Баронесса. В поисках Ники, мятежницы из рода Ротшильдов - Ханна Ротшильд

Чем дальше я читала, тем острее сознавала правоту Мириам. Еще бы ей на меня не сердиться: я принимала семейное богатство за что-то само собой разумеющееся и не потрудилась узнать, как мои предки мучились и боролись в начале пути. Их достижения кажутся тем замечательнее, чем внимательнее читаешь старинные описания переулка, где выросли первые Ротшильды, – трущобы столь убогой, что иностранные туристы, в том числе Джордж Элиот, считали обязательным осмотр этого места во время большого европейского путешествия. Гете писал: «Грязь, теснота, раздраженные голоса – все в совокупности производит неприятнейшее впечатление даже на прохожего, который мельком заглянет за ворота». Когда же Гете собрался с духом и вошел в Judengasse, он с изумлением убедился в том, что обитатели Еврейского переулка – «тоже люди, трудолюбивые и приветливые, и остается лишь восхищаться упорством, с каким они держатся за свои традиции». Другой путешественник, побывавший в этой дыре, отозвался не столь позитивно: «Даже те, кто находится еще в цветущем возрасте, похожи на ходячих мертвецов. Смертельная бледность угнетающе выделяет их среди прочих горожан». Неудивительно, что средняя продолжительность жизни в гетто была на 58 % ниже, чем у живущих на соседней улице христиан.

Наш родоначальник Майер Амшель остался сиротой в 1756 году, двенадцатилетним: в Еврейский переулок наведалась чума. Когда он вырос, то удачно женился на Гутле Шнаппер, дочери придворного поставщика герцога Саксен-Мейнинген, и на приданое жены открыл небольшой монетный бизнес. В возрасте сорока с лишним лет Майер Амшель занимал одиннадцатое место среди богачей Judengasse и сумел купить довольно большой дом – по фасаду всего четыре с половиной метра, зато шестиэтажный. У супружеской четы родилось девятнадцать детей, десять из них дожили до совершеннолетия. Имя «Ротшильд» по-немецки означает «Красный щит» – так назывался дом в XVI веке.

Гутле и Майер Аншель все еще жили в Judengasse и пытались сохранить и вырастить своих детей, когда немецкий поэт Людвиг Борн описывал этот переулок так:

«Бесконечная темница, куда еще не заглядывал восхваляемый свет XVIII столетия… Перед нами простиралась длиннейшая улица, а по бокам оставалось слишком мало места, чтобы мы могли по своей прихоти развернуться. Над головой уже не видно неба на ту ширину, которая требуется солнцу, – неба не видно, хотя виден солнечный свет. Дурной запах окружал нас со всех сторон, одежда, которая должна защищать от заразы, впитывала также и слезу сострадания – или скрывала злорадную усмешку – глазевших на нас евреев».

А ведь среди глазевших на Борна могли быть и Гутле и Майер Амшель. Они, должно быть, ломали себе голову в поисках выхода из Judengasse, думали, представится ли их детям шанс прожить жизнь за тесными пределами этого переулка. В ту пору эта мечта казалась безнадежной – сколько уже поколений, сколько талантливых, отчаянно мечтавших о лучшем евреев так и сгинули! Возможно, дети, которых описывает ниже поэт, были дети Ротшильдов, и даже тот самый Натан Майер, который возглавит лондонский филиал банка:

«Мы усердно пробираемся по грязи и замедляем шаг, чтобы как следует все разглядеть. Ноги ставим осторожно, не наступить бы на ребенка. Дemu бултыхаются в канаве и ползают в грязи, бесчисленные, словно мухи, вызванные солнцем к жизни в навозной куче. Как можно отказывать этим малышам в их самых невинных желаниях? Если детские забавы – прообраз взрослой жизни, то жизнь этих детей кажется могилой для всякой надежды, всякой радости, дружбы, любых наслаждений. Вы опасаетесь, как бы нависающие над головой дома не обрушились? Не бойтесь! Они стоят надежно: клетки для пленников с подрезанными крыльями на краеугольном камне злой воли».

«Родилась бы ты там, только и думала бы о побеге», – меланхолично обронила Мириам.

Я развернула на полу рисунок нашего генеалогического древа. Девять поколений отделяют отца-основателя от самого младшего члена рода. Меня от Judengasse отделяет семь поколений, Нику – всего пять. Она родилась через сто лет после смерти Майера Амшеля, но ее с теми временами непосредственно связывала бабушка Эмма, родившаяся во Франкфурте в 1844 году и нередко бывавшая в гостях у прабабушки Гутле – та до самой смерти в 1849 году жила в Еврейском переулке. Мне вообразилось, как маленькая Ника сидит у ног Эммы и слушает ее рассказы о том, как маленькая Эмма когда-то слушала рассказы Гутле. Из поколения в поколение передавалась память, и никто не смел забывать.

Гутле Ротшильд, сильная, гордая женщина, не пожелала покинуть гетто даже тогда, когда ее муж, дети и внуки нажили огромное состояние. Другой наш родственник, Фердинанд, описывал визит к старухе, которая приняла его в «убогом маленьком жилище», где она возлежала «на кушетке в маленькой темной гостиной, окутанная плотной белой шалью, лицо в глубоких морщинах пряталось в закрытый белый чепец, весь в ленточках». Гутле на тридцать семь лет пережила мужа, но, несмотря на такое долголетие и наличие собственных средств, жизнь Гутле, как и жизнь многих других женщин из ее рода, определялась условиями завещания, составленного ее мужем.

У Гутле имелись также особые убеждения, или суеверия. Она полагала, что если покинет Judengasse, то в ее детях и внуках померкнет память об истоках семьи. По мнению Гутле, страх перед возвращением в гетто мог послужить наилучшим стимулом, чтобы младшие Ротшильды старались и дальше преуспевать. Страх лежал в основе семейного честолюбия. Только деньги и власть могли защитить от антисемитизма, от прежней жалкой участи. Сотни лет гонений превратили Ротшильдов в замкнутую и держащую свои секреты про себя семью. Чужакам они не доверяли и не думали, что другие люди в состоянии понять, через что они прошли. Талант наживать деньги в сочетании с маниакальной секретностью – это-то и нужно банкиру. Ротшильды предлагали своим клиентам самые драгоценные услуги: тончайшее знание финансов и безусловную конфиденциальность.

Покинуть свой тесный переулок и смешаться с внешним миром Ротшильды смогли только в 1790-х годах, когда французы, обстреливая Франкфурт, разнесли Judengasse, лишив две тысячи человек крыши над головой. К тому времени семейный бизнес охватывал уже не только монеты, но и зерно и хлопок. С началом промышленной революции, с развитием технологий и транспорта Ротшильды стали импортировать более дешевый и лучшего качества хлопок с севера Англии. Майер Амшель понимал, что костяк любого бизнеса составляют опытные, сведущие и надежные сотрудники. Ему не пришлось далеко искать таких помощников – он сам их выращивал. Из десяти выживших детей пятеро были мальчики. Амшель, Натан Майер, Карл, Соломон и Иаков жили в одной комнате своего скромного обиталища и на всю жизнь сохранили близость.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});