В тени Нотр-Дама - Йорг Кастнер

— Арман Сове — это я, — сказал я с надеждой, что меня не отправят за это к палачу.

Едва различимо по лицу Фролло похожему на маску скользнуло подобие улыбки:

— Очень хорошо, месье Сове. Вы опытный переписчик и писарь из Сабле, и ищете новое место?

— Это так, — ответил я сбитый с толку. — Но откуда Вам это известно, монсеньор?

— Ваш друг передал мне это через одного дьякона.

— Мой друг? Что-то вроде нищего?

— Он самый.

— Вы случайно не знаете его имя, отец Фролло?

Глаза Фролло сузились от удивления, что я спрашиваю имя собственного друга. Я совершил ошибку? Но архидьякон ответил совершенно спокойно:

— Насколько я знаю, он назвался Коленом.

— Колен! — ахнул я. — Это такой тощий парень с бородой?

— Я бы описал его так же.

Вероятно, это было утро сюрпризов. Напрасно я искал причины, почему старый бродяга оказал мне эту добрую услугу. Он случайно нашел меня после падения из бочки и отнес в Отель-Дьё, чтобы компенсировать принесенное мне воровством неудобство? Но как могла произойти такая случайность? И с каких это пор воры обладают столь безукоризненной честью?

— Похоже, вы с некоторым трудом припоминаете своего друга, месье Сове, — сказал Фролло с вопросительным тоном.

— Возможно, это последствия удара головой, монсеньор, — возразила сестра Виктория, чей взгляд покоился на архидьяконе с некоторой смесью из трепета и страха.

— Ах, да, на вас же напали разбойники, — согласился Фролло. — Чтобы быть кратким: я срочно ищу нового писаря. Вы, вероятно, уже слышали, что месье Пьер Гренгуар, который до недавнего времени работал у меня, ушел в сочинители мистерий. Если даже его вчерашний дебют и не закончился однозначным триумфом, не стоит ожидать, что он вернется ко мне на службу. Если ваши раны не так сильны, месье Сове, вы можете стать моим человеком. К тому же, вы прибыли издалека и, вероятно, не столь увлекаетесь женским полом и вином, как здешние писари, слишком испорченные посещением пивных. За вознаграждением дело не встанет. Еду и кров вы получите бесплатно в соборе Парижской Богоматери. Ко всему прочему, мне бы пришлось по душе, если бы вы могли начать прямо сейчас.

— Месье Арман отделался только парой ушибов и ссадин, — объяснила августинка. — Еще пара дней головной боли и боли в руках и ногах, но потом все пройдет.

— Если вы хотите, я тут же пойду к вам, мэтр Фролло, — сказал я поспешно, так как у меня не было ни денег, ни крова.

Архидьякон согласился, и я встал с постели.

— Вы выглядите несколько пообтрепавшись, — сказал Фролло. — Вы не обидитесь на мое указание, что к лицу писаря архидьякона подобает новая и, прежде всего, чистая одежда?

— Ни в коей мере, монсеньор. К сожалению, я не располагаю средствами, чтобы последовать этому указанию.

— Мошенники, которые напали на вас, обобрали вас, не так ли?

Я кивнул в знак согласия, потому что это избавляло меня от длительных объяснений.

Фролло достал десять солей из кожаного кошелька на поясе и отсчитал их в мою руку.

— Этого задатка из вашего жалованья должно хватить на первое время. Идите, оденьтесь заново, и зайдите ко мне сегодня вечером.

Я пробормотал пару слов благодарности и схватил мой кисет, чтобы убрать неожиданное богатство. Когда я сунул правую руку под камзол и нащупал наполненный кожаный мешочек, я застыл в недоумении. Дар умершего целестинца! Я чуть было не достал его на свет Божий и не выдал себя.

— Что там у вас? — спросил Фролло и посмотрел изучающим взглядом на меня.

— Меня только что пронзила мысль, как сильно я должен быть благодарен Всевышнему за милость, которую он ниспослал мне в вашем предложении, мэтр Фролло.

— Воистину. Помолитесь перед алтарем и поблагодарите Господа Бога, когда вы ступите на порог Собора.

С этими словами он покинул больничный зал. И сестра Виктория тоже явно не была расположена разговаривать со мной дальше. Она поспешно распрощалась и занялась другими больными. Об этом я сожалел, потому что с удовольствием узнал бы, что связывало моего нового патрона с этим таинственным звонарем.

Когда я вышел из больницы, мой взгляд упал на Собор. Его башни возносились в безоблачной синеве неба, словно хотели объединиться с солнцем. Несмотря на теплые лучи солнца, я озяб. Отец Клод Фролло вовсе не показался мне чудовищным. Но все же меня тревожила мысль, что мне предстоит жить отныне с этим ужасным Квазимодо под одной крышей.

