Земля и воля. Собрание сочинений. Том 15 - Николай Ольков

– Новые – это опять революция и война? – спросил Молдахмет.

Пришлось объяснять, что никакой войны не будет, просто у богатых все отберут в пользу государства, или, как они считают, в пользу общества, потому семь семей решили не дожидаться разорения, а распродать или припрятать имущество и уйти в глубь тайги. Сейчас старшие дети, их пятнадцать человек, ушли на оговоренное место, и строят общий барак на первый случай. Мужчины готовят большой обоз с запасом самого необходимого, как только осядет снег, обоз пойдет в тайгу.

– Шибко далеко? – спросил Молдахмет.

Мирон кивнул и добавил, что с обозом не меньше недели пути. Решили уйти так далеко, чтобы власть и не подумала искать и наказывать. А почему пригласил друзей – надо сохранить коров. Возможно, если будет сравнительно тепло, часть коров пойдет с обозом, но у Мирона особые коровы, и степняки это знают, потому он просит тихонько взять скот к себе, а осенью, по приморозу, перегнать на постоянное место в тайгу.

– В тайге мало травы, где будешь сено косить?

Мирон ответил, что он надеется на болота, которые должны быть, кроме того, уже в первую весну они посеют травы на подходящих местах, семена есть.

– Скажи, друг, а к нам не придет власть отбирать скот?

Немного подумав, чтобы не показаться шибко умным, Мирон ответил, что в ближайшие годы в степи власть не пойдет. Не пошла же она сразу после гражданской войны и восстания двадцать первого года, и сейчас ей будет не до степняков.

– А потом, дорогой Молдахмет, к вам идти небезопасно, вы дружный народ, просто так свое не отдадите.

– А русский? Зачем пускать в свой двор бандита, который уведет скот и заберет твой хлеб?

Мирон пожал плечами: так получается.

– Скажи, друг, когда прислать людей угнать твоих коров? Они стельные?

– Все до единой.

– А всех сколько?

– Сорок голов.

– Говори время.

– Пятнадцатого марта приезжайте. Только не перепутай, Молдахмет, пятнадцатого марта по советскому календарю. Ахмадья, зови ребят чай пить, и спать будем ложиться.

Пока молодежь пила чай, старшие говорили о жизни, потом Мирон принес тулупы и раскинул их на полу: не первый раз ночевали эти гости, и их привычки он хорошо знал. Когда сам лег на диванчик в кабинете, напольные часы в зале пробили три раза.

Утром, проводив гостей, Мирон запряг Вороного поскакал в Красноярку. Тамошних мужиков хорошо знал, но сразу решил, что о своем исходе из села в тайгу ни слова, просто много оказалось лишних семян пшеницы у крепких мужиков. Он, Мирон Демьянович, урвал все поступление нового сорта, мужики бы и рады взять, да не ведают, куда со старыми семенами деваться. И про то, что красноярские крестьяне минувшей осенью по укоренившейся привычке ждали дозревания семенных участков, и просчитались, нежданно ударил ливень, как будто специально накрыл село и окрестности, он тоже знал. Пшеницу вбило в землю, зерно набухло, и даже сухая осень уже не могла сделать из них семена. Старики поговаривали, что есть за кем-то грех, вот бог и наказал, только и признайся виноватый – ничего уже не исправить. Скуповатые красноярские мужики, выходцы брянские и воронежские, искали поначалу семена на обмен, но никто не клюнул. Что сейчас думают – тоже неведомо, только разговор будет не простой. Единственный туз козырный в руках у Мирона – оптом тысяча пудов по цене фуражного зерна.

Подъехал к дому давнего знакомого Артема Зноенко, справный мужик, много работников держит, сеет не меньше четырехсот десятин, скотом торгует, с цыганами не брезгует общаться, те у него краденых коней на передержку ставят. Он для своих авторитет, на него будут ориентироваться те, кто помельче. Мирон постучал в ворота кнутовищем, угрюмый Артем звякнул щеколдой калитки:

– Чего зубишь, калитка, чай, не заперта, белый день на дворе. Здорово, Мирон.

– Здравствуй и ты, Артем. Поговорить надо.

– Лошадь заводить в ограду или тут постоит?

– Постоит, я ему торбу с овсом повешаю, пущай наслаждатся.

– Пошли. В дом или в избушке покалякаем?

Зашли в избушку. Прохладно. Артем кинул три полешка, поджег берестечко, живым запахло.

– Как живешь, старый друг? Хвались.

Артем улыбнулся:

– Живу и все живут, только год нынче не наш. Ты же помнишь, как нас подкупила погодка.

– Помню и знаю, что ты все возможности испробовал. Не вышло?

Артем выматерился:

– Последнюю рубаху предлагали снять за семенной материал, это я в Богандинской волости сторговывался. Палачи, а не люди.

