За будущее! - Ольга Войлошникова

порядком, друг за другом. На каждом человек по пятьдесят «норманнов», во главе с Вильгельмом Завоевателем, само собой.

А вот чего организаторы не учли, так это того, что для одновременной разгрузки всех пароходов просто не было места. Таким образом, вышло, что норманны, вместо того, чтобы вывалить дружно, как из поезда метро, начали выгружаться, словно с колеса обозрения. Вот подъезжает первая кабинка, чинно выходят граждане, отползают чуть в сторонку. Кабинка отчаливает в сторону, на её место паркуется следующая, выгружаются пассажиры…

Такой красивый был у организаторов план.

Потом всё огромное войско должно было внушительно построиться и замесить маленькое ополчение местных.

Но.

В момент высадки… Точнее, сразу после того, как первый драккар разгрузился, Вильгельм и его дружина скучковались на берегу, а второй драккар ещё не успел подойти к берегу, из группы питерских реконов раздался голос:

— А хули мы стоим?

Получена инструкция вступить в месилово с прибывшими, так? Вот они, прибывшие…

Наши рванули первые, а за ними (все побежали, и я побежал, ага) — все прочие нерусские. На втором (а тем более на третьем) драккаре орали, но к моменту его прибытия первая партия завоевателей оказалась раскатанной в блин. Не спасло ситуацию даже то, что некоторые норманны героически прыгали в воду, не дожидаясь полной остановки подвижного состава…

Короче, в тот раз Вильгельму не удалось стать завоевателем, а у нас появился мем.

08. В ФУРГОНЕ У АФОНИ

У РЕСТОРАТОРА

Ну вот, так вышло, что финал нашего блистательного похода я поручила досматривать Захару, а мы с девчонками и толпой учеников погрузились в запряжённый четырьмя массивными серыми коньками фургон к Александру Дмитричу, которого я про себя называла уже исключительно «Афоня».

Фургон был довольно большой. Не огромный, конечно, но вместительный. Половина внутреннего пространства была выделена под большую, прямо-таки профессиональную кухню, изобилующую всякими баночками и приспособами, с мойдодыром, большой газовой печью и солидным рабочим столом.

Вторая половина походила на гостиную-спальню в одном лице: стены, отделанные светлым деревом, хорошие репродукции натюрмортов голландских мастеров, стеллажи с безделушками, альбомами и книгами, книгами, книгами… здоровенный секционный диван с пёстрыми восточными подушками, невысокий длинный столик на манер журнального, несколько закрытых шкафов, пол, застеленный пёстрым шерстяным ковром…

Хозяин оказался плотным молодым человеком, кудрявая русая борода и причёска на манер купеческой Руси прибавляла ему лет. Хотя, понятно — возраст мог быть любым. Под дублёнкой у него обнаружилась бордовая рубашка в мелкий тёмно-синий цветочек, шёлковый узорчатый жилет с толстой золотой цепочкой, выглядывающей из кармашка (видимо, от часов) и тёмно-синие брюки в узкую тёмно-серую полоску.

Настоящий купчина.

Дети поскидывали свои обутки и шубы, запустили пару согревающих волн по низу и сразу расползлись по тёплому полу сплошным повалом.

— Милости прошу! Располагайтесь! Предлагаю, пока мы стоим, успеть выпить кофе… или чаю?

— Я голосую за чай, — я, на правах почётной гостьи, устроилась поближе к чайнику. — А молоко у вас есть?

— Да, вы знаете, удалось купить по случаю, только нужно будет немного подождать, — хозяин открыл дверцу одного из шкафчиков (дверца оказалась неожиданно толстой) и извлёк оттуда широкую кастрюльку с замороженной молочной головкой литра на три с торчащей из серединки деревянной струганной палочкой. Судя по форме — морожено в обычных ведёрках, междуреченское. Наши давно стараются квадратные ёмкости заказывать, для экономии места. С другой стороны, нечто, мало-мальски похожее на дорогу, выведено с острова как раз в Междуречье, и деревенька есть поблизости, километрах в полутора, так что другому молоку откуда бы взяться… — Вот видите, пока зима — я как бы и с морозильником!

— Ловко придумано, — похвалила я, — а летом как же?

— Да вот, — хозяин вздыхает, — к сожалению, никак…

Увидев, что Александр Дмитрич собрался включать плиту, Василиса, устроившаяся рядом со столом, протянула руку и попросила:

— Дайте мне, — заглянула в кастрюльку, ненадолго прикрыла её рукой и вернула хозяину: — Держите. Думаю, так нормально.

Афоня поражённо уставился в плещущееся в кастрюле, но всё ещё холодное молоко.

— Магия-шмагия, — значительно прокомментировала Галя, вызвав всеобщий смех. Шутка, конечно, немудрящая, но, с другой стороны, больно забавное выражение лица сделалось у нашего хозяина.

