Сестры из Версаля. Любовницы короля - Салли Кристи

Сначала я сопротивляюсь и настаиваю на том, что хочу сохранить верность супругу, но мои приятельницы и слушать не хотят. Они уверяют меня, что Филожен – самый красивый мужчина при дворе и что он сгорает от любви ко мне, а потом вновь напоминают о моем муже и дочери кузнеца.

Я чувствую, что начинаю колебаться. Признаться, по своей природе я человек не очень стойкий, да и Версаль явно изменил меня. Причем довольно быстро. И… есть же грехи и пострашнее?

Остальные дамы подтрунивают надо мной, желают знать, как развивается мой роман, спрашивают, почему я так и не уступила Пюизё, хотя уже настал июль. Я даже не удивляюсь, откуда все всё знают: тут не внове скандалы, они подобны распустившимся по весне бутонам, а подпитывают их сплетни.

Однажды покрасневший как рак лакей приносит в салон, где мы сидим с Ее Величеством, лестницу.

– Лестница, как вы приказывали, мадам де Майи.

Присутствующие дамы заливаются смехом, но вместо того, чтобы зардеться и растеряться, как я поступила бы, когда только была представлена ко двору, я спокойно отвечаю:

– Нет, можете уносить. Мне лестница не нужна. – И через секунду добавляю: – Может быть, через неделю-другую.

Жилетт с Монтобан ликуют, а глаза тетушки чуть ли не вылезают из орбит. Королева смущенно улыбается, смеется, хотя сути шутки она не понимает.

Клермон сердито пронизывает нас ледяным взглядом, а потом мягко поясняет королеве:

– Мадам де Майи решила усугубить свое положение, мадам. – «Усугублять» – слово, которые мы выучили вчера.

Я откидываюсь на спинку кресла, чувствуя себя истинной versailloise – обитательницей Версаля. И мне кажется, что мои приятельницы правы: наверное, следует иначе взглянуть на ситуацию. Моя решимость испаряется, как роса на солнце.

На следующий день я первый раз целую Филожена, а потом всю ночь провожу в часовне, замаливая свой грех.

Жилетт пристально меня рассматривает:

– Ты где вчера была? За ужином нам тебя не хватало.

– Ох, немного нездоровилось. – Я неопределенно указываю на живот.

Жилетт окидывает меня подозрительным взглядом:

– А не по той ли это причине?

– О боже, нет! – Я заливаюсь румянцем.

Ох, если бы! Как было бы чудесно родить ребенка не от моего мужа-грубияна… а от Филожена. Мы до сих пор время от времени делим с Луи-Александром ложе, поэтому, если я забеременею, ребенок может оказаться и от него. Кроме того, всем известно, что самое главное – родить ребенка, а кто отец – неважно.

Подобные мысли мгновенно перечеркнули все мои ночные молитвы!

Филожен страстный и пылкий, он ищет любую возможность побыть рядом со мной. Вскоре мы уже не только целуемся в темноте, но проводим вместе каждую свободную минутку, спрятавшись в лабиринтах и высоких живых изгородях сада.

Стоит пригожий августовский денек, дует теплый ветерок, светит солнышко. Мы медленно спускаемся по огромной, вымощенной камнями лестнице к оранжерее, и на каждой из ста ступеней Филожен останавливает меня и рассказывает, за что он меня любит.

– Тридцать третья ступенька: ваши карие глаза с вкраплением зеленого просто очаровывают! Тридцать четвертая ступенька: вы едва заметно зеваете, когда вам становится скучно. Тридцать пятая ступенька: этот выбившийся завиток волос… – и тут, невзирая на мой протест, он высвобождает от шпилек один локон, – так сияет на солнце.

С каждым днем хранить верность супругу становится все сложнее. Впервые я хочу мужчину, и это не Луи-Александр. Я знаю, что с Филоженом все будет иначе. Совершенно по-другому.

– Подумайте о своих сестрах, – шипит тетушка. – Подумайте о Гортензии и Марианне.

Я уже начинаю привыкать к мысли, что с тетушкой лучше не встречаться. В Версале затеряться легко. Я забочусь о том, чтобы мои недели прислуживать королеве не совпадали с тем временем, когда при ней тетушка. Но, несмотря на все мои усилия, наши графики иногда совпадают.

Не обращая на нее внимания, я складываю салфетку – мы готовим стол к королевскому ужину. Салфетки из тяжелого желтого шелка, вышитые красными виноградными гроздьями с зелеными листьями. Какая чудесная ткань, а ее пустили на салфетки. Как бы мне хотелось сшить из нее платье! А сколько ткани понадобится на жакет? Двух салфеток было бы достаточно на корсаж, может быть, к моему белому платью…

– Не смейте меня игнорировать, – опять шипит тетушка.

Я делаю вид, что не услышала ее.

