Дышим и выздоравливаем. 33 лучших упражнения - Рушель Блаво

– Итак, коллеги, вывод, полагаю, более чем очевиден. Не так ли? Гора, похожая на крест, это, конечно, Кайлас…

– Простите, что перебиваю, – сказала Настя, – но только замечу, что в пользу идентификации горы из сказки как Кайласа говорит и описание пути, проделанного Иваном: сначала лесные и степные тропы, потом море, только потом горы. Более чем очевидно, что Иван шел именно сюда…

– И тогда монастырь должен быть буддистским, – заметил Леонид, – Ведь старик, обучавший Ивана, носил оранжевые одежды…

– А вот тут, коллега, – снова взял слово Мессинг, – позволю себе не согласиться: оранжевые одежды присущи и буддизму, и индуизму, и джайнизму, и традиции Бон. Однако, Леонид, вы правы в идентификации конфессиональной принадлежности старика из сказки. Факт этот малоизвестен, но, тем не менее, некоторыми исследователями описан: именно тибетский буддизм практиковал перемещение по миру при помощи специальной обуви.

– То есть вы хотите сказать, Мишель, – спросил я, – что оранжевые валенки-скороходы из сказки – не художественная фантазия, не вымысел, а реальность?

– Не совсем, – ответил Мессинг. – Мы имеем дело с особого рода аватаризацией – процесса, с помощью которого человек может переносить в пространстве свою телесную оболочку. Для простоты и убедительности такой аватаризации здешние буддисты использовали оранжевые валенки, хотя это не более чем внешний атрибут, отвлекающий от проникновения в сущность означенной аватаризации…

– Ясно одно, – прервал я Мессинга, поскольку желал резюмировать уже услышанное. – Мы на правильном пути. Но нам следует не просто так двигаться к вершине Кайласа, а выбрать дорогу, на которой нам встретится буддийский монастырь.

– Вы совершенно правы, коллега, – Мессинг нисколько не был обижен за то, что я не дал ему рассказать полностью о роли оранжевых валенок в процессе аватаризации в здешнем буддизме. – Только есть еще один немаловажный нюанс, на который хочу брать ваше внимание.

Сказав это, Мишель кивнул на ноутбук.

– Какой нюанс? – удивленно спросил Петрович.

– Принципиальнейший! – воскликнул Мессинг. – Мы совсем забыли, коллеги, что помимо письма от Алексии с весьма поучительной сказкой про Ивана, сына крестьянского, нас ждет еще одно письмо – письмо от самого Александра Федоровича

Белоусова. Возможно, коллеги, данное сообщение существенно откорректирует наши планы…

Еще одно свидетельство о правильности наших поисков

Когда Мессинг сказал это, Петрович прочел с экрана следующее:

«Дорогие друзья!

Весь сегодняшний день просидел я в медицинском архиве, где хранятся самые разнообразные документы, касающиеся проблем здоровья. Моя задача заключалась в том, чтобы сосредоточиться на имеющихся в архиве старинных лечебниках. Их тут оказалось довольно много, но, как это ни странно, наши предки дыханию уделяли не очень много внимания, информации по заданной проблеме был минимум. И все же… все же… Вы понимаете, друзья, что я вряд ли стал бы вам писать, если бы ничего не нашел. Так вот, в одном из лечебников восьмидесятых годов XIX века, но инвариантный список со всей очевидностью восходит к допетровской Руси, я обнаружил весьма детальное и строгое описание, коррелирующее с нашими задачами.

Автор лечебника ссылается на опыт неких южных кочевников, которые в процессе своей жизни добирались до высоких гор, откуда вынесли твердое убеждение, что для достижения подлинного долголетия обитатели этих гор используют особые способы дыхания.

Логика, если верить лечебнику, предельно проста: какие животные живут дольше? Те, что медленнее дышат. К примеру, черепахи живут двести и более лет именно поэтому. Вывод очевиден: если хотите жить дольше, дышите медленнее. А как это сделать? Вот тут и привлекается опыт кочевников с Юга, побывавших, как пишет лечебник, на большой горе в форме креста. Думаю, вы поняли о какой горе идет речь.

Кочевники утверждают, что на этой горе срок людской жизни увеличивается потому, что здесь не дышат полной грудью, а сознательно структурируют свое дыхание так, чтобы вдох был поверхностным, а выдох при этом длиннее вдоха. Я, друзья, как только прочел это, сразу поэкспериментировал на себе. И что вы думаете: буквально в течение десяти минут я чередовал небольшие вдохи с долгими выдохами – так тут же стал чувствовать себя гораздо лучше, чем прежде. Попробуйте сами или просто поверьте мне на слово. Конечно, я продолжу поиски и буду обо всем сообщать, но уже твердо уверен, что вы на правильном пути! Ждем вашего возвращения с нетерпением.

