Долетописная Русь. Русь доордынская. Русь и Золотая Орда - Юрий Федосеев

Периодические наезды княжеских дружин на племена (полюдье) можно назвать низшей степенью зависимости племен от киевского князя, мало чем отличающейся от разбойничьего набега.

Но была и другая, более высокая степень зависимости: князь мог себе позволить рассредоточить в покоренных землях своих дружинников с посадниками во главе, которые и дань собирали, и суд судили, а прежние «лучшие» люди для пользы дела поддерживали внутреннее самоуправление. В эти земли, считавшиеся великокняжеской собственностью, князь уже не ходил на полюдье, дань ему доставляли в определенное время и в определенные места. «Возить повозы» — так называлась эта процедура, за кажущейся простотой которой стояли глубинные процессы по разрушению племенных связей и низложению общеплеменных вождей. Места сбора дани — города — превратились в самостоятельные административно-территориальные единицы. С этого времени названия племен начинают исчезать из летописей и официальных документов и появляются земли Полоцкие, Смоленские, Ростовские, Черниговские — по названиям городов.

Однако наивысшим показателем господства киевского князя над покоренными племенами было их совместное с княжеской дружиной участие в военных походах на другие племена, другие народы. У участников этих походов непроизвольно зарождалось и крепло сознание собственной сопричастности к большому делу собирания земель русских.

А как же народ как субъект «общественного договора»? Неужто он, сохранив за собой какие-то права на внутреннее самоуправление, окончательно утратил суверенитет и уже не принимал никакого участия в делах государственных? Отнюдь нет, летописи говорят об обратном. Новгородцы и псковитяне решали вопросы о власти и князьях на вече, и это было их правом, в Киеве же и других городах это «патриархальное» право реализовывалось чаще в стихийных выступлениях или в процессе организованных народных бунтов, и достаточно долго. Если до рыцарственного Святослава вопросы престолонаследия, кажется, не вызывали сомнения, то после его гибели в 972 году, когда его старшему сыну Ярополку едва исполнилось 11 лет, а Владимиру и Олегу и того меньше (9–10 лет), началась первая кровавая тяжба за Киев. Исход этой борьбы в основном зависел от княжеского окружения (жесткий и последовательный Добрыня, с одной стороны, и коварный предатель Блуд — с другой), исход же аналогичной борьбы после смерти Святого Владимира (1015 г.) находился в руках народа. Киевляне уже с полным сознанием своих исконных прав заявляют «хотим» или «не хотим». Именно по воле киевлян из темницы был освобожден «сын двоих отцов» Святополк, получивший впоследствии прозвище Окаянный, и возведен на великое княжение. То же самое произошло и в 1067 году: когда на место свергнутого ими Изяслава, сына Ярославова, внука Владимирова, был посажен правнук Святого Владимира Всеслав Полоцкий. Киевляне же по собственной инициативе изгнали из Киева неугодных им польских союзников Святополка (1018 г.) и Изяслава Ярославича (1069 г.). Аналогичные события происходили в Чернигове, Полоцке, не говоря уже о Тмутаракани.

Но как бы мы ни восхищались участием наших предков в решении вышеупомянутых государственных дел, мы все-таки вынуждены согласиться, что делалось это уже не легитимно и не законно, а действия эти в любой момент могли быть квалифицированы как бунт, мятеж, измена, что признать их таковыми мешала лишь живая народная память о недавнем народоправстве и всевластии веча, на котором могли судить «и подлого, и главного». Этой живучестью древних традиций, видимо, объясняются и частые упоминания в повествованиях о жизнедеятельности первых христианских князей киевских их советы с церковными архиереями и… городскими старейшинами. Вот именно: старейшинами — будущим всесильным боярством, которое при совпадении взглядов и интересов выдавало князю свой «одобрямс», а при несовпадении — подзуживало толпу через своих клевретов на неповиновение и бунт.

Глава 3

Язычество. Проникновение христианства на Русь. Религиозная война Святослава. Язычник Владимир и христианин Ярополк. Пантеон языческих богов. Крещение Руси. Последствия крещения