– Я поклялась вашей матушке, когда та лежала на смертном одре, что защищу вас от этого зла.

– А я считала, что смерть матушки была неожиданной. Вы были в Париже, когда это случилось, а она – в Версале. И, кроме того, мама никогда не нуждалась в подобном покровительстве для себя. – Я застыла, избегая смотреть ей в глаза. Неужели это любовь делает меня такой смелой?

– Какая дерзость! – выдыхает тетушка, и я понимаю, что нажила себе врага. Но мне наплевать.

На следующий день я впервые приглашаю Филожена в свои покои.

Я отпускаю слуг, мы остаемся в спальне одни. Он неспешно целует меня, а мне хочется растаять в его объятиях. Быть воском для его пламени. Руки у него теплые и мягкие, под стать его движениям, и так не похожи на грубые лапы моего супруга. Той ночью Филожен раскрывает для меня наслаждения, о которых я много слышала, но сама никогда не испытывала. Которые теперь нахлынули на меня, как сон.

Ох!

Почему мой супруг не Филожен, а Луи-Александр?

От Полины де Майи-НельМонастырь Порт-Рояль20 февраля 1733 года

Дорогая Луиза!

Я давно не получала от тебя весточки. Может быть, твое письмо где-то затерялось? Надеюсь, ты в добром здравии. В монастыре ужасно скучно. Мне почти двадцать один, и я не хочу, чтобы меня окружали одни малыши. Как бы мне хотелось, чтобы ты пригласила меня погостить в Версаль.

Благодарю за новости о таланте королевы к живописи. Как бы мне хотелось самой посмотреть на ее картины! И на твои тоже! Уверена, что ты красиво рисуешь; у тебя всегда был талант, хотя специально нас рисовать не учили.

Диана больше не хочет уходить в монашки, она тоже мечтает выйти замуж. Она жива-здорова, но вчера перевернула себе на руку утренний кофе и обожглась, поэтому писать не может. Она просит передать тебе от нее привет. Она любит тебя, но не так сильно, как я. Ты помнишь, как в детстве я помогала тебе кормить всех животных из Ноева ковчега, когда ты устраивала для них небольшую пирушку? Полагаю, ты знаешь, что я люблю тебя больше всех.

Спасибо тебе, с нетерпением жду следующего письма, а больше всего жду, когда же ты пригласишь меня погостить при дворе.

ПолинаОт Марианны де Майи-НельОсобняк Мазарини, Париж13 июня 1733 года

Дорогая Диана!

Привет тебе от тетушки Мазарини. К сожалению, тетушка Мазарини запретила тебе нанести нам визит на следующей неделе; на первом этаже начались ремонтные работы, и она сказала, что пыль губительно повлияет на твое здоровье. Не уверена, что это правда, но если тетушка Мазарини решила, то так тому и быть. Знаю, она не очень-то жалует Полину, и я предупредила, что ты приедешь одна, но она все равно ответила, что визит невозможен.

Надеюсь, ты не скучаешь в монастыре и Полина к тебе благосклонна. Не позволяй ей себя тиранить, как она поступала в детской. Жизнь здесь невыносимо скучна. Как бы мне хотелось, чтобы мы вернулись на Набережную Театинцев! Сколько свободы у нас там было! Свободы!

Ты знаешь, что стало с нашим Ноевым ковчегом? Я подумала, что Гортензия взяла его с собой, но она не может отыскать его. Разумеется, мы уже взрослые для таких игрушек, но мне кажется, что было бы неплохо вновь в них поиграть. Помнишь кошек, которых ты любила больше всего? А я любила тигров.

Когда будешь посылать следующее письмо, старайся писать разборчивее. Последнее твое письмо я понять не смогла – на том месте, где речь шла о курице, было огромное пятно. Или речь шла о девице?

С любовью,МарианнаОт Луизы де МайиВерсальский дворец3 июля 1733 года

Дорогие Полина и Диана!

Полина, спасибо за твои письма, а тебе, Диана, спасибо за то, что передаешь приветы. Я в добром здравии, надеюсь, вы тоже. В прошлом месяце у меня немного болел зуб, но сейчас чувствую себя лучше.

Простите, что не писала, но жизнь здесь очень насыщенна. Солнце – чудесное! Просто чудесное. Я так счастлива! Я имею в виду, потому что лето. К сожалению, я не могу пригласить вас ко двору; к несчастью, мои покои слишком маленькие и я не могу вас в них разместить.

Могу черкнуть вам лишь пару строк; я должна готовиться к вечеру – к концерту в Мраморном дворе. Вчера герцогиня д’Антен решилась надеть платье с рукавами выше локтя; она клянется, что оборки обгорели из-за свечи. Никто не стал особо сетовать на это. И всем очень интересно посмотреть, что же она наденет сегодня вечером! Я вам сообщу.