Рябиновая невеста - Ляна Зелинская

очаге. Нужно сделать отвар…

Подошла, чтобы забрать кружку, стоявшую у лежанки. И ощутила что-то… Будто облако набежало на солнце… Или словно сквозняком потянуло.

И прежде, чем Олинн успела понять, что это было, цепкие пальцы монаха впились в её запястье и потянули на себя, так что она не удержалась и упала на лежанку. Даже вскрикнуть не успела, потому что вторая ладонь крепко зажала ей рот, притягивая к себе.

От страха она оцепенела и не в силах была сопротивляться, настолько это нападение оказалось неожиданным. Но монах подержал её так всего лишь несколько мгновений, точно прислушивался, а потом медленно разжал пальцы. Олинн, оттолкнулась ногами, почти отпрыгнув от лежанки, бросилась прочь к противоположной стене избушки. Закричала бы, да горло перехватило от страха.

− Ты спятил что ли?! — воскликнула она хриплым полушёпотом, нащупывая одной рукой кочергу.

Но монах, видимо, потратил на этот бросок все свои силы, потому что тяжело откинулся на подушку, на мгновенье закрыл глаза, и на лбу у него отчётливо выступили бисерины пота. Олинн хотела позвать Торвальда, но потом вспомнила, что сама же отправила его в ситту. И вернётся он, скорее всего, завтра.

И вот, как раз в этот момент, Бьорн и пришёл в себя! Ну что за подлость!

А монах медленно открыл глаза, чуть приподнялся на локтях и теперь уже внимательно посмотрел на Олинн. Не просто посмотрел, он словно пригвоздил её этим взглядом к бревенчатой стене избушки.

Потому что никогда раньше Олинн не видела таких глаз.

Здесь, в Олруде, все мужчины сплошь голубоглазы и светловолосы. Северяне все такие. Люди с Солёных островов, те рыжие и веснушчатые, иннари, наоборот, темноволосые с раскосыми чёрными глазами. У вьёлей глаза серые, как поздние туманы Великой Эль. А полукровки, такие, как Олинн, они разные. Но вот таких зелёных глаз она не видела здесь ни у кого. И это была какая-то совсем светлая зелень, прозрачная, как дымка весеннего леса. Завораживающая…

А на фоне чёрных бровей и косматых волос, на фоне загорелой кожи монаха этот взгляд казался таким глубоким, почти бездонным… странным, пугающим, и… притягательным одновременно.

До этого, пока Бьорн лежал в беспамятстве, пока был слаб, в нём словно не было души, только тело, о котором она заботилась. Но вот он пришёл в себя, посмотрел на неё, и её собственная душа ушла в пятки, потому что такого взгляда стоило бояться. За ним скрывалось что-то дикое, необузданное и страшное, что-то такое, отчего сердце Олинн забилось, как у зайца, которого вот-вот настигнет волк.

А если он её убьёт?! Ох, прав был Торвальд! А она глупая пичужка! И она тут совсем одна1

− Где я? — спросил монах хрипло, обшаривая внимательным взглядом тёмные углы комнаты.

Голос у него был низкий, глухой и тоже пугающий, под стать его космам и бороде.

− В−в−в… в Илла−Марейне, близ Олруда, − пробормотала Олинн, цепляясь пальцами за бревенчатую стену и отступая назад к очагу.

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​

− А это что? — он указал двумя пальцами куда-то в сторону шкафа с настойками и травами Тильды, что пучками висели на стене.

— Это… избушка нашей вёльвы, − ответила Олинн, сглотнув.

А в голове мысли метались беспорядочно, где-то между: «сейчас же бежать отсюда без оглядки», «ударить монаха кочергой и бежать без оглядки» и «подмешать в отвар монаху сон-травы и… бежать без оглядки». В любом случае, бежать без оглядки было самым подходящим вариантом, но ноги у неё словно пристыли к полу.

Всё-таки она трусиха. Хотя волков не боится, болот не боится, а какого-то монаха испугалась до дрожи в пальцах. Но тут же вспомнилась та серебряная звезда, которая без следа исчезла на её ладони, и Олинн поняла, что сейчас он спросит её об этом, и… В общем, вряд ли ей удастся складно соврать под его пронизывающим взглядом.

А ну как он подумает, что это она её украла?! Да она бы в жизни ничего чужого не взяла! Но… как она всё ему объяснит?

И мысль, что он подумает, будто она воровка, оказалась особенно неприятной.

Но воинственный блеск в глазах Бьорна быстро угас. Он покрутил головой, пытаясь осмотреть избушку, поморщился, явно чувствуя боль, и, дотронувшись пальцами до шрама на щеке, спросил как-то неуверенно:

А как меня зовут?

− Я… я… не знаю…

−А как я здесь оказался?

−Мы нашли тебя раненым у тропинки и принесли сюда, − ответила Олинн, наблюдая за тем, как монах неуверенно трогает повязки на груди.

− Я ранен?

− Ну, кажется… это очевидно, − она неопределённо взмахнула рукой.

− А что я делал на той тропинке?

− Я не знаю. Мы думаем, ты как-то пробрался через топи… Пришёл с той стороны болот… От монастыря как-то смог попасть сюда, − принялась сбивчиво объяснять Олинн. − А тут, видимо, упал со скалы… наверное. И разбил голову. Хотя тебя всего будто в жерновах перемололи. При тебе было только чуток милостыни, и всё, и твоя ряса была такой изношенной…

− Я что, монах? — удивился мужчина совершенно искренне.

Ох, Луноликая! Приплыли к берегу, называется!

− Ты что же, совсем ничего не помнишь? — спросила Олинн удивлённо.

− Э−э−э… нет.

Монах растопырил пальцы, посмотрел на них, словно видел впервые, а потом запустил пятерню в волосы, как будто проверяя, на месте ли они, дотронулся до бороды и снова посмотрел на пальцы.

− Мне нужно туда, − указал он на приоткрытую дверь, − на воздух. Помоги мне.

− Я бы помогла, но ты пообещай, что не будешь бросаться на меня, − ответила Олинн, перехватывая кочергу другой рукой. — И тебе не стоит ещё вставать. Ты вон какой… Еле живой…

− Я крепкий. Обещаю. Не трону, − сказал, как отрезал, и стал подниматься, опираясь рукой на стену. — А кочергу выбрось.

Олинн колебалась несколько мгновений, но монах повелительно махнул рукой и скомандовал:

− Ну что стоишь? Я же сказал, не съем тебя!

И она подчинилась. Правда, кочергу не отбросила, мало ли…

Хотела подать ему руку, но монах и сам справился. Вцепился пальцами в брёвна и поднялся, держась за стену. От слабости его шатало, и Олинн показалось, что сейчас он упадёт. Но упрямство в нём пересилило слабость.

Когда он выпрямился, Олинн только и подумала, какой же он огромный! Бьорн возвышался над ней, как гора, и сейчас она в полной мере смогла рассмотреть его могучее тело. Да она ему ростом по шею, даже до уха не достанет! Плед