Хозяин жизни – Этанол - Константин Уткин

То, что я увидел в квартире Бори – старая квартира, первый этаж панельной пятиэтажки, меня поразил пол с видимым уклоном – превзошло все ожидания. На столе стояла литровая бутыль водки. Сидели Боря и Женя. И возле каждого, помимо стакана, на развернутом фантике лежало по аккуратно откушенной конфетке…

Как ни смешно, но моя закуска была встречена весьма равнодушно. Как известно, еда забирает кайф.

От этой пьянки осталось только воспоминание странного утреннего состояния, запомнилось, хотя встречается оно довольно часто. Когда опьянение уже прошло, но похмелье еще не наступило. Это очень короткий и странный период – кажется, что сквозь привычные черты мира проступает нечто, незаметное в обычное время. Может быть, Хозяин тут и ни при чем, может, виной тому легкий снег, медленно опускающийся сквозь серый утренний свет, редкие светящиеся окна еще спящих домов, ознобная рассветная тишина…

Это время я запомнил, но не уловил и не воспользовался. Я выпил рюмку невообразимо омерзительной с утра водки и, ощутив уже привычное воздействие – которое можно охарактеризовать как «обухом по голове» ушел из тихой квартиры на тихую улицу…

За восемнадцать лет пьянок с Лесиным запомнилось не так много – к тому больше половины пишущей братии Москвы, талантливой и бездарной, может похвастаться тем же. Я думаю, что после смерти Жени – типун мне на язык с кошачьи яйца, пусть живет еще сто лет – воспоминания о нем превратятся в хвалебную оду Хозяину.

Фактически, Лесин разделил свою жизнь на две половины – работу, который он выполнял трезвый и злой, и все остальное время, проведенное в сумасшедшей алкогольной пляске. Если он пишет, то он не пьет. Если он пьет, то он не пишет. Впрочем, это утверждение относиться в основном к его рабочим статьям – стихи, судя по их качеству, пишутся под хорошей хозяйской анестезией.

Так вот, кроме того, что эта личность фанатично предана Хозяину, она так же загадочна. Просто потому, что в редкие периоды моратория он почти ни с кем не общается – пока не пройдет похмельный психоз – а потом, став более-менее адекватным, в такой же пропорции он становиться и скрытным.

Дальше он выпивает свой первый стакан – и всяческие холуи литературной тусовки начинают клубиться вокруг и с радостью поддакивать бреду, который Лесин извергает тоннами. С другими он просто не общается. Нужно принять его манеру, нужно принять его игру, нужно с радостью дать себя вовлечь – и тогда ты станешь своим.

Причем с тонким чутьем, свойственным всем, кто изображает шутов, Лесин узнает людей, могущих быть для него действительно опасными. Он никогда не назовет «пидарасом» отсидевшего человека – сам был тому свидетелем – прекрасно зная, что за такие слова будет быстро напорот на нож. В случае настоящего конфликта он быстро замолкает, утихомиривается и предоставляет своему окружению заминать проблему.

На нашей бывшей даче в Икше Лесин разошелся – как-никак рядом был я, рядом был Андрей Мирошкин из редакции, рядом был мой друг Санек и еще какой-то парень, посвященный в особенности Лесинского поведения. А очередная фишка тогда у Жени была – «Ненавижу русских рабочих». Но об этих самых тонкостях, увы, никто не удосужился предупредить моего дядю. (Просто его дача и дача Андрея оказались рядом, более того – на одной улице поселка.) И когда Лесин в своей обычной манере просто упал в траву, дядя Коля, который пил вместе с нами, решил помочь пьяному другу. Рядом не оказалось никого, кто бы мог объяснить, что трогать этого спящего борова не стоит.

Коля, с истинно русской широтой, решил доставить почти незнакомого гостя, которого подкосила водка и жара, к себе в дом и положить спать в комфорте и безопасности. Взгромоздил потную, дряблую тушу на плечи, и даже пронес ее немного…

Без сомнения, Коля бы притащил его без передышки к себе, и уложил бы, и предложил похмелиться, и покормил, если надо. Но Лесин, на свою беду, очнулся. Понял, что его несут. Решил, что окружение рядом. И завопил.

– Не трогай меня, подонок, фашист!!

Добавить, что ненавидит русских рабочих, не успел – Коля, родившийся в послевоенные годы, среагировал как любой нормальный человек. Поставил Лесина на ватные ноги и объяснил, тяжелым кулаком по пакостному рту, кто фашист и кто подонок. Тот, как подкошенный, упал. Но Коля не из тех, кто способен бросить пьяного дурака на самом яростном солнцепеке – ведь может и сердечко остановиться, и с головой, с которой пьянь не дружит, возникнуть проблемы…

Он, упорный, взвалил Женю на плечи, пронес немного – и вот тут-то за все хорошее услышал, что обмякший на дружеском хребте мудак ненавидит русских рабочих

Николай, будучи сам именно потомственным рабочим, скинул Женю на землю и вновь внушил (по роже, по роже) что это как-то нехорошо…

Тогда только Женя понял, что окружения, которое обычно решает подобные проблемы, рядом – вот подлецы!! – нет, и почел за лучшее притвориться спящим. Коля благополучно допер его до своего участка, обтер кровь и положил в теньке на веранде.

