Часы любви - Меган Маккинни

Равенна подобралась к двери гардеробной под звуки сердца, выбивавшего в ее груди тяжелое стаккато[26]. Что он сделает, когда поймает ее? Воров иногда вешали. Значит, ее тоже повесят, или он все-таки помилует ее. Она заглянула в комнату.

Тревельян стоял возле окна. Равенна редко видела своего господина, она встречала его не более двух или трех раз, но он всегда производил на нее впечатление. Не слишком рослый, он всегда казался каким-то особенным; что-то злое в изгибе бровей, властный, пожалуй, даже жестокий блеск красивых голубых с зеленым отливом глаз, вполне убеждал ее – да что там ее, всех жителей Лира – в том, что он дьявольское отродье.

Сюртук и черный шейный платок были брошены на постель. Сам хозяин в тонкой батистовой рубашке, узорчатом жилете из черного шелка меланхолично застыл у окна, разглядывая сквозь тонкий туман далекий огамический камень. Пожалуй, эта одинокая фигура даже вызвала в ее сердце жалость. Крепкие ноги в черных брюках, руки, скрещенные на груди, профиль – когда он чуть поворачивал голову – точеный и мужественный, длинные, до плеч пшеничные волосы, зачесанные назад – так, словно он привык в досаде отбрасывать их рукой. Ну, а выражение глаз – сиротское.

Равенне было только тринадцать, она еще не умела разбираться в человеческих чувствах, однако настроение этого человека заворожило ее. Сила вкупе с меланхолией – крепкий настой. Она ощущала, как влечет ее к этому человеку. Она даже сказала бы: пожалуйста, не печальтесь так. Если бы страх не леденил ее голос, если бы, попавшись в его комнате, она не боялась увидеть эти свирепые глаза и услышать: к палачу ее!

Прижавшись к стене гардеробной, она попыталась найти путь к спасению. Однако можно было только попытаться выскользнуть из двери, когда лакей явится разводить огонь в каминах. Три золотых волоска все еще оставались в ее кулаке. Жалкое сокровище, не оправдывавшее столь огромного риска. Какая она глупая, и зачем только она забралась сюда. Детство ее, наконец, заканчивалось.

Никогда больше не позволит она себе подобного безрассудства.

В соседней комнате послышался шелест, негромкие шаги.

В панике она отступила, цепляясь взглядом за каждый предмет в поисках укрытия. Рука ее уже потянулась к задвижке на одном из шкафов, но вошел Тревельян.

– Боже, спаси меня, – прошептала Равенна, глядя на Ниалла и натыкаясь спиной на приоткрытую дверцу гардероба.

Ей еще не приходилось видеть столь потрясенного человека. Тревельян глядел на нее как на тень, как на призрак из числа тех, что, по многочисленным слухам, водились в замке. Прошла, должно быть, минута, прежде чем гнев, наконец, окрасил его щеки.

– Что ты делаешь здесь? – В полной ярости фразе угадывалось странное ударение. Казалось, что он спросил: – Что ТЫ делаешь здесь?

– Я… я ничего не украла, лорд Тревельян. Клянусь в этом честью матери. – Голос ее дрогнул. В отчаянии Равенна поглядела мимо Ниалла, словно прикидывая, сумеет ли добраться до двери.

Плотно стиснутые губы выпрямили в ниточку рот Тревельяна, взгляд пригвоздил ее к стене.

– Вот это здорово. Уж кому еще, как не тебе на всем свете позволительно клясться честью своей матери.

– Не надо, – прошептала она, ошеломленная оскорблением, однако слишком испуганная, чтобы сопротивляться. Перед ней был господин Лира. Какое бы жестокое наказание он ни назначил, народ едва ли воспрепятствует его желанию. Слезы набежали на глаза, однако она смахнула их ресницами, как делала всю свою короткую жизнь. Малахия не плакал, когда явившийся из Дублина лорд застрелил отца прямо на глазах сына, нагло заявив, что тот является контрабандистом и сообщником Дэниэла О'Коннела. Она тоже не будет плакать.

– Что это у тебя в руке?

Полный презрения взгляд Тревельяна обратился к ее маленькому грязному кулачку, и сердце Равенны провалилось в пятки. Она поняла, какой кажется ему. Если она покажет ему волосы, то граф решит, что она – ведьма, явившаяся, чтобы околдовать его, и он велит магистрату не проявлять к ней жалости. Ну, а если она откажется показать ему содержимое своей ладони, то обвинение в краже будет прочным как камень.

– Там ничего нет, милорд. Я ничего не крала у вас, клянусь в этом. Клянусь всем святым, – пробормотала она, не зная, какой путь избрать, ибо оба они вели ее в тюрьму.

Тревельян шагнул вперед, она отшатнулась. Ниалл не был высок, однако перепуганной девчонке он казался гигантом.

