«Конрад Томилин и титаны Земли» «Плато» - Александр Вяземка

– Спасибо, – Конрад, немало озадаченный, поблагодарил.

– Вотум поддерживаю, – кивнул Антарих. – Мы тебя сами и спасем и просветим. Вижу, ты в этом нуждаешься злее, чем мы.

– Да как же вам не нужна помощь, если у вас столько стариков и… – Конрад запнулся, не будучи уверенным, что сейчас не скажет глупость, но все-таки закончил фразу: – …и детей?

– А что не так с детьми? Иль с нами? – несколько сурово вопросил долгоносый.

– Ну как же!.. – Конрад чувствовал, что что-то со всем этим не так, что должно быть иначе, но формулировки ускользали от него. – Вы что, не принимаете «Биссмертол»? Вам отказано в нем?

Тут требуется небольшое лингвистическое отступление. Читатель прошлого, только знакомящийся с миром будущего, уже, должно быть, заметил, что язык – по крайней мере фонетическая его составляющая – претерпел за грядущие тысячелетия существенные изменения. С отдельными звуками все более-менее ясно: например, в языках постоянно наблюдается борьба в парах глухих и звонких согласных звуков. То на каком-то этапе развития языка звонкий согласный [в] возьмет верх, то популярностью пользуется глухой [ф]. Вдаваться в чрезмерные подробности и превращать вдруг повесть в лингвистическое исследование мы не станем – не для того читатель брал эту книгу в руки. Тем не менее уточним, что название эликсира было намеренно искажено производителем. Каждый прием эликсира можно было рассматривать как условное повторное рождение пациента, то есть «рождение на бис». Приставка «бис-» и была призвана выступить в роли указателя на этот факт. Производителя совсем не смущало следующее противоречащее логике его умозаключений обстоятельство: в отличие от термина «бессмертие» новое слово означало отнюдь не «без смерти» и не «воскрешение на бис», а «смерть на бис». Впрочем, читателям подобная ситуация прекрасно известна: когда говорит реклама, разуму остается лишь сиротливо молчать. Впоследствии запатентованное название лекарства привело к расколу в среде языковедов: параллельно с орфографически правильным написанием термина «бессмертие» и его производных в употребление вошла и искаженная искусственной приставкой «бис-» форма. Слова «биссмертный», «биссмертие», «биссмертность» и «биссмертник» все чаще стали встречаться вне страниц школьных тетрадей. На этом отступление следует закончить, а повествование – продолжить. Итак…

– Вы что, не принимаете «Биссмертол»? Вам отказано в нем? – переспросил Конрад.

– Да принимали мы, принимали… Но… Спросишь иного: в чем смысл его бытия? В чем суть-то? Ответить не в силах. Выходит, живет, чтоб пить, есть, спать. Ну, и зачем нужна тут вечность? Эта вечная жизнь, она как вечное проклятие. Без цели живешь вечную жизнь – в тягость. Стремишься к целям – их число в конце концов оказывается непреодолимым. Прожить же жизнь нужно так, чтобы в конце пути ты и сожалел о ней, и не сожалел одновременно.

– В конце пути? Я даже не могу такого вообразить…

Однако Конрад все же попытался себе это вообразить, и от представшей картины у него перехватило дыхание. Он вынужден был, наплевав на всякий этикет, присесть на трон.

– Конечно, не по силам тебе такое изобразить в голове. Ты ведь не человек, – бросил Антарих.

– Я?.. – Конрад, весь дрожа, снова вскочил: ему казалось, он теряет рассудок. – То есть как, не человек? О чем вы?

– Людей на Земле почти не осталось. Мы – из числа этих немногих счастливцев. Вы же ушли далеко вперед. Переродились в сверхчеловека. Создали сверхцивилизацию. Цивилизацию сверхрабов, которым всё по силам, но которые не могут ничего. Ты никогда не задавался вопросом: куда катится мир? А катится он, родимый, туда, куда катит его большинство. Мы не можем ничего с этим поделать. Можем лишь оставаться собой. И это должен понимать каждый, кто готов считать себя человеком – маленьким существом с большой волей и свободой выбора. Это то, что показывает опыт, не устающий преподавать нам уроки о реальных законах жизни, а не выдуманных нами во время приступов идеалистических заблуждений. На два извечных вопроса человечества: «Кто победил?» и «Страдать или наслаждаться?» – мы ответили. Большего и нечего желать. После ответа на них человечество может самораспуститься – свое вселенское предназначение оно выполнило.

– Хорошо, хорошо, я принимаю вашу точку зрения, – миролюбиво согласился Конрад, – хоть мне и тяжело выслушивать колкости от людей, которые младше меня раз в десять.