Но Жене не спалось… Санек, входя на наш участок, увидел Лесина, лежащего на земле, и Колю с занесенным кулаком. Саня буквально повис на руке, а Лесин продолжал кричать.

– Подонок, ублюдок, фашист…

Санек был уже знаком с Колиной силой – тот очень ранним утром поднял его, прикорнувшего у затухающего огня, за шкирку в воздух и недобро спросил – ты к моей бабе приставал? Умирающий с перепою и не имеющий сил врать Санек, болтаясь над землей подобно коту, кивнул. И зажмурился – Коля очень ревнив – в ожидании неизбежной расплаты…Коля же поставил его на землю и хлопнул по плечу.

– Ну тогда пошли опохмелимся…

Так что Саня повис на каменных Колиных бицепсах уже второй раз – и хотя окровавленный Лесин, благоразумно не поднимаясь с земли, при виде поддержки продолжал поливать владельца участка грязью, того удалось остановить.

Подруга Коли, Галя, впоследствии спросила только – твой друг что, ненормальный? Объяснить ей, что нормальный, только чересчур эксцентричный, мне так и не удалось.

В ту пьянку Лесин, кстати, своим гнилым языком сделал Коле настоящий подарок. Чуть раньше на моей свадьбе Коля – будучи таким же рабом, как и все мы, но вырвавшийся в данное время на свободу – очень хотел испытать Лесина на прочность. То есть, попросту говоря, подраться с ним. Но Лесин просто не дал ему такой возможности – он мертвой хваткой обвил талию моей двоюродной сестры и упал мордой в салат. Когда девушка хотела освободиться, деликатно или не очень, Лесин просыпался, перехватывал ее покрепче и вновь валился очками в тарелку. Вряд ли Катюха чувствовала себя комфортно в мягких объятьях, но Лесин ее не отпускал. И побить его Коля не мог, помня старинный закон кулачных бойцов – не бить лежачих, тем более спящих.

Прочем, Лесину на свадьбе все-таки досталось. Ночью. От меня.

Лесин из комнаты для гостей, где все валялись вповалку, на четвереньках переползая через пьяные тела, целеустремленно добрался до спальни, так сказать, новобрачных. И полез, ни секунды не колеблясь, между мной и женой. Приговаривая при этом «Пустите, гады, пустите, сволочи…»

Я, конечно, поступил некрасиво и некультурно, но пинками выгнал его в коридор и объяснил, что Женя ошибся кроватями, и первую брачную ночь при всем уважении я с ним делить не собираюсь. Лесин, который, как известно, не дерется, свернулся калачиком, я его укрыл какой-то курткой.

Через пять минут он упорно карабкался на диван, возмущенно повторяя «Пустите, гады, пустите, сволочи, пустите, скоты, подонки…» Его атаки я мужественно отражал всю ночь и даже часть утра.

* * *

Один из любимейших друзей Лесина – Варан. Ныне покойный Сергей Варакин, за короткий срок прошедший весь путь, проложенный для него Хозяином – бросив учебу, бросив работу, теряя женщин, умер в унылой больничной палате от пневмонии. Не дожив и до тридцати…

И в этом случае, так же как и с моим отцом, роковую роль – на руку с Хозяином – сыграла мама Варанчика. Женщина очень боялась одиночества, поскольку мужа не было, а старшая дочь после свадьбы ушла из дома. Ей гораздо проще было давать деньги на водку и после корить сына за пьянство, чем остаться одной в пустой квартире…

Пьянки шли чередой – один раз мы поехали пить с Вараном на какую-то станцию. Взяли бутылку водки. Не самой мерзкой – я настоял, все-таки переживая за свое здоровье. И даже угрозы, что хорошую водку Варан пить не будет принципиально, не помогли. Он действительно не пил хорошую водку, мотивируя это тем, что чем водка лучше – чаще ее подделывают. Паленую никто подделывать не станет. Потому что она сама по себе паленая…

Встретиться должны были в вагоне электрички. Варан прошел мимо нас, глядя вперед остановившимся взглядом. Меня поразили его руки, истонченные при широкой кости, и раздутый, видимый даже под майкой живот. Черные волосы, торчащие вокруг головы этаким ореолом, круглые черные остекленевшие глаза…