Новеллы (-) - Георгий Чулков

- Это, кажется, революция,- промямлил художник и стал зарисовывать оратора на чистой стороне прейскуранта.

- Ах, это, право, занятно,- сказал поэт,- но я должен отнести розы моим знакомым.

- Если вы идете на ту улицу, я пойду с вами, - пробормотал художник.

По странной случайности и Маргарита, и та, которую любил Николай, жили на одной улице. И Николай, не имея возможности войти к ней в дом, часами стоял под ее окнами.

Когда друзья вышли из кофейни, снежная мгла заволокла им путь. Снег падал большими хлопьями, влажными, теплыми, мягкими... Неожиданно в эти зимние дни наступила оттепель и возник голубоватый туман, окутав улицы своей пеленою. Туман, снег и огни фонарей - все было зыбко, странно и фантастично. Люди возникали из полумрака, подобно призракам, и вновь пропадали таинственно, покинув бледные круги, отброшенные мертвым светом электрических фонарей.

Друзья зашли в цветочный магазин и взяли букет из роз, приготовленный для Вениамина. Они вышли на улицу, слегка опьяненные влажным и дурманным запахом цветов, привезенных из Ниццы, томных, усталых от долгого пути... Николай и Вениамин прошли два бульвара, пересекли площадь, миновали собор и уже хотели по привычке идти на мост, как вдруг из тумана выросла какая-то дюжая фигура и загородила им дорогу.

- Вам чего надо? - крикнул грубый голос, и кто-то осветил фонарем двух приятелей.

- Нам надо перейти через мост, мы идем к знакомым, - сказал Вениамин, пожимая плечами.

- Нельзя туда,- крикнул тот же голос насмешливо и сердито.

Теперь, при свете фонаря, приятели видели, что на мосту стоит отряд солдат и какой-то фургон.

- Почему же нельзя? - спросил нерешительно Николай.

В это время на лошади подъехал жандармский ротмистр.

- Это еще кто такие? - крикнул он низким придушенным голосом: - кто такие? А?

- Будьте любезны, - сказал Вениамин, стараясь быть вежливым,- будьте любезны, прикажите пропустить нас через мост.

Вместо ответа ротмистр засмеялся и вышиб из рук Вениамина коробку с розами:

- Обыскать их!

Солдат с рыжими усами, лихо закрученными, взялся за шубу Вениамина, молвив:

- Раздевайся, барин.

После обыска, когда друзья надели свои холодные и влажные шубы, валявшиеся на снегу, жандарм сказал им, смеясь:

- Ну, проваливайте... Живо... Марш!

Они пошли вдоль набережной, прислушиваясь к солдатскому говору и смеху, звучавшим из мрака, в котором скрывался мост.

- Какая неприятная история, - сказал художник, вздрагивая при воспоминании о том, как солдатские руки обшаривали его.

- Мои розы! - вздохнул поэт, и ему представились нежно-алые лепестки, растоптанные на снегу.

- Мы, однако, попробуем перебраться на тот берег, - заметил Николай, нас пропустят, вероятно, через Чугунный мост.

- Разумеется, - сказал Вениамин, чувствуя, что он не может не увидеть Маргариты и не прочесть ей новый сонет, ей посвященный.

Снег перестал идти, и среди перистых облаков медленно текла луна, почти полная, закутанная полупрозрачною пеленою. От ее холодного огня лучился неверный и таинственный свет, и при взгляде на черные тени, которые легли теперь по земле и стенам в разных местах, падало сердце, замирая жутко и сладостно.

- Как хорошо, - прошептал художник, улыбаясь: - гармония белого и черного. Как хорошо!

- Да, прекрасно, - согласился поэт: - явно, что мы не одни сейчас, живые и мертвые, и, быть может, еще не рожденные во времени - все присутствуют сейчас незримо: я слышу голоса, взывающие и поющие о любви.

- Может быть, - прошептал художник, который не слышал незримого хора и тайно предпочитал молчание.

Еще не дойдя до Чугунного моста, друзья встретили отряд жандармов, которые ехали с обнаженными шашками, блестевшими от луны.

Жандармы, заметив ночных пешеходов, прижали их к стене, наехав на них так, что лошади обдали им лица своим горячим дыханием и приятели почувствовали кисловатый запах лошади-ного пота.

- Эй, вы! Куда прете? - гаркнул пьяный жандарм в шапке, съехавшей на затылок.

- Нам - на ту сторону, - сказал угрюмо Николай и попятился от лошади, которая нетерпеливо перебирала ногами...

- Проваливайте, пока целы,- крикнул жандарм,- да не очень разговаривайте, а то сейчас его благородие подъедет. Проваливайте.

- Пойдемте домой,- сказал Вениамин, чувствуя, что от ночных приключений у него подкашиваются ноги и он изнемогает.

- Пойдемте, пожалуй,- согласился художник.