Ничего нет странного в том, что приход Рюрика на Русь и его борьба за власть и добычу совпали по времени и с началом борьбы за души людей. Языческая Киевская Русь, вышедшая на мировую арену, практически сразу же столкнулась с активной позицией христианской Византии, основавшей к тому времени множество церквей в греческих городах на побережье Крымского полуострова в надежде вовлечь под сень православия неофитов из числа представителей набиравших силу северных племен, часто и подолгу гостивших в Константинополе по своим торговым делам либо нанимавшихся на службу в дворцовую стражу или экспедиционные корпуса. Делалось это по той простой причине, что в те времена еще считалось: приобщение к христианству жителей какого-либо государства или крещение государственного деятеля автоматически превращало их не просто в единомышленников, а в подданных византийского императора, игравшего ключевую роль в делах Восточной христианской церкви. Новообращенный христианин в результате крещения приобретал духовного отца в лице крестившего его священника или мирянина, прельстившего новой религией, и «второе гражданство», не позволявшее ему вредить своему второму отечеству в силу принятия на себя библейских заповедей: «не убий», «не укради», «не возжелай…». (Справедливости ради нужно признать, что и Московская Русь многие годы спустя таким образом «замиряла» новые подъясачные народы Поволжья, Урала и Сибири, причем небезуспешно.) Так вот, первое же соприкосновение еще даже не Киевской Руси, а всего лишь варяжско-киевской дружины Аскольда в 860 году, сопровождаемое «небесными знамениями», завершилось крещением Аскольда и командированием в Киев первого митрополита болгарина Михаила. Чем завершилась его миссия — неизвестно, но, думается, без дела ни он, ни его помощники в Киеве не сидели, так как приобщение князя к православию, нужно полагать, дало серьезный толчок к переезду в перспективный во многих отношениях Киев крещеных варягов, давно освоивших константинопольский рынок труда, и православных хазар. Иными словами, христианство появилось на Руси как вера чужеземцев-наемников и купцов. Что же касается славяно-русов, то, как это ни прискорбно, но в Византии в те времена они появлялись либо в качестве «солдат удачи», либо в качестве рабов. О наличии в Константинополе относительно постоянных русских колоний исторические источники умалчивают.

Захват Киева Олегом в 882 году, видимо, мало что изменил в отношениях восточно-славянского язычества, православия и язычества скандинавского. Последнее вообще никак не влияло на религиозную ситуацию. Ни летописи, ни изустные предания ничего не говорят об агрессивности варяжских небесных покровителей. Они являлись только их богами, и до других племен им дела не было. Странно, но практически так же индифферентно вели себя и служители восточно-европейских кумиров, не оставившие потомкам не то что имен, но и следов своей деятельности. Видимо, как и варяжские волхвы и кудесники, наши древние священнослужители довольствовались лишь немногочисленной паствой, охраняя и оберегая ее и не допуская к своим святилищам иноплеменников во избежание осквернения, что могло лишить племя небесного покровителя и навлечь его кару. Но вот христианская составляющая религиозной палитры Руси все отчетливее и отчетливее проявлялась в зарождавшемся древнерусском государстве. Во времена Олега, Игоря, Ольги варяги, прошедшие «византийскую школу» и принявшие там христианство, все плотнее обступают великокняжеский стол, а греко-болгарское духовенство все смелее проповедует новое учение, обращая в свою веру и наиболее просвещенных славян.

О легитимности христианства на Руси и роли христиан в решении государственных вопросов говорит хотя бы такой исторический факт, как принесение присяги при подписании договора с Византией в 944 году представителями «деловых кругов» Киева и частью старшей дружины князя Игоря в православном храме Святого Ильи на Подоле.

Находившаяся в большой зависимости от существенно христианизированной варяжской дружины Ольга, тяготившаяся этим обстоятельством, начала свое регентское правление убежденной язычницей, о чем красноречиво свидетельствует ее кровавая месть древлянам за смерть мужа. Месть многоэпизодная, растянувшаяся на несколько месяцев, вряд ли может быть отнесена к действиям, совершенным в состоянии аффекта. Положа руку на сердце мы должны признать, что это были сознательные и прочувствованные злодеяния, не совместимые с христианским мировоззрением и христианским человеколюбием. Однако после этого кровопролития с Ольгой что-то происходит. По прошествии года (в 946 г.) она находит возможность совершить рискованный и длительный поход в Константинополь, где принимает крещение. Князю Святославу к тому времени исполнилось лишь четыре года. Между тем, спасая душу, княгиня Ольга с ужасом сознает, что, принимая христианство из рук византийского императора, она тем самым признает его сюзереном над собой и Киевской Русью, а следовательно, совершает государственную измену. В подтверждение этого Константин, отпуская Ольгу на Русь, обязывает ее как своего вассала прислать ему войска и богатые подарки в качестве дани. Однако Ольга по здравом размышлении приходит к соломонову решению, распределив: «богу — богово, кесарю — кесарево». Приняв христианство (сделав шаг по спасению своей души) и пригласив священников (дав аналогичную возможность и другим русичам), она не стала форсировать крещение всех своих подданных, опасаясь народных волнений, и отказалась следовать в фарватере политики Константинополя, не говоря уже о том, чтобы признать свою вассальную зависимость. Пятнадцать лет, по свидетельству летописцев, после этого православие, оберегаемое Ольгой, беспрепятственно внедрялось в жизнь Киевской Руси. Не препятствовал его распространению и Святослав до тех пор, пока не вступил в военное противостояние с Византией. С этого времени он воспринимает киевских христиан как «пятую колонну» империи, а поэтому запрещает открытое отправление православных обрядов. Некоторые авторы высказывают достаточно обоснованное предположение, что и Ольга была вынуждена притворно отречься от православия. Но прежде она предприняла еще одну попытку сохранить христианство на Руси, но уже под патронажем католиков германского короля Оттона I. Однако прибывший по ее просьбе в 962 году епископ Адальберт был изгнан языческим боярством Киева. С этого времени Ольга становится тайной христианкой, не оставляющей надежды приобщить к этому учению и своих внуков. Как покажет будущее, больше других воспринял бабкину науку старший сын Святослава Ярополк.