Очерки по истории политических учреждений России - Михаил Ковалевский

В результате Дума в значительной мере утратила свой аристократический характер, и в ряды бояр вступили новые фамилии, обязанные своим высоким положением не столько знатному происхождению, сколько бракам царя или его родственников с женщинами из их рода. Так Годуновы и Романовы по прекращении Рюриковой династии заседали в Боярской Думе лишь с двумя или тремя родами более знатными по происхождению, чем их; это были Шуйские, Милославские, Голицыны и Трубецкие, которые выступали среди прямых или косвенных соискателей русского престола в смутное время, начавшееся с появлением первого претендента — Лжедимитрия.

Мы бегло обозрели главные черты социального и политического здания Московского государства в век, предшествовавший вступлению на престол дома Романовых и началу длинного, до сих пор еще не закончившегося, периода реформ. Заканчивая это сжатое изложение предмета, который трактовался уже в самых мелких деталях русскими историками, законоведами и экономистами, мы можем кратко отметить тот факт, что административная машина вся целиком была построена так, чтобы ее легко было распространить на вновь приобретенные территории. Действительно, как только какая-нибудь иностранная провинция или независимое государство, как например Казанское царство и Астраханская орда, покорялись русским оружием, правительство зачисляло его аристократию в ряды московских служилых людей, давая княжеский титул тем, кто когда-либо и раньше носил его в своем государстве, либо же был известен под именем мурзы, очень распространенным в магометанском мире. Низшие классы населения завоеванных провинций финского, татарского или славянского происхождения впредь безразлично зачислялись в податное сословие в качестве крестьян или жителей посадов, к каковому разряду считались принадлежащими даже такие большие города, как Казань. В то же время царь приказывал нескольким сотням московских служилых людей занять цитадель завоеванных городов и отмежевывал им во вновь приобретенных областях крупные поместья, большая часть которых до того находилась в руках местного дворянства. Так поступил Иван III по присоединении Новгорода и его сын Василий — по сдаче Пскова.

Такова же была политика Ивана Грозного по отношению к Казани и Астрахани с тою лишь разницей, что, встретив, по крайней мере в первой из этих двух провинций, отчаянное сопротивление со стороны дворянства, русская армия воспользовалась этим предлогом, чтобы истребить вождей аристократической оппозиции. Их имения были конфискованы и переданы московским служилым людям. Немногие дворянские фамилии, избежавшие общего истребления, получили приказание поселиться в Москве или избрать себе на жительство какую-нибудь другую провинцию, не принадлежавшую к завоеванному царству.

Чтобы удержать покоренные народы в подчинении, московское правительство строило новые крепости, как Свияжск на среднем течении Волги, немного позже Мензелинск, на небольшом расстоянии от Камы, и Оренбург — в непосредственной близости с другой большой рекой, впадающей в Каспийское море, Ликоли или Уралом.

Вместе с Астраханью и несколькими укрепленными пунктами меньшей важности, находившимися между устьем Волги и Нижним Новгородом, эти крепости становились достаточно сильными для поддержания порядка и мира среди различных финских племен, таких как мордва, черемисы, чуваши и ногаи, жившие по обоим берегам огромной реки, соединяющей внутренние провинции России с Каспийским морем.

Мензелинск и Заинск играли ту же роль в поддержании русского могущества среди финских племен, разбросанных по мелким притокам Камы, а Астрахань, Оренбург и Уральск несли одинаковую службу, защищая русские провинции от вторжения киргизов или башкиров и калмыков, народов монгольской расы, из коих последний незадолго до того поселился в России, придя из столь отдаленных стран, как Китай.

Для удержания покоренных народов в повиновении русское правительство пользовалось также поддержкой со стороны казаков, легкой кавалерии, состоявшей из добровольцев, которые пожелали поселиться на обширных незанятых пространствах земли, расположенных за пределами Московского государства и доступных нападениям татар. Казаки заняли эти территории многочисленными самоуправлявшимися группами, одинаково легко бравшимися и за ремесло грабителя на большой дороге, и за защиту русского могущества и православной церкви.

