Сорок правил любви - Элиф Шафак

Я предпочел ничего не отвечать. Известно было, что судья считал смутьянами всех суфиев с их мистическим и отчасти индивидуалистским толкованием ислама. Он обвинял нас в том, что мы непочтительны к Закону, к его правилам и обрядам, и тем самым не уважаем людей, облеченных властью, — то есть таких, как он сам. Иногда у меня складывалось впечатление, что он готов изгнать всех суфиев из Багдада.

— Ваше-то братство безобидно, но не считаешь же ты, что все суфии строго соблюдают Закон? — спросил судья, поглаживая бороду.

Как ему ответить? Слава Богу, как раз в эту минуту мы услыхали стук в дверь. Вошел рыжий служка. Он приблизился ко мне и прошептал на ухо, что у нас гость, странствующий дервиш, который настаивает на свидании со мной и отказывается говорить с кем бы то ни было еще.

Обычно в таких случаях я просил отвести гостя в тихую комнату и накормить его, чтобы он подождал, пока я провожу посетителей. Но теперь, когда судья поставил меня в затруднительное положение, я подумал, что неплохо пригласить странствующего дервиша к нам: возможно, он разрядит обстановку, рассказав пару любопытных историй о жизни в дальних странах. Я попросил пригласить гостя к нам.

Несколько минут спустя дверь вновь отворилась, и вошел человек, одетый во все черное. Худой, изможденный, неопределенного возраста, он сразу привлек мое внимание. У него был острый нос, глубоко посаженные черные глаза и темные волосы, густыми кудрями падавшие на лоб. Одет он был в длинный плащ с капюшоном и сапоги из овечьей кожи. На шее у него висело несколько амулетов. В руке он держал деревянную миску — в такие нищенствующие дервиши принимают подаяние, — как символ преодоления тщеславия и гордыни. Мне сразу стало ясно, что пришедший не обратил особого внимания на судью с его свитой. То, что его самого могут принять за бродягу или попрошайку, похоже, было ему безразлично.

Едва я увидел, как он стоит возле двери, ожидая разрешения войти и представиться, то сразу понял, что он не похож на прочих дервишей. Это было в его глазах, жестах, во всем его облике. Он был подобен желудю, который кажется маленьким и слабым, хотя на самом деле носит в себе зародыш мощного дуба. Дервиш поглядел на меня пронзительным взглядом и молча кивнул.

— Добро пожаловать, дервиш, — сказал я и указал рукой на подушки напротив меня.

Поприветствовав всех, дервиш сел, внимательно вглядываясь в людей вокруг и не упуская ни единой подробности. Потом его взгляд остановился на судье. Наверное, не меньше минуты они не сводили друг с друга глаз, не произнося ни единого слова. Мне было очень любопытно, что они думают друг о друге — такие разные, стоящие на противоположных полюсах иерархической лестницы.

Я предложил дервишу теплого козьего молока, сладких смокв и фиников, но он вежливо отказался. На вопрос, как его зовут, он сказал, что его имя Шамс Тебризи и он странствующий дервиш, ищущий Бога.

— И ты нашел Его? — спросил я.

Тень легла на лицо дервиша; он кивнул.

— Конечно, Он всегда и всюду со мной.

Не заботясь о соблюдении приличий, судья ухмыльнулся:

— Никогда не мог понять, зачем вы, дервиши, так усложняете свою жизнь. Если Бог всегда и всюду с тобой, зачем же ты бродишь по земле в поисках Его?

Шамс в задумчивости опустил голову и несколько минут не отвечал. Потом он снова поднял голову. Лицо его было спокойным, голос звучал ровно:

— Затем, что Его могут найти лишь ищущие.

— Игра слов, — усмехнулся судья. — Ты хочешь сказать нам, что мы не найдем Бога, оставаясь всю жизнь на одном месте? Чепуха. Не всем должно одеваться в лохмотья и подобно тебе шагать по дорогам.

Раздался смех: так присутствующие пожелали выразить свое согласие с судьей. Это был неуверенный смех несчастных, слабых людей, угождающих власть имущим. Мне стало не по себе. Очевидно, я ошибся, сведя судью и дервиша.

— Вероятно, вы меня неправильно поняли. Я не говорил, что нельзя найти Бога, оставаясь в родном городе. В этом нет ничего невозможного, — продолжал дервиш. — Есть люди, которые ни разу не уезжали из дома, но тем не менее нашли Его.

— Правильно! — радостно воскликнул судья, однако его радость была недолгой.

Дервиш заговорил снова:

— Я имел в виду, судья, что нельзя найти Бога, одеваясь в меха и шелка и драгоценные камни, как ты сегодня.

В комнате воцарилась тягостная тишина. Все затаили дыхание.

— Для дервиша у тебя слишком острый язык, — произнес наконец судья.

— Если долг велит мне говорить, я буду говорить, даже если весь мир вцепится мне в горло и прикажет замолчать.

Судья нахмурился, но потом как бы примирительно пожал плечами.

— Ну что ж, — сказал он. — Ладно, такие люди, как ты, нам тоже нужны. Перед твоим приходом мы как раз обсуждали, как прекрасен наш город. Наверное, ты повидал много мест. Есть ли на свете город лучше Багдада?

Переводя взгляд с одного на другого, Шамс негромко проговорил:

— Слов нет, Багдад — великий город, но красота не бывает вечной на земле. Города поднимаются, если в них отражаются сердца их жителей. Если сердца теряют веру, города приходят в упадок. Так происходит постоянно.

Я не удержался и кивнул. Шамс из Тебриза повернулся ко мне, и в его глазах я увидел дружеское участие. Он смотрел на меня, а я словно чувствовал прикосновение теплых солнечных лучей. Тогда я понял, что он достоин своего имени. Этот человек излучал жизненную силу. Он и вправду был Шамсом, «солнцем».

Однако судья был другого мнения:

— У вас, суфиев, все слишком сложно. Как у философов и поэтов. Зачем столько слов? Люди — простые существа с простыми нуждами. Вождям надо следить, чтобы их нужды были удовлетворены и чтобы они сами не сходили с прямой дороги. А для этого нужно лишь строго соблюдать законы.

— Закон, что свеча, — отозвался Шамс Тебризи. — Он дает нам свет. Но не стоит забывать, что со свечой мы можем во тьме переходить из одного места в другое. Если же мы забываем, куда идем, и сосредоточиваем все свое внимание на свече, то разве это хорошо?

Судья скривился. Его лицо стало непроницаемым. Я испугался. Вступая в дискуссию о Законе с судьей, дело которого судить и наказывать, человек заплывает в опасные воды. Знает ли об этом Шамс?

Подыскивая подходящий предлог, чтобы увести дервиша из комнаты, я услышал его голос:

— Есть правило, которое подходит всем.

— Какое такое правило? — подозрительно переспросил судья.

Шамс выпрямился, устремил взгляд как будто в невидимую книгу и произнес:

— Любой и каждый понимает Святой Кур’ан на своем уровне в зависимости от глубины проникновения. Есть четыре уровня проникновения. Первый уровень внешний, и им удовлетворяется большинство людей. Следующий — внутренний уровень. Третий — внутренний внутреннего уровня. А четвертый уровень столь глубок, что о нем нельзя сказать словами, и потому он остается неописанным. Ученые же, — продолжал, блестя глазами, Шамс, — которые сосредоточиваются на законе, знают внешний смысл. Суфии знают внутренний смысл. Святые знают внутренний смысл внутреннего смысла. А что касается четвертого смысла, его знают только пророки, приближенные к Богу.