Эпохи холст – багряной кистью - Александр Владимирович Плетнёв

убивая…

Обе башни «Микасы» были уже не в состоянии вести положенный огонь! Носовая и вовсе прекратила свой «вечный маятник» – вверх-вниз[5].

Доклады боевых постов… и «добегавшие» сообщения с других кораблей эскадры только подтверждали, что он (Хэйхатиро) что-то делает не так!

«Что-то не так, да падут на головы гайдзинов демоны!»

Сам Того – стекающие по лицу и куцей бородке капли, в мокром истрёпанном осколками мундире, шипящий на неловкого санитара, что спешно наматывал проступающий кровью бинт… за спиной услужливый матрос со сбитой адмиральской фуражкой. Для самого Того всё – сотрясаемый взрывами корабль, слепые визгливые осколки, стылые брызги накрытий, пульсирующая боль, в конце концов… Всё это подводило к мысли, что ещё час такой бойни, и он будет вынужден выводить истрёпанные корабли, признав поражение!

В щёлочках… в чёрных угольках адмиральских глаз дотухали всполохи залпов, расплываясь в неоправданных надеждах и последних доводах.

Нахождение в удобной наблюдательной позиции и весь его опыт всё-таки позволял усмотреть, что интенсивность стрельбы упала не только на японской эскадре. И оставалось только верить, что враг не в лучшем состоянии.

Оттолкнув едва закончившего санитара…

«Микаса» почему-то кренится, уходя из-под ног… Что это?! Ах! Нет! Это не очередная пробоина под ватерлинию и тонны принятой воды… что-то временное с управлением – серый мастодонт возвращается на прежний курс, качнув в другую сторону.

Снова отцепившись от подставившего плечо санитара, переступая через окровавленные тела и зловещие лужи, командующий ухватился за леерный поручень, всматриваясь… Ставя себе условную черту, границу, зарубку – до которой…

До которой ещё столько-то времени – получасье? Больше?

До которой столько-то оборотов винтов и накрученных миль – к исходу?

Ещё столько-то залпов… снарядов – отправленных (метко?) и ответных… полученных.

И если, демон их всех забери, врагу по силам сохранить боевой порядок и курс…

И если будет продолжать отвечать огнём на огонь…

То всё!

К чёрту эту черту перейдя – выходить из боя… уводить избитые броненосцы в Курэ, в Сасэбо! На ремонт наскоро – успеть к появлению Рожественского… и капитально к приходу Небогатова.

Отмеряющий свою незримую, условную грань… Сам на грани – дёргающей болью в осколочной ране и подкатывающей тошноте, командующий Объединённым флотом не знал, на каком пределе всё держалось…

Да и на русских кораблях не догадывались.

* * *

Русская колонна шла едва ли не по линеечке, никак не маневрируя. Японцы пристрелялись, обильно пятная корабли фугасами.

Как желал Того, «Цесаревичу» неизменно доставалось, то и дело получая с кормовых углов. Снаряды не пробивали броню, но сотрясения и осколки делали своё дело, нарушив механизацию, вынудив башни кормового плутонга перейти на ручное управление.

А тем временем история продолжала отрабатывать свой, правда изрядно подпорченный, сценарий.

Хронометры перевалили за шестой час, когда 305-миллиметровый снаряд, ударивший в фок-мачту, прошёлся осколочно-огненной метлой по мостику русского флагмана.

Мостик был пуст, но!..

Контр-адмирал Витгефт, в силу того, что противник пошёл на обострение и эскадра терпела сильный огонь, видел необходимость манёвра. Требовалась быстрая оценка обстановки, а обзор с рубки был весьма плох.

Не обращая внимания на едва ли не хватающих его за руки штабных, командующий решительно вышел на нижний мостик. Там его и сшибло взрывной волной. И вовсе скинуло бы вниз, не зацепись он за ограждение… обдатый шимозным жаром, окровавленный, беспомощный, но живой!

