние очаги сопротивления в Европе, Карл V вернулся в Испанию в сопровождении 4 тыс. немецких солдат. Почти в то же время он потопил в крови восстание весьма решительно настроенных ткачей, прядильщиков и других ремесленников, захвативших власть в Валенсии и успевших утвердиться во всей провинции.

Борьба против поступательного хода истории маскировалась защитой католической веры. Изгнание при Изабелле и Фердинанде евреев, то есть испанцев иудейского вероисповедания, лишило страну искусных ремесленников и крайне необходимых капиталов. По своим масштабам и последствиям эта акция казалась даже более вредной для страны, чем изгнание арабов — то есть на самом деле испанцев мусульманского вероисповедания, — хотя тогда не менее 275 тыс. человек были выдворены за пределы Испании, а это нанесло катастрофический ущерб валенсийской экономике; плодородные земли в Арагоне, к югу от Эбро, оказались заброшенными. Еще раньше Филипп II выслал из страны по религиозным мотивам тысячи ремесленников-фламандцев, уличенных или подозреваемых в протестантизме; Англия приютила их на своей земле, и они внесли заметный вклад в развитие британских мануфактур.

Итак, главными препятствиями на пути /53/ промышленвого развития Испании были вовсе не огромные размеры империи, не трудности сообщения. Дело в том, что испанские владельцы капитала превращались в рантье, не вкладывали свои деньги в развитие промышленности, а скупали кредитные бумаги у короны. Излишки денег утекали в непроизводительные русла: старые богачи — рыцари ножа и дубинки, обладатели громких титулов — возводили дворцы и накапливали сокровища, а новые богачи — спекулянты и торговцы — скупали земли и титулы старой знати. Ни те, ни другие практически не платили налогов, их нельзя было посадить в тюрьму за долги. Но тот, кто решал заняться промышленной деятельностью, автоматически лишался дворянского звания[25].

После военных поражений испанцев в Европе был заключен ряд договоров, в которых страна шла на уступки, в частности увеличила свои морские перевозки в ущерб Севилье. Кадис стал торговать с французскими, английскими, голландскими и ганзейскими портами. Каждый год от 800 до 900 кораблей выгружали в Испании товары, произведенные другими странами. В обмен они забирали американское серебро и испанскую шерсть, которая перерабатывалась потом набирающей силы европейской промышленностью и возвращалась в Испанию уже в виде готовой ткани. Кадисские же монополисты ограничивались тем, что перемаркировывали иностранные промышленные изделия, отправляемые в Новый Свет: если испанские мануфактуры не могли удовлетворить потребности внутреннего рынка, куда им было удовлетворить потребности колоний?

Лилльские и аррасские кружева, брюссельские гобелены и флорентийская парча, венецианское стекло и миланское оружие, французское вино и полотно[26], восполняя нехватку местных товаров, наводнили испанский рынок, чтобы насытить неуемную страсть к роскоши богатых паразитов, могущество и количество которых все росло в нищавшей день ото дня стране. Промышленность умирала в зародыше, и Габсбурги делали все возможное, чтобы ускорить ее гибель. В середине XVI в. этот процесс дошел до крайней точки: был разрешен импорт иностранных тканей и одновременно запрещен вывоз испанских сукон /54/ куда бы то ни было, за исключением Америки[27]. Совершенно иной, как отметил Рамос, была ориентация Генриха VIII или Елизаветы I в находящейся на подъеме Англии: там они, напротив, запретили вывоз из страны золота и серебра, монополизировали векселя, затруднили вывоз шерсти и изгнали из британских портов купцов Ганзейского союза Северного моря. А итальянские республики защищали свою внешнюю торговлю и свою промышленность посредством таможенных тарифов, привилегий и запретов: так, искусным итальянским мастерам под угрозой смертной казни запрещалось покидать родину.

Упадок воцарился повсюду. Из 16 тыс. ткацких станков, остававшихся в Севилье, когда умер Карл V, то есть в 1558 г., к моменту смерти Филиппа II, то есть через 40 лет, сохранилось только 400. Шестимиллионное поголовье овец в Андалусии сократилось до 2 млн. Прекрасный портрет общества этой эпохи создан Сервантесом в его романе «Дон Кихот Ламанчский», снискавшем, кстати, огромную популярность в Америке. Декрет середины XVI в. закрыл дорогу в Испанию иностранным книгам и запретил студентам проходить курс обучения за рубежом; количество студентов в Саламанке за несколько десятилетий уменьшилось вдвое; зато в стране насчитывалось 9 тыс. монастырей, и клир увеличивался так же быстро, как знать плаща и шпаги; 160 тыс. иностранцев захватили внешнюю торговлю, а расточительство собственной аристократии обрекало страну на экономическое бессилие. К 1630 г. полторы с небольшим сотни герцогов, маркизов, графов и виконтов получали около 5,5 млн. дукатов годовой ренты, придававших ослепительный блеск их звучным титулам. Герцог Мединасели имел 700 слуг, 300 слуг было у герцога Осунского, который, чтобы не ударить лицом в грязь перед русским царем, вырядил их всех в меховые шубы[28]. /55/ XVII в. был эпохой плутов, голода и эпидемий. По Испании бродило несметное множество нищих, но это не мешало стекаться в страну нищим со всех концов Европы. К 1700 г. в Испании насчитывалось уже 625 тыс. идальго, этих рыцарей войны, а страна между тем все пустела: за два с небольшим столетия ее население уменьшилось наполовину и стало равным населению Англии, возросшему за этот же период времени вдвое. 1700 г. отмечен концом правления Габсбургов. Крах был полным. Огромный процент незанятого населения, заброшенные латифундии, пришедшая в хаос денежная система, разоренные промыслы, проигранные войны, опустошенные сокровищницы и непризнаваемая в провинциях центральная власть — такой предстала Испания перед Филиппом V: она была «почти такой же мертвой, как и ее только что умерший хозяин»[29].