Удачи вам, друзья!

Ваш А.Ф. Белоусов».

– Попробуем подышать, как учит Белоусов? – спросил Петрович, когда письмо было дочитано до конца.

– Стоп! – строго сказал Мессинг и сделал рукой предостерегающий жест, словно испугался, что мы начнем дышать по методике южных кочевников допетровской Руси, двухсотлетних черепах и Александра Федоровича.

– А что тут такого? – удивилась Настя. – Ведь Александр Федорович нам написал, что сам попробовал и стал чувствовать себя лучше. Так почему бы нам не попробовать тоже?

– Хорошо, Настя, – успокаивающе произнес Мессинг, – попробовать можно. Но нужно ли? Точнее: нужно ли пробовать именно здесь и сейчас? Не забудьте: мы находимся у подножия Кайласа – той самой горы в форме креста, о которой говорилось в сказке про исцеление царя Филофея и о которой со всей очевидностью речь идет в лечебнике, обнаруженном Белоусовым. Коллеги, давайте все-таки начнем восхождение, доберемся до монастыря, который отмечен на карте не так далеко от подножья Кайласа. И только там, согласовав все с монахами, рискнем провести эксперимент над собой. Вы можете возражать и пытаться дышать по этой методике здесь и сейчас, но настоятельно рекомендую вам не делать этого до первых консультаций.

Значит, вперед… то есть – вверх!

Аргументы Мессинга вкупе с его авторитетом не могли не подействовать на всех нас. Конечно же мы согласились, что было бы опрометчиво сразу прибегать к предлагаемым средствам. Гораздо важнее было скорректировать маршрут, чем и занялись Мессинг, Петрович и я. А Настя и Леонид, о чем-то болтая, стали прогуливаться по полянке, залитой солнечным светом и покрытой фиолетовыми и розовыми цветами, уютно расположившейся у подножия крестообразного Кайласа и контрастирующей с унылой снежной шапкой Горы Свастики. Для меня и Петровича стало очевидно, что идти надо строго по той тропе, которая выведет к самому ближнему буддистскому монастырю часа за три неспешного хода. Однако Мессинг все пытался подыскать альтернативные варианты продвижения нашей группы по Кайласу.

– Мишель, не могу понять, – не выдержал я, – чем вас не устраивает этот маршрут?

– Действительно, почему вы все время пытаетесь подыскать для нас что-то более сложное, чем очевидное и просто? – поддержал меня Петрович.

– Коллеги, – спокойно отвечал Мессинг, даже не стремясь выдержать паузу, – я отнюдь не склонен подвергать критике тот путь, который не только вам, но и мне видится оптимальным. Вот только оптимальность его не может и не должна редуцировать хотя бы гипотетические возможности путей иного свойства, нежели предложенный. Тривиальность, я бы даже сказал банальность этого пути, меня, коллеги, и смущает. Словно кто-то наталкивает нас только на этот путь. Мы согласимся, а мышеловка и захлопнется.

– Мишель, – удивился я, – не преувеличиваете ли вы? Не кажется ли вам, что бояться тривиальности в данном случае непродуктивно?

– Прекрасно, Рушель, понимаю вас, однако поделать с собой ничего не могу Так уж я устроен: пока не прокручу все возможные альтернативы, не соглашусь.

Признаться, эта черта характера моего друга была мне не только известна, но глубоко мне импонировала. В тех случаях, когда я готов был броситься в первую попавшуюся открытую дверь, Мессинг не спеша проверял все прочие двери, имеющиеся в наличии. Вот и сейчас он занимался «проверкой дверей», сознательно обходя ту, что призывно распахнулась перед нами. Я решил промолчать и стал наблюдать, как Настя и Леонид гуляют по прекрасной поляне. Петрович, не хуже меня знавший Мессинга, тоже присоединился ко мне. Вскоре к нам на свежую от утренней росы траву присел и Мишель. Несколько виновато он произнес:

– Простите, коллеги, что заставил вас ждать… Однако долг проверить все иные пути-дорожки был для меня превыше стремления успеть в ближайший монастырь к обеду.

– И теперь вашими стараниями, – скептически проворчал Петрович, – нам придется оставаться голодными в лучшем случае до ужина.

– А в худшем? – с опаской спросил подошедший Леонид.

– А в худшем, – голос Петровича окреп, – нам в этой жизни и вовсе не суждено будет когда-либо отведать пищи материальной.