Долетописная Русь. Русь доордынская. Русь и Золотая Орда - Юрий Федосеев

То есть во главе угла стояла добыча, ради которой князь и его дружина ходили в походы, убивали и гибли сами. В завоеванных землях велась целенаправленная политика по отстранению от власти родовых старейшин и князей, для чего в города и пригороды направлялись посадники с вооруженными отрядами, становившиеся как бы надзирателями и контролерами над местными «большими», «лучшими» людьми в сборе дани и виры. В целях дальнейшего ослабления влияния родовой знати в городах и пригородах постепенно вводились назначаемые княжьими мужами десятские и сотские, сохранявшие свою власть над горожанами как в военное, так и в мирное время.

И все-таки дружины первых киевских князей, несмотря на явные признаки разбойничьего сообщества, по мере усиления княжеской власти и укоренения ее на Русской земле приобретали все более цивилизованный характер, становились как бы кузницей кадров или инкубатором по выращиванию будущего дворянского сословия и его верхушки — боярства. Дружинники не только участвовали в воинских походах, — они были и ближайшими помощниками князя в мирное время.

Представители старшей дружины представляли князя в городах и пригородах, они же были его советниками при решении важных государственных вопросов вплоть до объявления войны и мира. Старшие дружинники — бояре — имели вооруженные отряды, младшие дружины, которые содержали за свой счет. Собственными земельными угодьями и поместьями до князя Владимира они не обладали, а следовательно, не были привязаны ни к земле Русской, ни к русскому народу. Подчинялись бояре только князю, на службу к которому они поступали по своей инициативе, так же свободно они могли отказаться от службы и возвратиться в родные земли или перейти к другому государю. Об этом достаточно убедительно свидетельствуют некоторые примеры: Аскольд и Дир ушли от Рюрика в Царьград, но зацепились в Киеве, младшая дружина Игоря предприняла в 913–914 годах самовольный набег на Каспийское побережье, а Святослав с дружиной решил оставить Киевскую землю и обосноваться на Дунае.

Власть князя зависела от силы и боеспособности его дружины, благополучие дружинников — от щедрости князя. Вместе они были силой, которая, казалось бы, могла ни с кем и ни с чем не считаться, однако это было совсем не так. По мере обрусения, а вернее, «ославянивания» у них появились и обязанности, выполнение которых обеспечивало то, что обеспечивали пастуху его стадо, а хлеборобу нива. А этим уже не манкируют. Князь, конечно, мог заниматься молодеческими утехами, но до поры до времени и после «дела», если хотел сохранить за собой источники дохода. Он «должен был княжить и владеть …думать о строе земском, о ратях, об уставе земском; вождь на войне, он был судьей во время мира: он наказывал преступников, его двор — место суда, его слуги — исполнители судебных приговоров; всякая перемена, всякий новый устав проистекали от него…». Князь Киевской Руси (начиная с Олега) уже не наемник (что с определенной натяжкой еще можно было бы сказать о Рюрике), а владетель земли, ее хозяин. И эта земля, эти «людишки» уже держат варяжского князя сильнее зова крови. Оставшиеся на Руси варяги постепенно ассимилировались, не оставив после себя какого бы то ни было заметного следа ни в культуре, ни в языке, ни в организации общества. Складывается впечатление, что им нечем было делиться. Если их детей еще можно назвать полуварягами, то внуки уже полноценные славяне. Хотя есть предположение, и достаточно весомое, что слова «русь» и «русские» пошли от них: варягов-руси.

Что же стало с коренным населением? С ильменскими славянами, кривичами, полянами, чудью, весью, северянами? Что стало с их старейшинами и князьями? Как изменились их быт и правовое положение? Прежде чем ответить на эти вопросы, мы должны отчетливо себе представлять, что имущественное расслоение древнеславянских родов уже сделало свое дело. Ко времени прихода варягов на Руси были земледельцы и ремесленники, купцы и охотники, вольные и рабы, богатые и бедные. Богатых и сильных называли «большими» или «лучшими» людьми, бедных и малоимущих — «молодшими» или «меньшими». И, конечно, старейшинами родов были представители богатых и сильных, тех, кто торговлей, воинской доблестью, трудолюбием или удачей смог скопить достаточно средств, чтобы умножить свои стада, увеличить личные земельные угодья и нанять для их обработки соплеменников — закупов (наймитов) и полных (обельных) холопов. Из числа «лучших» избирались и старославянские князья.

