Нечестивый союз - Сюзанна ГРЕГОРИ

– Возможно, у кого-то иное представление о трепанации? – осведомился Бартоломью, поднялся со своего места и стал прохаживаться взад-вперед перед камином.

Балбек вновь вскинул руку. Бартоломью сделал ему знак отвечать.

– Трепанация, – заговорил тот, метнув насмешливый взгляд на Грея, – есть хирургическая операция, при которой удаляется часть черепа, дабы ослабить давление на мозг.

– Хирургическая операция! – презрительно воскликнул один из францисканцев. – Пусть этим занимаются брадобреи.

Бартоломью приблизился к нему.

– Предположим, брат Бонифаций, к вам обратится больной, которого мучают головные боли и приступы тошноты. К тому же время от времени он впадает в бессознательное состояние, а руки и ноги отказываются ему подчиняться. Как вы поступите?

– Избавлю его от излишней крови при помощи пиявок, – незамедлительно ответил брат Бонифаций.

Бартоломью спрятал руки в складках мантии и подавил разочарованный вздох. Он уже привык к тому, что люди признавали кровопускание панацеей от всех недугов и предпочитали его более благотворным и менее болезненным средствам. Многие больные обратились к другим докторам, после того как Бартоломью не внял их настойчивым просьбам о кровопускании. Некоторые из них, получив, наконец, желанное «лечение», поплатились жизнью.

– И каково же действие кровопускания? – спросил Бартоломью, вновь устремив взгляд на молодого францисканца.

– Оно освобождает больного от избытка черной желчи и уменьшает давление на мозг. Таким образом, я излечу его, не прибегая к хирургии, – с торжеством в голосе заключил брат Бонифаций.

– Но если кровопускание не поможет, а, напротив, лишь усугубит недуг? – не унимался Бартоломью.

Он уселся на каменный подоконник и крепко сжал кулаки, спрятав руки в складках мантии, дабы удержаться от искушения схватить юного монаха за шиворот и вытрясти из него тупую надменность.

– Значит, этому человеку суждено оставить этот мир по воле Господа, – невозмутимо заявил брат Бонифаций. – Мне останется лишь исповедовать и причастить его.

Подобного заявления Бартоломью не ожидал. Этот юнец разрешал все вопросы с достойной удивления простотой.

– Однако умереть может всякий, не получивший надлежащей помощи, – возразил Бартоломью. – И тем из вас, кто не готов применять все известные способы лечения, чтобы победить недуг, не следует становиться докторами.

В комнате повисла напряженная тишина.

– Существует немало болезней, которые можно излечить лишь посредством хирургических операций, – продолжал Бартоломью. – Если бы Господь желал, чтобы люди умирали от подобных хворей, Он не просветил бы нас, докторов, светом знания. Господь же, напротив, даровал нам возможность исцелять страждущих при помощи хирургического ножа. И если устав вашего ордена запрещает вам брать в руки инструмент, а больному потребна операция, вам следует незамедлительно обратиться за помощью к цирюльнику, обладающему необходимыми навыками. Помните: долг медика – спасать человеческие жизни и облегчать страдания.

– Мой первейший долг – служить Господу! – с пылом воскликнул Бонифаций.

Он постарался придать своему лицу самое благочестивое выражение, но вспыхнувшие в глазах злобные огоньки свели его усилия на нет.

– Доктора служат Господу, исцеляя больных, – веско произнес Бартоломью. Ему не раз доводилось вести подобные споры с отцом Уильямом. – Господь даровал нам знания, Он дал нам возможность помогать людям. Используя эти знания, вы выполняете Его святую волю. Тот же, кто пренебрегает Господним даром и предпочитает влачить свои дни во мраке невежества, совершает великий грех.

– А почему вы полагаете, что использование пиявок менее угодно Господу, чем хирургическая операция? – не сдавался Бонифаций.

– Господу угодны те средства, при помощи которых можно спасти жизнь больного, – парировал Бартоломью. – Если таковым средством окажутся пиявки, я не стану ими пренебрегать. Когда же опыт мой подсказывает, что для исцеления необходимы другие, более действенные методы, я непременно обращусь к ним. В противном случае я нарушил бы свой долг перед Богом.

– Скажите, мастер Бартоломью, человек, которому делают трепанацию, испытывает сильную боль? – неожиданно поинтересовался Роберт Дейнман.

