Тройная игра - Фридрих Незнанский

Игорь Кириллович посмотрел на соседа с удивленным уважением.

— Так. Мол, если я соглашусь с ними сотрудничать — получу срок условно. Дескать, ни тюрьмы, ни тебе лагеря, выйдешь на волю, займешься как ни в чем не бывало своими делами, а время от времени…

— Э, батенька, это ж классическая схема… Только не вбивайте себе в голову, что все будет так, как они обещают или как вам хотелось бы. Представьте все по самому худшему варианту: и срок получите, и в кабалу от них попадете, и сами себе противны будете. Имейте в виду, даже у уголовников стукач, ссучившийся человек, как они это называют, — это самая низкая степень человеческого падения. Ниже — только опущенные. Вам это надо? Вы готовы на это?

— Ну а если согласиться и врать им что-нибудь время от времени… Неужели нельзя?

— Да ведь они же не дураки, как вы сами могли убедиться! Во-первых, забудьте про это «время от времени» — сколько им надо, столько вам и придется с ними общаться, никто вас и спрашивать не будет. Во-вторых, не обольщайтесь — «соврать что-нибудь» у вас тоже вряд ли получится, смею вас заверить. Им нужна будет конкретная информация, по конкретным поводам, конкретным людям. А ну как по вашим наводкам начнут действовать — сажать или, того хуже, убивать «при попытке к бегству»? А такое ведь происходит сплошь и рядом, только об этом не пишут, не показывают по телевидению. Но самое главное — раз сунув голову в эту петлю, вы из нее уже не вылезете до самой смерти. Мы вам помогли, скажут они в случае чего. Помогли! Вы обещали за это быть благодарным? Обещали. Ну так и извольте, если не хотите снова попасть под следствие… У них ведь как? Был бы человек, а причина дать срок всегда найдется…

Они говорили вполголоса, едва не соприкасаясь головами, но на следующий день, в комнате для допросов, следователь включил ему магнитофонную запись их разговора, сделанную очень хорошо и чисто — стало быть, где-то в камере был «клоп». Может быть, даже на Иване Ивановиче — сейчас Игорь Кириллович ничему бы не удивился. А может, подслушивающее устройство было заранее там установлено. Значения в конечном счете это не имело.

— Ваш сокамерник изложил вам все верно, но не учел одного: вы не в обычной уголовной тюрьме, вы в Лефортове, и все дела у нас тут носят характер скорее политический, нежели криминальный.

— Ну и что? Пришьете мне за отказ пятьдесят восьмую статью? Так ее давно уже нету…

— Этой нет — найдется другая. Но я вообще-то не о том. Мы предлагаем вам как бывшему человеку системы помочь родным органам. Если мы с вами придем сейчас к согласию, то вас завтра же освободят под наши гарантии. Освободят из-под стражи, а дело передадут с нашими рекомендациями в общее уголовное производство, и тут, заметьте, за вами не будет почти никаких нарушений закона, поскольку несколько новых указов президента Ельцина об обороте иностранной валюты как бы дезавуировали статьи действующего УК РСФСР… А дальше мы вам поможем внедриться в аппарат МВД…

— Да как, как?! — не выдержал Игорь Кириллович.

— А это уж наша проблема… И вся ваша обязанность будет заключаться в том, чтобы информировать нас, ФСБ, о подноготной, об изнанке того, что происходит в аппарате этой организации. Не буду скрывать, мы чрезвычайно нуждаемся в такой информации — в силу определенных обстоятельств после событий нынешнего, 91 года мы действуем как разобщенные организации и зачастую такая неподконтрольность МВД идет во вред законопорядку. Вы видите, я стараюсь ничего от вас не скрывать. А в обмен мы закрываем все претензии к вам по статье о валютных спекуляциях и вы отделываетесь легким испугом. Ну, как вам такая перспектива?

Игорь Кириллович был растерян. Звучало все очень убедительно. И потом, одно дело «стучать» на конкретных людей, и совсем другое — пакостить продажным ментам. Да почему, собственно, и нет? Цена-то вон какая — его судьба, его жизнь!

— А еще подумать разрешите? — спросил наконец он.

— Разрешаю, если совсем недолго. До десяти завтрашнего дня уложитесь?

— Уложусь, — буркнул Разумовский, уже думая о том, должен ли он сегодня делиться новостями с Иваном Ивановичем. А какой, вообще говоря, в этом смысл, если, может, даже тот «клоп», который все пишет, как раз находится на нем самом? И вообще, жить-то дальше не Ивану Ивановичу, а ему, Игорю Разумовскому. Будет держаться за принцип, как тот советует, и выйдет через десять лет из лагеря больным стариком, легочником, импотентом. Надо это ему?

На следующий день он дал следователю согласие.