Нескольким полкам этих добровольцев было разрешено переселиться с берегов Дона, в старину — Танаис, на Урал и там в близком соседстве с башкирами основать нечто вроде полунезависимой военной республики, призванной защищать Россию от нового нашествия монголо-финской расы. Одного из таких казаков наняли богатые пермские промышленники Строгановы на трудное дело очищения северо-восточной границы от периодических набегов варварских или полуварварских народцев. Исполняя это поручение, он с маленьким отрядом своих людей дошел до Западной Сибири, где столетие назад на берегах Иртыша княжеская фамилия Тайбугов основала татарское царство.

Это государство, управлявшееся во время Ивана Грозного неким Кучумом, состояло из различных племен, как остяки и башкиры. Только высший класс составляли татары, которые будучи магометанами прилагали все усилия, чтобы обратить в свою веру туземные племена. Последние все же сохраняли свои древние нравы и обычаи, как и некоторый вид независимости. Они были лишь обязаны платить новому правительству регулярную подать. Последнее было, кажется, как и в Казани, характера более или менее аристократического, и верховная власть принадлежала не только хану, но и некоторому числу второстепенных начальников, известных под именем мурзы. Несогласия между правителями и управляемыми, на которые в довольно туманных выражениях сделан намек в послании царя Кучума к Ивану Грозному, ослабляли могущество молодого государства. Этим объясняется слабость сопротивления, оказанного казацкому вторжению. Все завоевания, совершенные Россией на юго-востоке и на севере, были выполнены маленькими отрядами солдат, которые атаковывали города, овладевали их деревянными или каменными крепостцами и, не решаясь проникнуть в дикие места, занятые туземцами, довольствовались получением от них чисто формального выражения покорности. Что же касается колонизации, то она двигалась вперед довольно медленно, но непрерывно следующим путем: на слиянии двух судоходных рек воздвигалась крепость; московские служилые люди получали приказание в ней поселиться, и им отмежевывались обширные земельные наделы — одним непосредственно вблизи крепости, большей же части — на известном от нее расстоянии. Высшим офицерам давались отдельные владения; простые же солдаты получали землю сообща с правом поделить ее между собой. То же можно сказать и о казаках, которые, благодаря обширности отданных в их распоряжение земель, предпочитали сохранять их в общем владении всего полка и пользовались ими преимущественно как пастбищами, а не как нивами. Донские казаки так же, как уральские и иртышские — в Сибири жили больше грабежом и охотой, нежели земледелием. Возможность получения необходимого для их пропитания количества хлеба из царских щедрот и была одним из соображений, склонивших казаков к присяге на подданство московскому правительству. Этим объясняется также их обыкновение оставаться вблизи крепостей, расположенных на границах Русской империи в районе обширных незанятых степей, которые были известны под именем «государева пашня». Эта земля бесплатно обрабатывалась низшим слоем народа, которому было приказано поселиться вблизи крепости, и хлеб, собиравшийся на этой территории, шел на пропитание не только гарнизона, но и столь отдаленных союзников, как казаки. Однако добывание этого хлеба стало вскоре тяжелым бременем для населения, и этим вполне объясняется, почему в конце XVI столетия жители крепостных округов начали выражать недовольство тем образом жизни, который их заставляли вести, и были готовы поддержать всякого претендента, обещавшего улучшить их положение.

Из этого весьма неполного описания внутренней организации Московского государства при первой династии можно видеть, что оно уже перестало быть простым уделом, как во времена первых князей московских, или даже собранием уделов, расположенных по всему течению реки Москвы, каким оно было при Иване Калите в середине XIV столетия. Хотя его западная граница и проходила на небольшом расстоянии — в несколько сот миль от Москвы, на востоке оно раскинулось до Енисея, Урала, Уральских гор и устьев Волги. На севере оно достигало области больших озер и Белого моря. Наиболее неопределенной была его южная граница. Цепь крепостей была воздвигнута для защиты этой плохо обозначенной границы от татарских вторжений.