Вопрос этот вызвал у многих студентов подавленные смешки и положил конец затянувшемуся спору между магистром и молодым монахом. Из всех учеников Бартоломью Дейнман был наименее способным. В Майкл-хауз он поступил лишь благодаря богатству своего отца. Бартоломью метнул на Дейнмана быстрый взгляд, дабы удостовериться, что тот не имел намерения устроить из лекции потеху. Однако бесхитростное выражение лица юноши убедило врача в том, что нелепый вопрос задан вполне серьезно. Бартоломью даже стало жаль Дейнмана. Он знал, что бедняга старается изо всех сил, чтобы не отставать от остальных, но науки никак ему не даются. Впрочем, при мысли о вреде, который подобный медик может принести больным, все сочувствие Бартоломью мигом улетучилось. Он уповал лишь на то, что Дейнман никогда не выдержит испытательного диспута.

– Несомненно, трепанация может причинить пациенту сильную боль, – медленно произнес Бартоломью.

Он хотел спросить Дейнмана, как, по его мнению, должен чувствовать себя человек, в голове у которого проделали дырку, но потом решил не поднимать незадачливого тупицу на смех в присутствии товарищей.

– Однако есть несколько способов, посредством которых мы облегчаем его страдания. Каковы эти способы?

Бартоломью поднялся с подоконника и вновь направился к камину. По его знаку Балбек огласил целый список снадобий, притупляющих ощущения и делающих страдания больного менее мучительными.

– Что вы можете сказать о настое опия? – прервал его Бартоломью.

На прошлом занятии они обсуждали, какие дозы этого вещества следует использовать при трепанации, но Балбек, судя по всему, уже забыл об этом.

Студент на мгновение запнулся, а потом заявил, что настой опия является одним из наиболее надежных средств облегчения боли.

– Какую дозу снадобья вы дадите ребенку, если ему предстоит хирургическая операция? – осведомился Бартоломью.

Балбек вновь пришел в замешательство. Все прочие студенты, судя по растерянным лицам, тоже пребывали в неведении.

– Три меры, – робко предположил Дейнман.

– Не многовато ли? – язвительно заметил Бартоломью, тут же забывший о своем намерении воздержаться от насмешек над Дейнманом. – Боюсь, мастер Дейнман, тогда ребенку операция уже не потребуется. Ему будет нужен лишь гроб. Так кто же ответит на мой вопрос? Может, вы, мастер Грей? Стряхните, наконец, с себя дремоту.

– Достаточно одной меры, – с обычной уверенностью заявил Грей.

Бартоломью на мгновение прикрыл глаза, а потом обвел притихших студентов укоризненным взглядом.

– Мне жаль тех несчастных, что обратятся к вам за помощью, – отчеканил он. – Ваше невежество будет стоить жизни многим больным. Я дважды говорил, какая доза опия безопасна для детей. Однако ни один из вас не счел нужным запомнить это. Завтра мы будем обсуждать книгу Диоскорида «О лекарственных веществах», а также достоинства и недостатки различных обезболивающих средств. Сегодня после обеда Балбек будет читать книгу вслух, и всем вам следует при этом присутствовать. Тот, кто не удосужится выучить, как применять и дозировать опиаты, завтра может не утруждать себя присутствием на занятии.

Произнеся эту тираду, Бартоломью резко повернулся и вышел из зала. Он надеялся, что ему удалось пристыдить студентов и они возьмутся, наконец, за ум. Лень и беспечность учеников порой приводили Бартоломью в отчаяние, ибо он знал, как велика нужда в сведущих медиках. Но, так или иначе, он не собирался смягчать свои требования и относиться к юнцам более снисходительно. Лучше вообще не обращаться к доктору, чем попасть к тому, кто не знает своего ремесла.

Раздался звон колокола, приглашающего к обеду, и Бартоломью направился мыть руки. Майкл уже торопливо шагал через зал, надеясь оказаться за столом первым и получить лучшие куски. Францисканцы собирались вместе, чтобы группой пересечь двор. Первенство среди них, несомненно, принадлежало брату Уильяму – религиозному фанатику, который, по слухам, прежде служил инквизитором, однако был отстранен от дела за излишнее рвение.

Бартоломью занял свое место рядом с Майклом – за столом на возвышении в южном конце зала. Здесь обедали все магистры. Сутана дородного монаха была усеяна крошками. Он уже успел наполовину опустошить корзинку с хлебом. По левую руку от Бартоломью восседал отец Эйдан, член францисканского ордена. Несмотря на относительную молодость, он был лыс, как колено, передние его зубы выдавались вперед, а взгляд светло-голубых глаз неизменно оказывался холоден и безучастен. Бартоломью слыхал, что отец Эйдан является выдающимся теологом; впрочем, все попытки завязать беседу с францисканцем оставляли у доктора тягостное впечатление.