А если человек мог оказаться в экономической зависимости, если его могли продать или изгнать из рода, если кто-то становился старейшиной или князем, а мог быть и смещен со своей должности, значит, у наших пращуров задолго до прихода Рюрика существовало право. Право настолько разработанное, что почти полтора столетия, до Ярослава Мудрого, у князей дома Рюрика не возникало необходимости издавать какие бы то ни было систематизированные правила поведения, какие-то законы. Обычаев русской старины вполне хватало. Обычаем же был освящен и общинный способ землевладения, доставшийся от родоплеменных отношений. Рядовые члены рода или общины не обладали правом собственности на землю, ибо вся земля принадлежала общине, которая, заменив род, должна была заботиться о хлебе насущном для всех своих общинников: сильных и немощных, современников и будущих поколений. Так что общинник обладал только правом пользования землей, а также правом голоса на вече при решении общественно значимых вопросов.

Общины, первичные ячейки (государственного) устройства Русского государства, скрепляло еще и то, что изначально они выступали в роли самостоятельных и самодостаточных субъектов права. Община обкладывалась налогом, и она же несла ответственность за недоимку своих общинников. Община выставляла воев в княжеское ополчение, она же их вооружала и содержала. Община принимала на кормление княжих тиунов и дружинников во время полюдья, она же платила общую (дикую) виру за все совершенные на ее территории преступления, в случае когда виновные не были установлены или если они скрывались от правосудия. Вообще община выступала в роли коллективного сборщика дани, коллективного стражника или полицейского. Община, участвовавшая в войне, получала часть общей добычи или княжескую льготу за доблесть, в определенных случаях и денежную компенсацию за убийство одного из своих членов. Община защищала своих сообщинников, выступала их гарантом, в то же время она имела право и на санкции в отношении провинившихся, вплоть до выдачи виновного князю «на поток», а его дома «на разграбление». Также она могла изгнать виновного из общины.

Таким образом, несмотря на то что в условиях раннефеодального государства род утратил свое прежнее значение, присущая ему родовая круговая порука, родовая взаимовыручка, родовая сплоченность сохранились в сельской и отчасти в уличной общинах как гаранты выживаемости, гаранты автономности. Однако поколение общинников сильно отличалось от поколения «лучших». Их мнение при решении общественно значимых дел, по существу, никого не интересовало, да и как его обнародовать, это мнение, если в своем большинстве «молодшие» были экономически зависимы от этих самых «лучших», «больших» людей, если их жизненной целью было выживание, тогда как общинная старшина заботилась о преумножении своих богатств. Что она решит, то и будет. А на разобщенных, недовольных и несогласных всегда найдется управа в лице дворни этой общинной верхушки.

Теперь давайте посмотрим на то, как складывались отношения пришлых с ранее существовавшими племенными и межплеменными союзами древних славян. Принято считать: кто платит деньги, тот в подчинении, он подданный того, кому платит. Это не всегда так. Общеизвестно, что Византия платила и персам, и хазарам, и русичам, и печенегам, но разве она входила в состав Хазарского каганата или Персии? Византия просто откупалась от вымогателей (плати, а то город пожгу), не признавая ничьего суверенитета над собой. А сколько раз русские князья «покупали мир» у печенегов и половцев?

И разве не то же самое происходило, когда киевские князья почти сто лет «продавали мир» угличам, дулебам, хорватам и тиверцам? Придут с внушительной воинской силой, пожгут несколько сел для острастки, возьмут дань и уйдут восвояси до следующего полюдья. Конечно же, «судить по праву и рядить по ряду» в таких условиях Рюрикович не мог, да никто его об этом и не просил, ибо жили, судили и рядили насельники тех мест сами и по своим правилам-обычаям. В отдельных местах это самоуправление продолжалось вплоть до XII века. Так, в Галицкой земле болоховские князья (не Рюриковичи, а старославянские) оставались у власти почти до татаро-монгольского нашествия.

Периодические наезды княжеских дружин на племена (полюдье) можно назвать низшей степенью зависимости племен от киевского князя, мало чем отличающейся от разбойничьего набега.