Глава 6

Кровь, песок и вода

Вскоре мне стало ясно, почему я стремился на север и направил свои стопы через мост Нотр-Дам в Новый Город. Толпа людей напирала в этом направлении как сильное течение реки, которая подхватила меня и превратила в крошечную каплю, безвольно плывущую в потоке. Из страха, потерять монеты Фролло так же быстро, как дар монаха-призрака, я переложил их теперь в кошелек, который крепко прижимал к себе под камзолом. Толкотня не позволяла мне бросить взгляд на предмет, который лежал под деньгами.

Целью толпы была Гревская площадь. Огромная площадь на северном берегу Сены была забита людьми еще плотнее, чем накануне. Над головами, шляпами и острыми чепцами женщин с лентами, перьями и прочей мишурой неподвижно и почти гордо возвышалась виселица — цель всеобщей толкотни и внимания крикливой толпы. Среди такого окружения от виселицы исходило спокойствие и достоинство.

— Что случилось? Что должно произойти? — спросил я пробегающего мимо и схватил его за старомодный, широкий рукав его грубой куртки. По крепким, в трещинах, руках и загорелой, обветренной коже я узнал в нем крестьянина, который явно прибыл в Париж на праздник Трех волхвов и остается в городе еще и на сегодня, чтобы последовать предлагаемой программе.

— Не знаю, — рыкнул он, недовольный тем, что ему помешали исполнить свое желание и обеспечить себя местом поближе к месту казни. — Уже спозаранку возле виселицы стоят часовые. Полагаю, сегодня кого-то вздернут. А теперь отпусти меня, чтобы я мог видеть, как несчастливец закатит глаза в предсмертных судорогах! Если я подойду совсем близко, то, возможно, сумею урвать кусок одежды мертвеца. Рассказывают, что боль в руках и ногах проходит за ночь, если их обернуть в него.

Крестьянин заработал своими крепкими руками и локтями, чтобы проложить себе дорогу поближе к виселице. Я воспользовался образовавшимся за ним проходом и последовал за ним. Действительно ли я хотел поглазеть на смерть другого человека? Было ли это чистое любопытство, которое двигало мной? Или я догадывался, ощущал глубоко внутри, что предстоящее тесно связано с моей собственной судьбой, с тем, что Париж уготовил мне?

Возможно, это просто была радость, что сам избежал палача. Сегодня я не знаю, что и сказать по этому поводу, тогда же я о том не задумывался.

Зеваки и мошенники, достопочтенные дамы и проститутки, актеры и карманники напирали со всех сторон, когда под удары литавр и барабанную дробь промаршировал вооруженный отряд стражников с улицы де ла Ваннери. Ударами копыт и нагаек солдаты прево расчистили себе место, которое толпа уступила не очень-то поспешно. В своих роскошных военных мундирах из фиолетового камлота, грудь которых украшал большой белый крест, стражники производили впечатление приводящих в исполнение Страшный суд.

Для бедного правонарушителя, привязанного к повозке с мулом, они хотели быть именно таковыми. Связанный и скрученный он был плохо виден с того места, где я стоял. Бесформенная масса из мяса и волос, одежды, веревок и цепей. Я узнал его лишь, когда его имя облетело толпу, передаваемое из уст в уста с возгласами удивления.

— Квазимодо!

— Это он, верно, звонарь из собора Парижской Богоматери!

— Горбун!

— Сын дьявола!

— Пройдоха! Теперь он заплатит за все сполна!

— Да, повесьте это чудовище! Но возьмите веревку толще вдвойне, чтобы его тяжелый горб не оборвал ее!

Первоначальный ужас при виде преступника превратился в гнев и насмешку, в иронию и злорадство, чем ближе повозка приближалась к месту казни, тем отчетливее доходило до сознания зевак, что горбун был беспомощен в крепких веревках и цепях. Затянутые так сильно, они врезались в его горбатое тело. Разорванная одежда пропиталась кровью.

Отвращение, которое непроизвольно вызывал у меня вид горбуна, исчезло. Я испытывал сострадание к измученному существу, хоть и говорил себе, что его вчерашний проступок, нападение на Эсмеральду, заслуживал наказания. Но сразу ли веревку? Никто не пострадал от действий Квазимодо, если даже нападение благополучно закончилось благодаря появлению стрелков. Если Квазимодо повесят за это, что же они тогда делали в Париже с убийцей? От этой мысли у меня пересохло в горле, словно меня душили.

Шепот прошел по толпе, и облегчение охватило меня, когда солдаты повезли повозку не к виселице. Отряд остановился возле позорного столба, около десяти футов высотой, полого внутри куба из грубой кладки камней. Пики и алебарды отогнали народ, пока ярко одетый всадник раскрутил бумагу.