Но попал он не на волю, как сулил ему лефортовский следователь, попал он в Бутырку, поначалу в камеру на четырнадцать человек, в которую было напихано двадцать восемь (в других, говорили ему, еще хуже, в три смены шконками пользуются)… Вот уж где можно было без проблем и туберкулез, и вшей, и чесотку, а то и какой-нибудь спид подхватить… Здешний следователь был не так тонок, как лефортовский, разговаривал грубо, то и дело покрикивал, то и дело обещал в случае чего оставить здесь, в СИЗО, еще годика на два — на три — видимо, тот, лефортовский, и здешний еще не успели договориться между собой. Но довольно быстро все стало на свои места. Его выпустили, обязав, поскольку он освобожден условно и, судя по всему, приговорен будет к условному сроку тоже, являться регулярно в городское управление МВД к некоему майору Гуськову. Вот так они и познакомились.

Этот Гуськов тогда только недавно перебрался в столицу, еще осваивался. Так вот, сразу взяв быка за рога, Гуськов первым делом сообщил ему, едва ли не слово в слово повторив то, о чем он сам думал тогда на нарах — как будто прочел его мысли: поскольку он, Разумовский, человек теперь свой, то и будет он использован как мелкий милицейский чин для особых поручений; теперь в его обязанности будет входить установление связей с уголовным элементом и сообщение куратору о ставших известными преступных намерениях.

При слове «куратор» Гуськов показал подбородком на самого себя: прижал к собственной шее так, что его большое красное лицо с нависшим над переносьем лбом, под которым прятались маленькие умные глазки, приобрело слегка хрячье выражение, оказалось в обрамлении мощных жировых складок. «Для этого, — сообщил также Гуськов, зачем-то трогая брылья пальцами, — мы вас произведем в воры в законе. Надеюсь, не возражаете?»

Игорь Кириллович хотел было возразить, но «куратор» не дал ему собраться с мыслями.

— Ну и правильно, что не возражаешь, — кивнул он. — Куда ты, на хрен, теперь денешься-то!

И тут наконец к Игорю Кирилловичу вернулся дар речи. Вор в законе — это ведь очень серьезно. На титул вора в законе «назначает», «коронует» сходка уголовных авторитетов. Есть для этого дела общие, испокон века установленные правила. Для того чтобы стать вором в законе, нужен немалый уголовный опыт — надо иметь несколько ходок на зону, иметь воровскую квалификацию и вообще надо быть человеком, по-своему в уголовном мире известным. Кроме того, вор в законе не имеет права обзаводиться семьей, домом и вообще собственностью, не имеет права работать ни при каких обстоятельствах. Вор в законе, законник — это что-то вроде черного монашества от уголовного мира. Наконец-то Игорь Кириллович сумел высказать свои удивления и сомнения неунывающему майору.

— А! — отмахнулся тот. — Кого это теперь колышет? Теперь корону просто покупают — и все. Вон лаврушники московские — у него и жена, и любовница, и дети от обеих, и своя фирма, и при этом, заметь, ни одной ходки, вообще параши никогда не нюхал, а он — в законе! Так что главное, чтобы ты дал согласие. Но имей в виду: согласие дашь — обратного хода тебе уже не будет. — И весело заржал: — У нас всегда так: вход бесплатный, а вот выход… Так что готовься. Дурачок, чего ты менжуешься? Тебе же завидовать будут. Ты — законник. Все тебе подчиняются, кого надо убрать — только свистни, к тому же общак у тебя, а ты его полный хозяин. А? Я бы и сам бы, да меня не возьмут — не любят урки нашего брата мента. А ты типа валютный жулик…

В конце концов, устав ни за что париться в страшной вонючей камере, Разумовский счел возможным согласиться. И тут же пожалел об этом: Гуськов, скотина, с ходу начал демонстрировать свое презрение к нему, стукачу. Игорь Кириллович взбрыкнул было оскорбленно, но заднего хода для него, как майор и обещал, уже не было. Так до сих пор он и числился по ведомству стукачом, осведомителем, хотя — с давних уже пор — был успешным бизнесменом, по-настоящему уважаемым в уголовном мире вором в законе. Суровым, но справедливым, заставляющим себя уважать даже в ментовке… Да и стукачом он как бы не являлся — был, что называется, информатором, нештатным сотрудником начальника ГУБОПа по вопросам жизни уголовного мира. Поначалу он еще волновался, как бы кто из братвы не пронюхал про его сотрудничество с ментовкой — за это можно было без долгих разговоров получить в бок перо, на чем кончились бы и бизнес, и карьера «советника». Но время шло, никто ничего не узнавал, тем более что люди в милицейском аппарате часто менялись, так что о его двойной жизни знали очень немногие. К слову сказать, люди менялись, не менялся только его куратор, который, не без содействия Игоря Кирилловича, успешно поднимался вверх по служебной лестнице. А может, сказывалась тут давняя дружба с человеком, ставшим сравнительно недавно милицейским министром… Заботами нынешнего руководителя ГУБОПа Игорь Кириллович, Грант, стал даже смотрящим над половиной столицы, своим человеком и в уголовном мире, от которого он, впрочем, держался на известном расстоянии, и не чужим — в милиции, от которой он тоже старался дистанцироваться. И никто из непосвященных ни о чем не догадывался. По крайней мере так было до недавнего времени, пока в Москве не появился и не начал набирать силу среди солнцевской братвы авторитет из молодых по кличке Кент…