Эта милая Людмила - Лев Давыдычев

И опять в голове проскользнула мысль: только бы эта милая Людмила не узнала, что он плавать абсолютно не умел, и Герка тут почувствовал — неуверенно, но радостно, — что плывёт.

Честное слово, плывёт!

Не тонет, а плывёт!

Плывёт, а не тонет!

Вперёд плывёт!

И ничего в этом особенного не было. Он размеренно работал руками и ногами, дыхание постепенно наладилось, и Герка в упоении не замечал, что плывёт не к берегу, а вниз по течению. Легко плывёт!

«Да что же такое происходит? — удивленно и весело подумал он. — Плыву ведь! И не тону ведь! А почему раньше-то не догадался научиться? Красота-то какая! Теперь буду каждый день плавать! Да не один раз! Пусть эта милая Людмила полюбуется!»

А сегодня вот спросит она его, а где же он был, чем же занимался? А он ответит небрежно так, что купался, дескать, себе на здоровье, плавал. Расскажет, ка-а-а-ак разбежался и —!!! бултых!!! — прямо с берега в реку… Очень уж нравится ему нырять!

Вода словно сама несла его…

— Эго-гей! — раздался с берега голос вреднющего деда. — Никак, знакомое что-то плывёт? Герка, ты тонешь, что ли? — Он вскочил и начал стаскивать сапог.

— Была нужда! — гордо отозвался Герка. — Зачем мне тонуть? Просто плаваю, купаюсь!

— Да ты же плавать-то не умеешь!

— Тогда, значит, тону! — обиженно крикнул Герка, проплывая дальше. — Прощайте, товарищи! Счастливой рыбалки!

Он ждал голоса этой милой Людмилы, но она промолчала. Герке сразу стало грустно, а плыть стало неинтересно, и он повернул к берегу, думая с горечью: «Уж лучше бы я не плыл, а тонул. Тогда хоть испугалась бы, может, и пожалела бы, может, и поплакала немножечко… И до чего дед у меня вреднющий все-таки. Добрый, но вреднющий. Мог бы и не кричать при ней, что я плавать не умел!»

На берег Герка вылез в таком ужаснейшем настроении, словно действительно жалел, что не утонул.

Почему же эта милая Людмила даже слова не сказала?

Почему даже не рассмеялась звонко и громко?

И почему он о ней думает? Какое ему дело до неё?

Подойдя к месту, мимо которого он совсем недавно плыл в таком замечательнейшем настроении, Герка по возможности непринуждённым тоном спросил:

— Сколько килограммов вытащили? Помочь донести?

— На рыбалке громко не разговаривают, — тихо, но строго произнесла, не поворачивая головы в его сторону, эта милая Людмила. — Быстро иди домой и переоденься, иначе простудишься.

— Топай, дорогой внучек, топай, — виновато пробормотал, не глядя на него, этот вреднющий дед. — В сухое переоденься да чайку горячего выпей.

Герка ни за что бы их не послушался, если бы не почувствовал, что его начинает знобить. А ещё он обнаружил, что тапочек на ногах нет — потерял при невольном купании, и ещё больше замёрз. Он взял ключ и побежал, с отчаянием бормоча:

— На рыбалке громко не разговаривают… подумаешь… на рыбалке, видите ли, без неё будто мы не знаем… громко не разговаривают… а дед перед ней — как школьник перед учительницей… мог и сам со мной пойти… нет, нет, придётся серьёзно заболеть… чтоб знали…

А если бы он не плыл, а тонул? Что, и тогда поговорить, то есть покричать, нельзя? Да? Человек тонет, а она, только полюбуйтесь на неё, рыбку ловит! Рыбка ей человека дороже! Разговаривать при ней, видите ли, нельзя, если даже ты ко дну навсегда идёшь! И вообще, откуда она взялась, эта будущая женщина? Чего она здесь командует?.. Нет, нет, нет, главное в том, почему он о ней всё время думает?!?!

Герка уже не бежал, а брел, опустив голову и обхватив локти ладонями. Едва он решил, что пора бы снова побежать, было уже поздно бежать-то.

На его пути стоял тот, кого Герка боялся больше всего на свете, — злобный хулиган Пантелеймон Зыкин по прозвищу Пантя, верзила с руками почти до колен, непропорционально маленькой головой на длинной шее, с которым ничего не могла поделать школа и даже милиция.

От неожиданности и страха Герка довольно громко вскрикнул, втянул голову в плечи, завертел ею по сторонам, словно выискивая спасение. С особым ощущением опасности он сообразил, что дороги к отступлению у него нет: впереди Пантя, а бежать к этой милой Людмиле дрожащим от испуга он себе позволить не может.

Со страха Пантя представлялся ему чудовищным явлением природы с большущими холодными голубыми глазами, которые ничего не выражали, с длиннющими руками, готовыми в любой момент скрутить Герку… Злостный хулиган долго смотрел на него примерно так, как смотрит удав на кролика перед тем как его проглотить, и тоненьким голоском — такая-то верзила! — спросил:

— Денежки у тебе есть?

