Пока смерть не разлучит нас - Мэри Джонстон

брак. В тот же день он отвез ее к себе домой, где она ныне и проживает, и все, считающие себя его друзьями, должны оказывать ей почтение как его законной супруге. Пусть никто не вздумает говорить о ней неуважительно; не следует также распространяться и о ее красоте, изяществе и манерах (каковые, я этого не отрицаю, несколько не соответствуют ее скромному званию), дабы не давать повода для праздных толков.

– Рэйф, разве мы с тобой не друзья? – спросил он с улыбкой.

– Временами я думал, что это так, – отвечал я.

– Честь моего друга – моя честь, – продолжал он. – О чем молчит он, о том буду молчать и я. Ну что, доволен?

– Доволен, – сказал я и пожал протянутую мне руку.

Мы подошли к краю причала, и он спустился по лесенке в свою шлюпку, лениво качавшуюся на приливной волне. Гребцы отвязали причальные тросы от свай, и между нами начала медленно расширяться черная полоса воды. У меня за спиной, в доме, вдруг ярко вспыхнул свет: мистрис Перси, как обычно, транжирила добрые сосновые факелы. Перед моим мысленным взором предстала картина: комната, освещенная множеством огней, и в этом розовом сиянии, в большом резном кресле, держась очень прямо, сидит красавица, которую свет называет моей женой, а сзади прислужница-негритянка в белом тюрбане обмахивает ее веером. Должно быть, Ролфу представилось то же самое – он поглядел на светящееся в ночи окно, потом перевел взгляд на меня, и до меня донесся его вздох.

– Рэйф Перси, ты счастливчик, самый верх на колпаке Фортуны!33 – крикнул он мне.

Я с горечью рассмеялся, он же наверняка приписал этот смех самодовольному торжеству по поводу привалившего мне счастья: ведь сейчас, пройдя по темному берегу, я вернусь в сверкающий огнями дом, к его блистательной жемчужине. Он помахал мне на прощание рукой и вместе со своей лодкой исчез в сгустившихся сумерках. А я воротился в дом к мистрис Перси.

Она все так же сидела в большом кресле, скрестив на подушке изящные ноги, сложив руки на коленях, и завитки ее темных волос колыхались в такт взмахам веера, касаясь высокого гофрированного воротника. Я пересек комнату и, оборотившись к ней, прислонился спиной к подоконнику.

– Меня назначили депутатом от проживающей в округе сотни жителей, – сказал я отрывисто. – Палата депутатов собирается на следующей неделе. Я еду в Джеймстаун и останусь там на некоторое время.

Она взяла у негритянки веер и начала неторопливо обмахиваться. Потом спросила:

– Когда мы едем?

– Мы? – повторил я. – Я собирался ехать один.

Веер упал на пол. Раскрыв в изумлении глаза, она воскликнула:

– Как, вы хотите оставить меня одну? Оставить меня одну в этих лесах, на милость индейцев, волков и этого сброда – ваших слуг?

Я улыбнулся.

– С индейцами у нас мир, в лесах навряд ли сыщется волк, который смог бы перескочить через этот палисад, а слуги слишком хорошо знают своего хозяина, чтобы посметь оскорбить свою хозяйку. Тем более что за главного у них я оставляю Дикона.

– Дикона! – вскричала она. – Ваша старая кухарка немало порассказала мне о Диконе! Игрок, бандит, отъявленный головорез – вот что такое этот Дикон!

– Не спорю, – отвечал я. – Но он мне предан. Я могу ему доверять.

– Зато я ему не доверяю, – парировала она. И повелительным тоном добавила: – Я хочу поехать в Джеймстаун. Этот лес мне наскучил.

– Я должен подумать, – невозмутимо отвечал я. – Возможно, я возьму вас, сударыня, а возможно, и нет. Я еще не решил.

– Но, сэр, я желаю ехать!

– А я, может статься, пожелаю, чтобы вы остались.

– Вы грубиян!

Я поклонился.

– Вы выбрали меня сами, сударыня.

Она вскочила, топнув ногой, повернулась ко мне спиной и, схватив со стола цветок, принялась обрывать с него лепестки. Я же вытащил из ножен шпагу и начал полировать клинок, счищая чуть заметное пятнышко ржавчины. Минут через десять я поднял глаза, и с другого конца комнаты прямо в лицо мне полетела красная роза. Мгновение – и я услышал обворожительный смех.

– Мы не можем позволить себе ссориться, ведь правда? – вскричала мистрис Джослин Перси. – Право, жизнь в этой глуши и без того печальна. Весь день одно и то же – деревья да река, и не с кем словом перемолвиться! И я ужасно боюсь индейцев! Что, если, пока вы будете в отъезде, они меня убьют? Вспомните, сэр, вы ведь поклялись перед священником, что станете меня защищать. Вы же не оставите меня на милость этих дикарей, не правда ли? И я смогу поехать в Джеймстаун? Я хочу сходить в церковь. Хочу побывать в доме губернатора. И мне столько всего нужно купить! Золота у меня вдоволь, а приличное платье только одно – вот это. Вы ведь возьмете меня с собою, да?

– Женщин, подобных вам, в Виргинии нет, – сказал я. – Если вы в вашем наряде и с вашими манерами появитесь в городе, там сейчас же пойдут разговоры. Между тем корабли в Джеймстауне не редкость, одни приходят, другие отплывают, а Ролф не единственный, кто бывал в Лондоне.

Искорки смеха в ее глазах вдруг погасли, улыбка сошла с губ, но все тут же вернулось на свои места.

– Пусть говорят, – промолвила она. – Мне это безразлично. Не думаю, что капитаны кораблей, купцы и искатели приключений так уж часто обедают в обществе милорда епископа. Этот варварский лесной край и тот мир, который знаю я, так далеки друг от друга, что обитатели одного не беспокоят обитателей другого. В этой ничтожной деревушке, Джеймстауне, я буду в безопасности. К тому же вы, сэр, нóсите шпагу.

– Моя шпага всегда к вашим услугам, сударыня.

– Стало быть, я могу поехать в Джеймстаун?

– Да, если таково ваше желание.

Глядя на меня своими блестящими глазами, держа в одной руке розу и легонько постукивая себя ею по смеющимся губам, она протянула мне другую руку.

– Можете поцеловать ее, сэр, если пожелаете, – произнесла она с нарочитой важностью.

Я встал на колени, поцеловал тонкие белые пальцы, и через четыре дня мы отправились в Джеймстаун.

Глава VI, в которой мы едем в Джеймстаун

Мы пустились в путь верхом рано утром. Я ехал впереди, мистрис Перси – у меня за спиной, на седельной подушке, Дикон сзади на гнедой кобыле. Негритянку Анджелу и дорожные сундуки я отправил по реке.

Одно удовольствие – ехать на хорошем коне по зеленому лесу, когда все в нем дышит утренней свежестью. На каждой веточке сверкал бриллиантовый убор, мокрые листья, стоило лишь до них дотронуться, проливали на нас жемчужный дождь. Лошади грациозно ступали по папоротникам, мху и пышной траве; из туманной фиолетовой дали на нас, замерев, смотрели олени, воздух был полон звонким щебетом птиц, верещаньем