Воспоминания участника В.О.В. Часть 2 - Анджей Ясинский

Первое время было даже интересно рассматривать скорченные в разных позах тела убитых. Однако этот непонятный интерес первого времени, быстро переходит в протест души. Организм вырабатывает иммунитет от лишней чувствительности против всего этого. Убитые уже не интригуют, а вызывают чувство некоторой печали и большого безразличия. Чувство закономерной необходимости. Ведь все равно никому не поможешь и ничего не изменишь. Становится серо и скучно. Так и мы. Походив среди убитых быстро и, наверное, на всю свою жизнь, удовлетворили острое чувство любопытства и убитых на поле боя. Грустные мы возвращались обратно к себе. Вот уже и овраг с нашими ранеными, которые стонут, просят помощи и ругаются на все и всех. Будто договорившись, круто повернули влево. Никому не хотелось видеть этих раненых, которые производили тяжелое впечатление. Однако мы не успели обогнуть этот самодеятельный госпиталь. Из разрывов низких облаков вылетели три одномоторных немецких самолета. Они вначале было пролетели мимо. Но сделав круг, самолеты вернулись и мы увидели еще более печальное, чем только что виденное, поле боя.

Летая цепочкой по кругу над ранеными, самолеты, неглубоко пикируя, сбросили бомбы. Вверх полетели черно-красный дым, земля и куски человеческих тел вместе с белыми бинтами. Эти белые бинты на раненых были отлично видны сверху. Было бы стыдно не попасть в такую хорошую мишень даже плохому летчику. И немецкие летчики не стыдились. Опустившись еще ниже, они полили землю из пулеметов. Белые повязки раненых стали расползаться в стороны. Кто-то из медсестер махал летчикам белым платком. По-видимому, пытался указать летчикам на их ошибку.

Самолеты летали совсем низко и нам с земли хорошо было видно летчиков. Настоящий огненный дождь трассирующих пуль лился из самолетов на раненых красноармейцев. Ничто не могло остановить их. Было страшно и обидно. Все-таки всегда считалось что человек не зверь. Понимать же такие дикие развлечения летчиков было трудно. Сделав еще несколько таких же звериных заходов, самолеты внезапно скрылись в низких и густых облаках. Мы не стали рассматривать следы преступления. Предвидя, что хулиганы могут вернуться снова, выскочили из своего укрытия и быстро перебежали овраг. От всего виденного было тяжело на душе. Мы шли молча, ни о чем не разговаривали. Было и без разговоров все ясно и понятно.

Впереди показалась кухня. Решили покушать еще раз, про запас.

Не дойдя до кухни, услышали, как сзади, в овраге, где только что бомбили наших раненых, послышалось урчание моторов. Решили, что это наши танки хотят занять выгодные позиции для атаки. Желание увидеть нашу танковую атаку было большим. Вернулись назад в овраг. Из-за кустарника было хорошо видно, как по лощине, маскируясь в кустах, шла колонна танков. Откуда они идут? Что такое? На наших танках черных крестов не бывает. И форма танков не наша. Я посмотрел на Мишку. Лицо его сделалось серым, черты лица заострились. Тихо, не говоря друг другу ни слова, будто увидели самую смерть, ушли в кусты. Потом бегом, что было силы, выбежали к кухням, рядом с которыми проходила наша связь. Связь шла от штаба дивизии на противотанковую батарею, что стояла невдалеке от кухни. Батарея прикрывала дорогу в сторону штаба дивизии и дальше. Мы прибежали первые. С собой у нас были лишь старые телефоны, вмонтированные в телефонную трубку. Пока танки огибали кустарники и по оврагу пытались выйти на дорогу, мы включились в телефонную сеть нашей дивизии. Говорили мы быстро, отчаянно и, по-видимому, убедительно. Во всяком случае, артиллеристы зарядили свои пушки, прильнули к прицелам и стали ждать. Стоило первому немецкому танку подняться из оврага вверх на дорогу, как он сразу же остановился. Через несколько секунд из танка показался черный дым, огонь. Стало понятно, танк загорелся.

Выстрела из пушки мы не слышали то ли от того, что был не сильный и мы его за общим шумом не расслышали. То ли мы сильно волновались и не заметили его. Второй танк свернул с дороги, стал обходить своего горящего собрата сбоку. Танки по одиночке выходили из оврага и, не видя своего противника, сразу же загорались, не поняв даже, кто стрелял в них. В некоторых танках открывались люки и из них выпрыгивали танкисты. Другие танкисты сгорели в танках - из них никто не появлялся. Так, на дороге, почти возле самого штаба 103 дивизии, сильно дымя черным дымом, горело четыре немецких танка. Остальные, не решаясь выглянуть из оврага, по дну оврага ушли к себе. По-видимому и немецкие танкисты удивлялись и не могли понять, почему это так сразу без героики, даже не видя, кто в них стрелял, они погибли. Такова война. Убивать приходится человека, которого ты никогда не знал. В свою землянку возвратились довольными. Все нас хвалили и мы гордились. Полковник обещал правительственную награду. Однако, несмотря на все кажущиеся наши усилился, дела шли все хуже и хуже. У солдат закончились продукты питания. Почти полностью вышли боеприпасы. В штабе армии без конца шли какие-то совещания. На них присутствовал Тимошенко, наш комдив Ганышев и еще много разных больших чинов. Своего комдива Ганышева здесь я видел второй раз. Первый раз это было в Сватове. Там Ганышев выходил из штаба дивизии и садился в эмку. Вид у него в то время был по-настоящему генеральский, бравый и внушал к себе почтительное преклонение. Мы, кто его в тот раз видел, еще долго обсуждали детали увиденного. Боевые и человеческие качества нашего комдива и чего можно было от него ждать. В Сватове, как нам показалось, наш комдив выглядел превосходно. Внешне мы все остались довольны им. Теперь же, когда он, как и мы, не спал несколько ночей, Ганышев выглядел иначе. Это был высокий, крепкого сложения мужчина. После трудных дней и бессонных ночей вид у него был обычного пожилого человека, на которого одели генеральскую форму. Я не был в землянке штаба армии, не слышал, о чем там говорили высокие чины. Однако, судя по виду входивших и выходивших из нее, можно было судить, что дела наши плохи. Все были молчаливы, задумчивы и походили на школьников, которым предстоит серьезный разговор с учителем. Из очередного совещания в штабе армии вернулся полковник Яковлев. Он сказал: пробиваться будем через эту же Михайловку. По телефону артиллеристам полков приказали собрать все наличные снаряды и по команде из штаба дивизии все до единого снаряда выпустить по селу. После артподготовки, по замыслу полковника Яковлева, в атаку должны будут пойти наши танки и одновременно - пехота. Захватив Михайловку, мы дадим возможность нашим окруженным частям выйти из окружения. Весь наличный состав людей приказали стянуть в злополучный лесистый овраг, из которого уже несколько суток наши части ходили штурмовать Михайловку. Штабники начали жечь какие-то штабные бумаги. Некоторые ломали имущество, лишнее оружие, чтобы не досталось врагу. Всем приказали получше вооружиться и выбросить все, что мешало бы пробиться из окружения. День клонился к вечеру. Небо затянуло густыми тучами. Немецких самолетов не было. Единственный самолет, который появился в это время и сел на поле - это был У-2. Наш советский кукурузник, как их называли тогда, на котором вечером улетели Маршал Тимошенко и наш комдив Ганышев. Потом говорили, что линию фронта они перелетели удачно.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});