– Покажи мне то, что у тебя в руке.

Ведьма! Она почти услышала это слово, произнесенное его голосом. И объяснить, зачем эти волосы у нее в руке, можно, лишь обвинив Малахию, чего она никогда не сделает.

– Там ничего нет, милорд. Ничего ценного. – Взгляд ее обратился к двери за его спиной. Надо бежать. Куда-нибудь в соседнее графство и спрятаться там. Малахия поможет. Он всегда рядом с ней.

– Показывай. Немедленно. – Еще один его шаг вперед не сулил ей ничего хорошего.

Сердце Равенны почти разрывалось от ужаса. Покоряясь желанию убежать, скрыться, она бросилась вон из гардеробной. Давно не стиранное синее платье зацепилось за кресло, она упала, однако резные двойные двери, ведущие из апартаментов графа, были уже почти перед нею. Она уже тянула к ним руки, стремясь побыстрее открыть, но тут сильная рука перехватила ее поперек тела и швырнула на кровать.

– Проклятая девчонка! Показывай мне, что стащила отсюда, иначе, ей-богу, я поставлю тебя вместе с твоей бабкой перед магистратом.

– Ничего! Это пустяк! – закричала она. Пригвоздив ее к месту, Тревельян, разжав грязные пальцы, обнаружил три светлых волоска, прилипшие к ее ладони.

– Что это? – Глаза его обрели цвет холодных волн Ирландского моря. – Похоже на мои волосы…

– Я не ведьма. Я не… Я не… – всхлипывала она.

Словно только сейчас заметив ее муки, Тревельян поглядел на девочку сверху вниз. Слезы оставили светлый след на чумазых щеках, а синее платье, залатанное и грязное, явно вселяло в него отвращение.

– Черт бы побрал тебя, маленькая дура. Ты не ведьма – их вовсе не существует.

Она поглядела на него, совершенно не обретая утешения в том, что Тревельян поверил ей – во всяком случае сейчас, когда грозное лицо его нависало над ней.

– Признавайся. Что ты намеревалась делать с моими волосами? – Граф встряхнул Равенну, словно рассчитывая таким способом узнать от нее истину. – Неужели твоя дурацкая башка решила, что твоя бабка может приворожить меня?

Если бы не этот ужас, она могла бы подумать, что граф заинтересовался.

– Нет, – прошептала она, глядя на ладонь, которой Тревельян не давал закрыться. – Наоборот. Мой… мои друзья зовут вас колдуном…

– Твои друзья. Но не ты? – Пристальный взгляд требовал от нее правды. Граф с неподдельным интересом ждал ответа.

– Я… я в это не верю, но они сказали, что сумеют все определить, если я достану прядь ваших волос. – Равенна поглядела на Тревельяна. Подобный ответ явно заставил его растеряться.

– Значит, ты явилась сюда, чтобы защитить мою честь? – спросил он.

Она кивнула.

Запрокинув голову назад, граф расхохотался, не имея более силы справляться с собой. Звук этот можно было бы счесть приятным – если бы не резкие и безжалостные интонации… Тревельян словно не умел смеяться, потому что жизнь его была лишена счастья.

Брови его самым бесовским образом сошлись к переносью, и Равенна поняла, почему люди стали считать его колдуном.

– Тогда скажи мне, дитя, какие именно люди смеют называть меня колдуном, – сказал он.

Равенна поглядела на него исподлобья, стиснув губы.

– Ну, говори. Иначе… – Тревельян нагнулся так, что глаза его оказались прямо перед ее лицом. Придавленная им к зеленому бархату на постели, она не могла шевельнуться. – Иначе я обращусь к магистрату.

Нижняя губа Равенны чуть дрогнула. Она попадет в тюрьму и будет наказана за кражу. Пусть. Но она не предаст своих друзей.

– Я ничего не скажу вам. Вешайте, если хотите, – обессилев от ужаса, выдохнула она.

– Повесить тебя, – усмехнулся он, словно эта мысль показалась ему забавной. И, играя на ее страхе, посмотрел на ладонь, которую держал железной хваткой. – Признавайся, дикарка. Иначе велю содрать кожу с этой руки.

Равенна заскулила, пытаясь удержать слезы. Но плакать она не будет. Не станет. С вызовом она поглядела на его тяжелую руку.

– Я не предам друзей… – слетело с ее губ.

Тревельян проследил за ее взглядом. Девочка смотрела на поблескивавшее на его мизинце золотое кольцо с кельтским узором в виде змеи. Конечно же, гадюка Тревельянов. Это было отчетливо видно. Однако Равенна не могла понять, почему оно точно соответствует ее перстеньку, полученному в день рождения от Граньи, которое болталось даже на указательном пальце и уж вовсе соскакивало с остальных.

– Они подходят друг к другу, – прошептала она, совершенно сбитая с толку возможностью подобного совпадения.