– Младше-то младше, но именно мы – представители более старой и разумной цивилизации. Ты же – цивилизации младой, да безумной.

– Я не представитель. Я ее жертва. И, наверное, типичная.

– А он не так уш глуп, – заметил один из помощников Антариха.

– Как же, не глуп! – возразил другой. – Получил от своей цивилизации обухом-то по голове, вот и прочухался.

– Да что вы привязались к моей цивилизации? – после того, как первое потрясение плена прошло, Конрад почувствовал в себе силы не только призывать своих оппонентов к разуму, но и огрызаться. – На себя полюбуйтесь!

При этих словах старцы с любопытством уставились друг на друга. Результаты осмотра им явно не понравились: обступив Конрада, они принялись толкать его в грудь и щипать рукава его спортивного костюма, подкрепляя свои толчки и щипки криками.

– Мальчики, мальчики! Вы что? – Конрада их реакция напугала, но при этом и изрядно позабавила.

Однако двусмысленность ситуации сильно усугубляла его душевное состояние. С одной стороны, его распекали люди младше его на девятьсот с лишним лет. С другой – то были настоящие старцы: убеленные мудростью прожитых лет и оказавшиеся на склоне жизненного пути. Как можно было относиться к ним без должной серьезности?

– Мальчики?! Ты все-таки недалек, москвич. Ты – как карапуз в резиновых сапогах, который полагает, что утонуть в луже – его долг. Так и ты.

– Вы знаете, эти ваши сравнения прекрасны, но мне они ни о чем не говорят. Я был карапузом так давно, что не помню, были ли у меня резиновые сапоги.

– Шдешь у тебя появитша отлишная вошмошношть ишправить это.

– Здесь? – Конрад скептически покосился на голые ступни старейшин.

– А што – именно шдешь! Где ше ешё?

– Старички, старички, не напирайте! Какие у вас ко мне могут быть претензии? У меня впереди вечность. А вы беситесь, что у вас времени в обрез.

– Время! Что нам время? Время не подчиняется воле человека. Его нельзя ни ускорить, ни замедлить. Но именно от человека зависит, тянется оно или летит. Мы проживаем нашу короткую жизнь так, как тебе и не снилось прожить за свою вечность. Ты гонишь свою жизнь вперед, в нетерпении ожидая, когда же она изменится к лучшему – не затем ли поворотом? А она все не оправдывает питаемых надежд, да не оправдывает. Что, так ведь, а? И с этим самым упрямым образом связано то, что для тебя жизнь – мука. А мы дорожим каждым мгновением, чего не умеет делать человек, обреченный на вечность. И потому мы за день проживаем то, что тебе не прожить и за век.

Антарих отступил на шаг и, театрально откинувшись назад, принялся вызывать время на разговор:

Что можешь ты,Мгновенье, сладкий миг?

Сладкий миг моментально отозвался и задекламировал:

Могу пробыть с тобою вечностьИ в день грядущий не спешить,У времени занять безбрежность.

Антарих удовлетворенно кивнул и вновь затянул:

Что хочешь ты,Мгновенье, сладкий миг?

Мгновенье на мгновенье замешкалось, но, спохватившись, торопливо зашепелявило в ответ:

Хошу швободу дать тебе,Но дороши швободой этой.И помни: радошть не в еде,А в пешне, што ешё не шпета.

Старцы выжидательно замолчали. Выжидательно же – выявив только что знак равенства между «меньше говоришь» и «меньше ломит бока» – молчал и Конрад.

– Ну? Нечего сказать? – строго спросил Антарих. – Что ж, жизненная правда у каждой стороны своя, поэтому приходится руководствоваться предрассудками. Вы считаете дураками нас, мы считаем таковыми вас. Все логично.

– Я вас не знаю. Поэтому, конечно, судить о вас не мне. Но элементарный порядок-то должен соблюдаться. У вас вот с именами полная неразбериха…

– Во-первых, – голос Антариха вновь зазвучал сурово, – код-распознаватели в пределах резерваций используются лишь в исключительных случаях. Во-вторых, об их существовании здесь никому, кроме нескольких доверенных лиц, неизвестно. И тут являешься ты и начинаешь пугать всех своими «откровениями». Ты должен понимать, что вся эта система действует, пока мы соглашаемся с произвольно устанавливаемыми Клеймом именами. А мы больше не хотим зависеть ни от Клейма, ни от прочих сумасшедших изобретений, навязываемых нам теми, кого мы на это не уполномочивали. До твоего появления здесь никаких неудобств из-за этого у нас не возникало.