Мирон все прислушивался, где бы ему удачней влезть в разговор со своей пшеницей.

– А весной вовсе не докупишься, – кивнул он. – Только, Артем, хочу тебе предложить выручку. Я надыбал пшеницу нового сорта, и все, что выделено уезду, уже оплатил, по теплу вывезу с заготзерна. Потому предлагаю тебе и твоим мужикам тысячу пудов своих семян, ты знаешь, что я дурного не сею.

Артем было вздрогнул, а потом сник:

– Мирон, мне на тысячу не подняться, да ты и заломишь.

Мирон для солидности встал, прошелся по избушке:

– По цене фуражного отдадим тысячу пудов, можешь хоть завтра вывозить.

Хозяин насторожился:

– Чего-то я тебя не понимаю, какая корысть тебе за полцены добрые семена отдавать? Я тебе не верю.

Мирон улыбнулся:

– Сейчас поверишь. Председатель исполкома в уезде Щербаков мне немножко в друзьях, через купца Колмакова. Вот он и распорядился отдать мне все фонды нового сорта, но с условием: старыми семенами не спекулировать, а выручить мужиков, у кого сложности. Я-то за фондовые семена платил гроши, а то, что с вас возьму, все затраты покроет и дружбу нашу укрепит. Теперь веришь?

Артем все еще был в сомнении. Подумал, что надо бы с мужиками посоветоваться, а потом вдруг ожгло: если я сам, один куплю те семена, а мужикам раздам под будущий урожай – пуд за три. Спросил:

– Тебе деньги сразу нужны?

– Назови срок, – перехватил Мирон.

– Ты держишь зерно, а я деньги кую, как наберу нужную сумму, приеду и вывезу семена. Так пойдет?

– Согласен. Но оплата червонцами, – Мирон сохранял видимость выгодной сделки.

– Только это между нами, – попросил Артем.

– Решено. Но ты мне бумагу напиши, я ведь не сам по себе, а от общества: так, мол и так, оставляю за собой тысячу пудов семенной пшеницы бархатовских крестьян с обязательством не позднее первого марта полностью оплатить и вывезти.

Артем насторожился:

– А зачем тебе такая бумага?

– Видишь, Артем, если бы мы с обществом договаривались, то и бумаг не надо, а так у нас получается частная сделка, и мне гарантии нужны. Ты откажешься, и куда я потом с этим зерном?

Артем засмеялся:

– Ох, и жук ты, Мирон, ухо держишь востро. Все, пишу, диктуй, а то наговорил мудрено.

Сложив документ, Мирон попрощался и вышел за ворота. Артем провожал, заглядывая в глаза:

– Сделка между нами, ни одна душа… Ты после поймешь мою просьбу и поверишь, что молчать выгодней.

– Да понял я, понял Артем. Бывай. Жду тебя до означенного срока.

В хорошем настроении возвращался домой Мирон Курбатов. Деньги у Артюхи есть, это он прикидывается. Сегодня же обежит своих мужиков и предложит выгодные условия, сомнений и быть не может, все согласятся под будущий урожай. А через неделю, гляди, и подводы подгонит, и деньги привезет. Так, еще одно дело решено, теперь сборы инвентаря и инструмента. Надо еще раз просмотреть список. Вот народится ребенок, у Егора Кузьмича жена в тягостях, надо будет зыбку повесить, а у нас ни пружины, ни крюка. Есть где-то на полках в сарае, надо посмотреть.

Вспомнились дети, и свои Гришка с Андрюшкой, и все другие – как они там? Шутка ли – отправить нигде не бывавших, мало что умеющих за сотню верст в тайгу, да еще с заданием свалить как можно больше леса, срубить барак, загончик для скота, а остальной лес нарезать шестиметровыми бревнами, чтобы подручными были. Самых молодых поставить со штыковыми лопатами кору сдергивать с сосны и ели, а потом соштабелевать бревна на лежках, чтобы подсыхали. Наказывал быть до крайности аккуратными, с корня валить только в разных местах, чтобы друг дружку не прибили спиленными деревьями. Ночью дежурных выставлять, потому что волки ходят, да и медведи, того и гляди, зачнут просыпаться. А весенний медведь шибко опасен. И тоже пожалел, что не отправил с ними собаку, тот же Трезор не пропустил бы любого зверя.

Подъехал к дому Банникова, вошел в ограду, Кирилл уже на крыльце. Внутри двора двое саней, вполовину загружены всячиной. Мирон улыбнулся:

– У всех такая же картина.

– Да, похоже. Только, смотрю я, Мирон, мало на семью двух подвод. Баба как начала выгребать посередь избы, без чего ехать невозможно – я посмотрел: воз.

Мирон засмеялся:

– Сани у тебя есть, а коней соберем всех, почаще менять будем, им же легче.