— Так, пупсики! Руки мыть, вон умывальник! Еся, Леночка — поможете чай налить. Остальным занять диспозицию у стола, а то уже скоро поедем.

Ребята бодро построились в очередь к рукомойнику, хозяин засуетился, расставляя кружки, вазочки, доставая из шкафа кульки с разнообразным крендельками-печенюшками.

Вскоре вокруг длинного журнального столика столбиками, как суслики у норок, сидели все тринадцать молодых бойцов.

— Мам?.. — Галя громким шёпотом напоминает мне о моих обязанностях старшей по чину.

— Ну, с божьим благословением! Кто работал лучше всех — налетай!

Александр Дмитриевич с удовольствием наблюдал, как голодная орда сметает со стола его припасы и несколько сконфуженно посокрушался:

— Я бы хотел угостить вас чем-то более существенным, но сейчас будет очень плохая дорога. Опасаюсь за кастрюли, не полетели бы с плиты. Вот когда выберемся на тракт — можно рискнуть.

— Александр Митрич, вы не переживайте! Очень, очень вкусно! Я вот думаю, надо вас поближе к себе поселить, буду к вам людей за печеньками гонять!

— Благодарю вас.

Не успели мы раскланяться, как в дверь просунулась встрёпанная голова Фёдора. Без шапки!

— Матушка кельда, выезжаем.

— Федька! Кому говорила — шапку надень! — Федька расплылся в улыбке от уха до уха и исчез.

— Так, ребятушки, допиваем бегом, и каждый свою кружку моет, живо! Сейчас нам будет растрясание потрошков!

РАССКАЗЫ, ВИНО, ПЕРЕВОПЛОЩЕНИЯ…

Дорога оказалась действительно аховая. А что вы хотели? Остров, ограниченный с одной стороны широким медлительным Евфратом (как и многие географические названия в Междуречье, несущим в себе частичку страсти своего владетеля), а с другой — широкой болотистой старицей, был неудобен для разработки, и потому долго оставался ничейной землёй. Дорог туда не было — не то что тракта, но даже завалящего просёлка — кому они там нужны? И поэтому, когда остров императорской волей был заселён, местным пришлось самим заботиться о путях выхода хоть к какой-нибудь цивилизации. Дорога, которую они смастерили, скорее походила на направление. Снег, конечно, присыпал кочки и неровности. С другой стороны, о снежном плуге здесь и слыхом не слыхивали. Рессоры фургона до конца не спасали от ухабов. Лошадям было не очень легко, и скорость наша упала практически до пешеходной.

Мы переместились на диваны, ковёр был сплошным повалом усеян довольными детьми, с разрешения хозяина рассматривавшими книги и альбомы.

— Паша! Света прибавить! — скомандовала Василиса.

Один из лежащих на полу мальчишек пощёлкал пальцами, и фургон украсился красивыми фестонами ажурных матово светящихся шариков. Некоторым угнездившимся в уголках огневикам света показалось мало, и они добавили себе, кто сидящую на плече светящуюся птицу, кто бабочку, кто цветок в волосы. В нашей школе всегда поощряли определённую изысканность магии. Афоня наблюдал за действом, приоткрыв рот. Я поинтересовалась, рассматривая натюрморты:

— Любите малых голландцев?

— О, мадам разбирается в живописи? — встрепенулся он.

— Ну так-то мадам по образованию положено.

— Если мне позволено будет поинтересоваться…

Я засмеялась очередному витиеватому обороту:

— Первое — педагогическое, дошкольный педагог-психолог. Второе — искусствовед, — я наблюдала за его реакцией, ехидно прищурившись.

— Так вы… Из первых?..

— Из первых мы, из первых… — подала голос Галя.

— М-гм… — подтвердила Василиса, которая, похоже, начала задрёмывать в обнимку с подушкой.

— Так… сколько же вам лет? — растерянно спросил Афоня. — Ох, простите, с моей стороны, конечно же, невежливо…

— Ой, да бросьте вы! Сейчас посчитаем… — я прикинула в уме старые и новые годы. — Сто шестьдесят семь, получается. Можно, конечно, местные пересчитать на старые, но мне чёт не хочется заниматься арифметикой.

Александр Митрич сидел как громом поражённый.

— Я… как-то…

— Да что вы так удивляетесь? Всего сто двадцать два года прошло. Нам же были обещаны мафусаиловы века!

— Да, но… я думал, это поэтическая фигура речи…

— Э, нет, дорогой! В этом мире нужно быть очень осторожным с поэтическими фигурами речи — они могут оказаться весьма буквальными.

— Да, да… А я-то ещё удивлялся, что столь молодую девушку уважительно называют матушкой!

Я напустила суровости:

— Это потому, что я им — мать! Не всем в буквальном смысле, конечно. Да ладно, не смотрите так, только некоторым, — я засмеялась.

— Мать,