Возможны варианты... - Николай Авраамович Терешко

хлебопашества. Ту поэзию, которую народ воспел в былинах, думах и песнях. Ту поэзию, которую чувствовали и простой крестьянин, и философ античной Греции, и такой гений, как Лев Николаевич Толстой, сказавший однажды, что его удивляет, как это люди лишают себя самого блаженного состояния, самых счастливых часов жизни — часов полевого труда.

Сам Терентий Семенович считает, что творить хлеб по-настоящему можно лишь тогда, когда принадлежишь ему всем сердцем, отдаешься всей душой, жизнью. Любовь к земле не приходит сама по себе, она начинается вроде бы с малого — с любви к своей семье, к своему дому, к селу, школе, а приводит к большому и великому — к осознанию любви к Родине и исполнению долга во имя Родины.

Когда его просят научить молодежь, причем молодежь уже взрослую, любить землю, любить сельский труд, он отвечает вопросом:

— Как же можно научить любить землю, труд на ней без занятий трудом с юных лет? Это похоже на то, чтобы попытаться научить людей плавать без воды.

Терентий Семенович рассказывал мне о любопытном случае. Однажды в село Мальцево прибыла очередная группа школьников-экскурсантов из разных областей. В местной школе уже много лет действует героико-патриотический клуб «Родная земля». На беседу в клуб ребята пригласили Терентия Семеновича. В конце встречи старый хлебороб сказал юношам и девушкам, что ему очень нравятся слова из одного хорошо известного им литературного произведения. И процитировал на память:

— «Да, хлебопашцы для меня всех почтеннее… Дай бог, чтобы все были хлебопашцы!»

— Кто писатель, какое произведение? — спросили ребята.

— Да Гоголь же, Николай Васильевич, его «Мертвые души»!. Небось, проходили?

— Проходили, — вздохнули ребята. — Чичикова знаем, Ноздрева, Собакевича. А про хлебопашцев ничего в программе нет.

— А почему же нет? Уж не потому ли, что прекрасные слова о хлебопашцах говорит «нетипичный» помещик Костанжогло? Да бог с ним, с Костанжогло, за ним надобно видеть Николая Васильевича Гоголя, великого русского патриота. Не он ли писал: «Общество слагается из единиц. Надобно, чтобы каждая единица исполнила свой долг».

Эту заповедь не перестает внушать молодежи и Терентий Семенович Мальцев. Он озабочен не тем, чтобы каждый стал хлебопашцем. Зачем? Профессий много, все нужны и все важны. Но родина у человека одна, и земля у нас одна. О земле Мальцев пишет и говорит как о любимом и родном существе. Воспитать в молодежи благородство, любовь к родной земле, выучить молодых тому, чтобы они сумели сберечь речушку в своей деревне, чтобы вернули перепелов в хлеба и жаворонков в небо — вот главное.

«Где бы мы ни жили — в больших городах или малых селениях, — мы повсюду ощущаем могучую, сложную и напряженную жизнь нашей великой страны. И все нам дорого на нашей любимой земле — Бородинское поле, домик в Шушенском, Мамаев курган и та малая, не вошедшая в историю речушка, вокруг которой гнездится мое родное село, и тысячи таких же речушек и сел. Все взращивает в нас патриотов, великое и малое».

Мальцев убежден, что в числе наших общих задач надо серьезно и проблематично ставить и такую, как «Школа и Продовольственная программа». Его, человека деревенского, тревожит, что молодое поколение, даже сельское, мало или совсем не видит поле.

Школьные производственные бригады, лагеря труда и отдыха — это хорошо. Но в полной мере они, конечно, не решают всей проблемы трудового воспитания. Важно, чтобы обучение труду стало обязательной частью школьных программ, так же, как усвоение математики, литературы, истории, биологии.

Грамоте мы учим и учим неплохо, а умению трудиться и не стараемся выучить своевременно, все надеемся, что потребность и необходимость в труде возникнет потом и сама собой.

— Вот говорим, что кормит человека «черный» крестьянский труд. А почему «черный»? — рассуждает Мальцев. — Да потому, что с черной землей связан, хотя давно уже утратил свое прежнее содержание неквалифицированного и тяжелого. Теперь этот «черный» труд требует широкой грамоты и высокой нравственности. Проходит у нас сейчас испытания новый мощный комбайн «Дон-1500». Управление им непростое, много сложных узлов и электроники. Кто будет его хозяином в скором времени? Сегодняшний молодой механизатор и сегодняшний школьник. Вот тебе и «черная» крестьянская работа.

Но труду надо учить, а не приучать к нему. Мальцев считает, что сильнее других в человеке труда должны быть развиты чувства совести и собственного достоинства. И огромной любви к Родине.

Родина, родная земля, родное поле для Терентия Семеновича — главные богатства. Он пишет:

«На родном поле наши корни… Земля, политая соленым потом отца, деда и прадеда, на которой каждого из нас родила мать, — может ли быть она не близкой для нас, не дорогой?»

Родина воздала должное хлеборобскому и гражданскому подвигу Мальцева. Он дважды Герой Социалистического Труда, лауреат Государственной премии СССР. У него множество других наград. Но, пожалуй, главная из них — это всенародное признание, любовь и почтение, которыми окружено имя этого человека в нашей стране. Да и не только в нашей. Мальцев получает много писем из-за рубежа. Одни адресаты, обращаясь к нему, называют его «дорогой сэр», другие — «дорогой Генерал Полей», третьи — «дорогой друг мира», четвертые — «уважаемый учитель».

«Ваш авторитет среди земледельцев непререкаем, — говорится в одном письме. — Ваши советы и книги — это источник знаний для каждого. Ваша жизнь — вдохновляющий пример не только для земледельцев, но и людей других профессий страны, для нашей молодежи».

Искренне, убежденно звучат слова старого хлебороба:

«Если бы случилось чудо и я начал свою жизнь сызнова, мне хотелось бы как можно раньше понять самую великую цель бытия — служить людям честно, служить людям добром и радостью».

Как можно раньше…

Поинтересуйтесь средней многолетней урожайностью зерновых в «Заветах Ленина» — тут нет сногсшибательных рекордов, как нет и резких спадов. Но всегда есть хлеб.

Так философия жизни и творчества Т. С. Мальцева смыкается с прозой и поэзией, заключенной в старой, как мир, профессии хлебодара.

«ЗЕЛЕНЫЙ ЦЕХ» ЗАВОДА

Жарким летним днем ездил я по степи у Троицка. За полдень машина раскалилась донельзя. От перегрева гудел не только ее мотор, но и моя голова. Захотелось тени, а лучше — хоть наскоро искупнуться.

Ширь эта, не смотри, что степная, не без речек. Тихо, на вид так и вовсе недвижно, откочевывал куда-то в знойное холмистое марево широкий Уй, прихватив с собой ленивую Увельку. В Зауралье их заберет Тобол. А в болотах Тюменщины они купно войдут в Иртыш и побегут, все стремительнее и мощнее, в океан.

Песчаные берега Уя не так уж