И они поплелись к бульварам. Никого не было видно на улицах. И странными, и неожидан-ными казались две эти тени, заблудившиеся в лунном городе. Все дома, казалось, умерли. Нигде не было видно огня.

- Это что такое? - спросил Вениамин, прислушиваясь к глухим и тяжелым звукам, которые откуда-то доносились время от времени...

- Стреляют из пушек, кажется, - заметил Николай, стараясь не терять хладнокровия.

- В самом деле - пушки.

Приятели пошли дальше, невольно стараясь держаться ближе друг к другу. Они обрадова-лись, когда, пройдя последний переулок, увидели, наконец, бульвар.

- Вот мы и пришли. Почти дома, - заметил весело поэт, вглядываясь в сеть обнаженных веток, посеребренных инеем и луною.

- Да. Почти дома. Только что это там чернеет, однако?

- В самом деле. Что такое? Я понять не могу.

- По-моему, бульвар перегорожен чем-то.

- Черт возьми! Это баррикады!

- Баррикады...

- Охота людям заниматься этой ерундой!

- Почему бы им не жить мирно?

- Но нас-то они пропустят, надеюсь.

- Жандармы нас не пропустили, однако.

- То жандармы, а революционеры пропустят.

- Вы думаете?

- Попробуем.

Когда приятели подошли к бульвару вплотную, они увидели, что боковые проезды и самый бульвар перегорожен проволокой, решеткой, завален какими-то ящиками, мусором, камнями и снегом. За этою изгородью расхаживало человек двадцать пять, иные с ружьями.

- Кто идет? - раздался чей-то строгий голос и к приятелям подошел высокий чернобородый человек с браунингом в руке.

- Мы - художники.

- Что? - не понял чернобородый.

- Художники мы, - повторил Николай и, помолчав, прибавил:- оружия у нас нет.

- Оружие найдется, - сказал высокий, - товарищ Семен! Дайте им по браунингу.

- Не надо. Зачем? - спросил недоумевая Вениамин.

- А вы разве не наши? Так вы кто же, черт возьми?

- Ах, не все ли равно? - сказал Вениамин, чувствуя, что он смертельно устал,- я сяду, пожалуй...

И он сел на опрокинутый ящик.

- Все ли равно или не все равно - это философия, а нам теперь некогда. Извольте взять браунинг и, если солдаты подойдут близко, палите в них. И вы тоже...

- А домой нам нельзя? - спросил Николай, недовольно хмурясь.

- Вот еще младенец какой! Что мы, для вас баррикаду будем разбирать, что ли?

- Нате вот, - сказал маленький человек, в меховой куртке, на кривых ногах, которого высокий назвал товарищем Семеном.

И он дал Николаю и Вениамину по браунингу. Луна побледнела на небе и ее не было видно среди облачного пепла. Земля и небо были закутаны теперь в серый шелк. Наступили томительные предутренние часы.

Через несколько минут Вениамину и Николаю казалось уже, что они давно, чуть ли не целую неделю, сидят за баррикадой. Все вокруг было знакомо: и этот товарищ Семен, на кривых ногах, который тянул коньяк из горлышка бутылки, и чернобородый дружинник, главарь, по-видимому, и молоденькая голубоглазая девушка с белою перевязью и красным крестом на ней; и каждая доска, живописно торчавшая в баррикаде, и этот красный флаг, водруженный наверху как знак вольности и мятежа...

Где-то затрещал барабан - сухо и четко.

- На места, товарищи, - крикнул чернобородый. И те, у кого были ружья, стали за баррикадой вплотную и приготовились стрелять.

Что-то трещало и дымилось около груды снега и камней, и как бы в ответ на этот треск и дым время от времени цокали то звонко, то тупо, ударяясь о баррикаду, солдатские пули.

- Что это с ним? - спросил Вениамин, заметив, что товарищ Семен как-то странно сползает на животе с баррикады.

Николай подошел к товарищу Семену и спросил:

- Что с вами? А?

Но товарищ Семен не отвечал.

Николай нагнулся над ним и заметил, что у него неподвижные глаза и губы.

- Как это странно всё, - пробормотал художник и вдруг пошатнулся.

Он упал на колени и замотал головой, как будто бы его душил воротник.

Но этого уже не видел Вениамин. Поэт лежал на спине раскинув руки. Правая нога его как-то неестественно дергалась. Над ним нагнулась голубоглазая девушка с белой перевязкою. А он, приняв ее за другую, шептал нежно: Маргарита...

1916

Судьба. - Печатается по изд.: Чулков Г. Люди в тумане. М., 1916.

ГОЛОС ИЗ МОГИЛЫ

I

Весною 1650 года в одном из воскресных нумеров Антверпенской газеты было напечатано: "В Швеции умер дурак, который говорил, что он может жить так долго, как он пожелает". Это был Декарт1. В сочинениях Христиана Гюйгенса2 читатель найдет замечательное письмо философа к брату. Из этого письма я и заимствую мои сведения о статье Антверпенской газеты, появившейся два с половиной века тому назад.