Подхватили, понесли… осторожно, потом спеша, ибо время шло на минуты, секунды… в лазарет. Донесут ли?

Следом вели на подгибающихся ногах Матусевича – тому тоже «посчастливилось».

Поспешив вслед за командующим с намерением, несмотря ни на что, затащить упрямца-адмирала обратно: «Не бравируйте без нужды, Вильгельм Карлович!», начальник штаба по слепой случайности поймал свой осколок.

Управление вынужденно принял капитан 1-го ранга Иванов, приказавший не оповещать по эскадре о выбывших адмиралах, понимая, что именно сейчас эскадра нуждается в «ведомом» и смена командующих повлечёт к смятению и бестолковости.

Вот только совершать какие-либо эволюции строя поостерёгся, несмотря на предложение штабных.

Эскадра продолжала идти прежним курсом, паля по всей возможности, подвергаясь ответному огню.

* * *

К исходу шестого часа на иных кораблях на вид живого места не было. Флагманы («Цесаревич» и «Пересвет») порой совершенно пропадали в клубах бурого, чёрного дыма… шимоза иногда подкрашивала картину зеленоватым… ядовитым.

А сквозь завесу гари пробивались всполохи ответных выстрелов, попаданий-разрывов, огненные языки пожаров… Летели куроченные обломки – всё, до чего могли достать фугасы: железо надстроек, дерево шлюпок, обшивка труб, дефлекторы вентиляторов, части рангоута, листы и стальные тросы дополнительного блиндирования, которые, кстати, честно «отрабатывали» своё предназначение.

Постепенно (когда и наскоро что-то удавалось починить) выходила из строя артиллерия.

Правый борт «Ретвизана» отстреливался лишь парой двенадцати- и шестидюймовок.

На «Победе» замолкли одно 254-миллиметровое и три 152-миллиметровых орудия.

«Пересвет», которому основательно доставалось, на время прекратил огонь носовой башней, а средний калибр на стреляющий борт совсем заткнулся… Под градом беспощадных осколков комендоры, матросы кувалдами и матом пытались хоть что-то привести в годность.

Артиллерия «Севастополя» практически не пострадала, тогда как огневая мощь «Полтавы» убыла на треть.

После поднятия эскадренного хода до пятнадцати узлов (впоследствии сниженного на полтора узла) эта парочка начала отставать, поначалу собрав на себя огонь сразу пяти кораблей противника.

Однако Того рвался обойти вражеский строй, и вскоре два концевых броненосца русской колонны сцепились с хвостом японской. Это привело к тому, что «Ниссин», схлопотав подряд три разнокалиберных снаряда, дымящий грудой железа на месте кормового мостика, на время покинул строй, ускользая из-под накрытий. Вынужден был, «поёживаясь», вилять на курсе «Якумо», которому пришлось терпеть всю мощь кормовых ракурсов «Севастополя». А сунувшийся было с северных румбов «Асама», напоровшись на залпы доселе не обстреливаемых левых бортов «концевых» русских, поспешил отвернуть. Потянув за собой шлейф дыма, «герой Чемульпо» теперь боязливо огибал побоище, норовя в итоге пристроиться в строй кильватера первого отряда.

Что касается главных броненосных сил Того, то и тут 1-я Тихоокеанская не осталась в долгу. Более того, по ошибке японского адмирала именно «Микаса» пострадал больше всего, по мере опережения последовательно подставляясь под огонь всей русской колонны.

Самому же Хэйхатиро чертовски везло – снаряд большого калибра, разорвавшись на переднем мостике, разметал окружение адмирала, оставив самого с небольшим ранением.

Но уже молчали обе башни главного калибра, покрытые копотью и оспинами попаданий… даже не ворочались.

Да и бортовые казематы «Микасы», что ранее вызывали нарекания по защищённости, «выдохлись» до едва ли не единственной уцелевшей палящей шестидюймовке.

В целом распределение огня «шесть на шесть» давало свои положительные результаты – ни один из японских кораблей не избежал ответного