— Чего? Чего? — оторопело отозвался Герка.

— Денежки у тебе есть?

— Нет, нет, никаких денежек у меня нет! У меня даже карманов нет!

— Понятно, понятно, суду всё ясно, — словно обидевшись, пропищал Пантя, подскочил и схватил Герку за ухо. — И в ухе денежек нету? — Другой рукой он схватил бедного Герку за нос. — И в носе денежек нету? Тогда иде? Иде у тебе денежки?

Вот ведь: и говорить-то по-человечески не умеет, самые простые слова коверкает, а живёт себе на здоровье, как хочет, над людьми издевается — конечно, над теми, кто его слабее.

— Язычок сглотил? — притворно заботливым тоном пропищал Пантя. — А ну, покажь язычок! Ну! — И он ещё сильнее сжал Герке нос и ухо. — Покажь язычок!

Ничего, кроме боли и обиды, не испытывал несчастный Герка. Ему даже не было страшно. Ему просто хотелось, чтобы всё поскорее кончилось, чтобы он оказался дома. И что он мог сделать с такой-то верзилой?

Герка старался не шевелиться, потому что при малейшем его движении пальцы Панти, длинные и цепкие, ещё сильнее сжимались.

— Покажь, покажь язычок! — всё упорнее требовал Пантя. — Покажь язычок, не то нос и ухо оторву! Раз, раз и — нету у тебе ни уха, ни носу! Ну!

Честно говоря, уважаемые читатели, Герка и сам не понимал, почему он молчит и почему язык не показывает. Нос и ухо горели от боли, но Герка с удивлением и даже с некоторой гордостью отмечал, что страх больше не приходит, что он уступил место одной заботе: как бы не закричать и как бы его жалобный голос не услышала эта милая Людмила.

Тут Пантя неожиданно разжал пальцы и недоуменно пропищал:

— Напинать тебе, что ли?

И опять в ответ ничего не раздалось. Пантя озабоченно почесал затылок, спросил:

— Онемел ты, что ли?

Ничего не сказал Герка. Было ему всё равно, а уху и носу было больно.

Пантя вовсе растерялся и спросил чуть ли не с большой жалостью:

— Заболел ты, что ли? Чего ты мене не боишься? А? Тебе спрашивают! Отвечай, когда тебе спрашивают!

Тяжело вздохнув, Герка промолчал, думая о том, что нос у него наверняка распухнет, ухо побагровеет, и как ему в таком виде перед этой милой Людмилой показаться. Она ведь опять хохотать начнет!

— Я тебе шею поломаю! — В писклявом голоске Панти проскочили визгливые нотки. — Я тебе ухи выдерну! Чего ты мене не боишься? Бежи от мене, бежи! Я тебе догонять буду и по затылку, по затылку, по затылку! Бежи от мене, тебе говорят!

Хотел Герка ответить, что глупо бежать только для того, чтобы получить по затылку, по затылку, по затылку, но рот у него почему-то опять не раскрылся. А Пантя подождал-подождал и запищал, почти заверещал:

— Придуриваешься? Я тебе придурюся! А ну, бежи! Бежи, тебе говорят, пока не поздно!.. Ну, чего ты мене не боишься?

— Да нет, боюсь я тебя, — вдруг ответил Герка. — Только сейчас мне домой надо. Тонул я недавно. Видишь, весь мокрый, да ещё босиком. Замёрз весь. Заболеть могу.

Тут Пантя опять растерялся, пропищал что-то непонятное, почесал затылок и спросил недоуменно:

— Почему я тебе пужаю, а ты мене не боишься? Я ведь тебе изломать могу! Испужайся мене! Ну!

А Герка думал, что ведь эта милая Людмила в любой момент очень даже просто может подойти сюда! А Пантя его в любой момент может совсем уж очень даже просто опять схватить за нос и ухо! Вот будет картиночка для Людмилочки!

И, весь сжавшись от страха, Герка пошёл в сторону дома, шёл, бедный, и ждал, что Пантя вот-вот его по затылку, по затылку, по затылку… Но Герке было всё равно: лишь бы только не явилась сюда эта милая Людмила.

Пантя бегал вокруг него, ручищами своими длиннющими размахивал и пищал:

— Побойся мене! Бежи от мене! Почему я тебе пужаю, а ты мене не боишься?

Не останавливаясь и не поворачивая головы, Герка ответил:

— Да боюсь я тебя, очень даже боюсь. Только вот времени бояться тебя у меня нет. Мне срочно домой надо. Мокрый я весь. Замёрз я весь. Переодеться мне надо, а то я заболею.

— А мене денежек надо! — жалобно пропищал Пантя, обогнал Герку, остановился перед ним, раскинув в стороны длиннющие ручищи. — Ни с места, а то я тебе изувечу!

— Ну что тебе от меня надо? — устало спросил Герка, хотя дрожал от холода и немного от страха. — Нет у меня денежек. У меня даже карманов нет. Я же в майке и трусах.