Мария Каллас - Клод Дюфрен

Нет ничего удивительного в том, что Евангелия была огорчена: она видела, как из ее рук уплывало богатство, в которое она вложила столько средств. Но для нас, восторженных зрителей артистки, интересен прежде всего результат. Помимо прочих советов, необходимых для становления певицы, Эльвира де Идальго подсказывала своей подопечной, с чего следовало начинать разучивание каждой новой роли и как вживаться в образ своего персонажа. На протяжении всей своей карьеры Каллас не изменила этому методу: у женщины, в которую ей надо было перевоплотиться на сцене, она прежде всего перенимала жесты, манеру держаться, ходить, носить одежду; она знакомилась со своими героинями в контексте эпохи, среды и стиля оперного произведения, затем она переходила к изучению их внешности, выражения лица, взгляда. И когда ей наконец удавалось разгадать образ мыслей своих героинь, жить их жизнью, «влезть в их шкуру», она приступала к изучению партитуры. Однажды Жак Буржуа спросил Марию, хотела бы она полностью слиться со своим персонажем или же, напротив, предпочитала, чтобы ее героиня приспосабливалась к ней, Каллас четко сформулировала в ответ свою точку зрения на театральное искусство: «Я задаю себе простой вопрос, какой женщиной была бы та, которую я должна воплотить на сцене, если бы она была мною».

И, комментируя этот ответ, Жак Буржуа добавил: «Она чутьем угадывала, какой должна была быть ее героиня и что надо сделать для того, чтобы она обрела на сцене кровь и плоть».

Мария подтвердила этот природный дар с первых же шагов на театральных подмостках, поскольку вот-вот должна была выйти на арену, то есть на сцену Афинской оперы, и на этот раз уже не во второстепенной, а в главной роли — исполнить партию Тоски, и это будет грандиозная, патетическая, незабываемая Тоска. Марии еще не было и восемнадцати лет, когда она впервые перевоплотилась в эту героиню, и природная интуиция пришла ей на помощь, поскольку она еще не набрала профессионального опыта. В сорок с лишним лет она в последний раз споет в этой опере, и ее голос будет уже не столь богат оттенками и красками, чем он славился. Но в то время Мария изобразила такую неистовую страсть, предалась такому глубокому отчаянию, что напрашивался вопрос: как можно было игрой достигнуть подобной убедительности, заставить публику поверить в достоверность происходившего на сцене? Как потрясенный зритель на одном из последних представлений произведения Пуччини в 1965 году с Каллас в Париже, я мог представить, какой восторг у афинских любителей оперы в 1941 году вызвала эта юная исполнительница, так верно передававшая чувства, о которых сама не имела еще никакого представления.

Впрочем, все произошло неожиданно — это был тот самый счастливый случай, выпадающий только тем, кто обладает истинным талантом — по крайней мере в июле 1941 года именно случай помог ей начать восхождение к вершине славы. Заболела исполнительница главной роли, и Эльвира де Идальго предложила свою ученицу… Испанка слов на ветер не бросала! И если она с таким энтузиазмом говорила о какой-то Марии Калогеропулос, возможно, в самом деле, речь шла о редком даровании. Так Мария начала петь на сцене Афинского оперного театра.

Можно не сомневаться в том, что ее успех далеко не всем пришелся по вкусу. Певица по имени Флери, которую заменила Мария, была отнюдь не в восторге от появления новой исполнительницы этой роли, которая сорвала аплодисменты, по праву принадлежавшие ей. Муж этой женщины стоял во время спектакля за кулисами; он не стеснялся отпускать критические замечания в адрес Марии, что дало ей повод продемонстрировать свой горячий темперамент в жизни, а не только на сцене. Между девушкой и язвительным супругом примадонны завязалась потасовка. В результате у вновь испеченной актрисы налился под глазом синяк, а у ее противника было в кровь расцарапано лицо. В другой раз она запустила табурет в машиниста сцены, неосторожно высказавшегося о ее внешности… Все эти инциденты свидетельствовали о том, что девушка была скора на расправу и умела постоять за себя, что было совсем не свойственно новичкам…

Между тем в Греции разворачивались драматические события. Итальянцы, похоже, топтались на месте, и Гитлер решил покончить с такой расстановкой сил в этой стороне Европы, прежде чем приступить к завоеванию России. Теснимая со всех сторон героическая армия эллинов не могла противостоять численному превосходству врага и, несмотря на спешно высланный англичанами небольшой контингент войск, сдалась на милость победителя. И вот немцы уже хозяйничали не только в Афинах, но и по всей стране вместе со своими союзниками — итальянцами, которым они милостиво разрешили совместными усилиями оккупировать Грецию: личный подарок Адольфа Гитлера своему другу Бенито Муссолини.

Как чувствовали себя женщины семейства Калогеропулос во время оккупации их родины и как терпели они гнет запретов и лишений? Подобно жителям многих оккупированных стран в этот сумрачный отрезок истории первые заботы Евангелии и ее дочерей, похоже, были связаны с продуктами. В главах воспоминаний, посвященных этому периоду, Евангелия с некоторым простодушием рассказала нам, что предпринимали вместе с ней ее дочери, чтобы раздобыть себе еду, недостаток которой больше других ощущала Мария. Мать и дочери не сошлись характером с родней и уже давно покинули семейное гнездо Димитриадисов и жили на улице Патиссон, 61, в просторной квартире, которая не нравилась Марии из-за того, что располагалась в современном, лишенном индивидуальности доме. Именно здесь они провели все годы оккупации, а вокруг них разворачивались поистине трагические события, обошедшие Марию стороной.

После войны госпожа Калогеропулос, разумеется, заявила, что она принимала активное участие в Сопротивлении; собственно, кто в послевоенной Европе не заявлял о своем вкладе в победу? Если верить всем, спешившим объявить миру о своих героических подвигах, то что могли бы противопоставить нацистские полчища этим миллионам восставших против них людей?!

Почему бы и дамам Калогеропулос не подключиться к этому хору храбрецов? Евангелия сообщила в воспоминаниях, как в конце лета 1941 года к ним на улицу Патиссон явился греческий летчик из знакомой семьи. Он пришел не один, а с двумя английскими офицерами, только что сбежавшими из тюрьмы; не раздумывая, она предоставила им убежище в своей квартире. Оставим на совести мемуаристки рассказ о ее «подвигах»: «Мария и Джекки радовались их присутствию в доме, поскольку молодые люди были не дурны собой. Один из них, лейтенант Джон Аткинсон, отличался веселым нравом и мужественностью. Я относилась к нему, как к родному сыну; он называл меня мамой. Мы спрятали молодых людей в кладовке. Ни одна живая душа не знала о них, мы не говорили ничего даже Милтону, жениху Джекки. Однажды он услышал приглушенные звуки радио, включенного молодыми людьми; когда он спросил нас, нет ли кого в кладовке, Мария рассмеялась и, сев за пианино, запела «Тоску»… С тех пор, каждый раз, когда к нам приходил Милтон, Мария принималась петь…»

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});