Его величество Человек - Рахмат Файзи

—Теперь писать не буду, и передавать будет нечего! Разве тебе нужны мои письма? — сказала Салтанат, искоса поглядывая на Батыра.

—Когда ты сама рядом, писем мне твоих не надо!

—Значит, не стал бы и читать, порвал бы? — Голос Салтанат задрожал.

Батыр понял, что его шутки могут кончиться плохо.

—Салтанат, нельзя же все принимать так близко к сердцу,— заговорил он серьезным тоном.— Быть работником связи не позорно. Редкая семья теперь не ждет вестей с фронта. Что может быть благороднее, чем доставлять письма людям, у которых каждый стук в калитку будит надежду: а вдруг принесли им весточку от близких! Кроме того, идет война, и не время разбирать, большая или маленькая работа, хорошая или плохая. Ведь, если так рассуждать, и я могу сказать: «Я студент, мне нет дела до войны, не пойду в солдаты...»

Тихонько отведя в сторону прядь волос Салтанат, Батыр оторвал от ее самодельных бус из гвоздики один цветочек и положил в рот.

Салтанат вздрогнула, отстранилась, удивленно глядя на Батыра. Он, как ребенок-лакомка, чмокая, сосал гвоздику.

—Так моих бус надолго не хватит. Посмотри, осталось совсем мало.— Салтанат кокетливо усмехнулась, теребя бусы, и ее обида быстро прошла.

—От этого запаха я просто пьянею. Ну, идем.

Сколько дней минуло после этой встречи с Батыром!

Но Салтанат помнила все до мельчайших подробностей. Тогда они шли именно по этой улице, под сенью вот этих же талов. Рука девушки непроизвольно потянулась к шее, словно она хотела дотронуться до тех самых бус из гвоздики... Теперь Салтанат не надевала их. Сняла в ту ночь, когда вернулась с проводов Батыра, и больше не надевала. Ради кого их носить? Батыр так любил ее самодельные бусы, что даже в письме вот не забыл вспомнить об этом незатейливом украшении.

Салтанат, вне себя от радости, все перечитывала и перечитывала письмо, воображая, что Батыр стоит рядом и с ним можно разговаривать сколько хочешь. Какое теплое письмо он написал ей... Салтанат замедлила шаги, остановилась под талом, достала письмо и еще раз прочла его, хотя почти наизусть знала каждую строчку. Затем, аккуратно сложив, спрятала.

Достав из сумки другое письмо, она долго всматривалась в конверт, надписанный знакомой рукой Батыра. Оно было адресовано семье Махкама-ака. «Вот они обрадуются! Правильно сказал тогда Батыр-ака: приятно доставлять людям добрые весточки. Сама-то я как обрадовалась!» И это письмо Салтанат положила в сумку и торопливо зашагала по улице.

Неподалеку от дома Махкама-ака она остановилась. Как поступить дальше: войти прямо во двор или постучаться в калитку и вручить письмо, не входя? Знает ли Мехриниса-хола об ее отношениях с Батыром? Если что-то знает, то совсем неудобно. «Ну и что же? Прямо и войду. Ведь я почтальон. Если не сегодня, то в следующий раз придется войти. Ведь от Батыра-ака еще много будет писем...» Раздумывая об этом, Салтанат вдруг увидела Мехринису. Та, появившись из-за угла, шла ей навстречу.

—Ассалому алейкум, хола! — выпалила Салтанат, приближаясь к Мехринисе и чувствуя, как загорелись ее щеки.

—Здравствуйте! Как поживает ваша мама? — спросила Мехриниса, не замечая смущения девушки.

—Жива-здорова...— уже еле слышно ответила Салтанат.— Хорошо, что я вас встретила. Я шла... Я к вам собиралась.— Салтанат волновалась, путаясь в словах.— Вам...— Ей хотелось сказать «от Батыра-ака», но она не выговорила имени и промямлила: — Письмо...— Вынула из сумки сложенное треугольником письмо и подала Мехринисе.

—От Батырджана?

—Наверное.

У Мехринисы засияли глаза, вмиг она вся как-то преобразилась. Салтанат почувствовала это и еще больше смутилась:

—До свидания, хола. Я пойду.

—Ну, почему же? Идемте, идемте к нам.— У Мехринисы даже голос стал веселее и громче.

—Спасибо! Разнести все это надо.— Салтанат кивнула на сумку, битком набитую газетами и письмами, и попятилась на шаг, не решаясь сразу отойти от Мехринисы. Но той было сейчас не до переживаний Салтанат. Она ничего не замечала, сжимая в руке письмо.

Салтанат вежливо попрощалась и как-то боком, неуверенно пошла по улице. Когда она скрылась за углом, Мехриниса наконец взглянула на адрес. Но волнение застилало 'ей глаза, буквы прыгали, и она ни строчки не могла прочитать. «Любит же он поболтать!» — подумала Мехриниса о муже. Махкам-ака проходил мимо чайханы и, по-видимому, задержался у Арифа-ата. Она хотела дождаться мужа, чтобы прочитать письмо вместе с ним, но нетерпение жгло ее. Мехриниса подождала еще минуту и начала читать.

«Моя любимая Салтанат! Ты заждалась письма, знаю. Маленькое письмецо, которое я отправил еще с дороги, и телеграмму ты, наверное, получила. Не обижайся, что задержался с этим письмом. О, если б была возможность, писал бы каждый день, передавал бы в строчках сокровенные чувства, наполняющие мое сердце... Ты не верила, смеялась, когда я говорил, что ты отняла половину моего сердца. Оказывается, я ошибся. Ты отняла у меня все сердце, целиком. Мысли мои заняты только тобой. Каждую ночь я вижу тебя во сне. Как прекрасны сновидения! Только теперь я начинаю понимать это. Не знаю, что было бы со мной, если бы не сны. Сердце бы разорвалось!»

—Что, миленькая, слиток золота, что ли, нашли?

Мехриниса была так увлечена письмом, что не слышала, как подошла Икбал-сатанг. Она бросила быстрый, невидящий взгляд на приятельницу, и та с изумлением увидела сиявшие, как у молоденькой девушки, восторженные глаза Мехринисы, ее улыбающееся лицо.

—Да что это с вами, миленькая? Стоите вы, словно красавица, поджидающая возлюбленного...

—Вы угадали, апа,— задумчиво ответила Мехриниса.— Вспомнила свое девичество.— Она хотела было скомкать и спрятать письмо, но аккуратно расправила листки бумаги.

—Ах, усохнуть моей памяти, похоже, что письмо-то от паренька! Ну, ну, что он там пишет? — Икбал-сатанг нетерпеливо заглядывала в листок.

— Послушайте, апа. Вот она, молодость,— с ласковой усмешкой сказала Мехриниса.— Эта рассеянная девушка, почтальонша, отдала мне письмо, адресованное ей самой.

Икбал-сатанг, любившая острые сюжеты, так и вспыхнула от любопытства.

—Что же он там пишет? — Она протянула руку, хотела взять письмо, но Мехриниса не отдала его. Ей вдруг показалось, что у нее хотят отобрать все ее сокровенные думы, всю ее радость. Улыбка сошла с лица Мехринисы, она помрачнела.

—Погодите, апа! — Она отвела руку с письмом.— Как же, ведь это чужое письмо, нехорошо...

—Какой он вам чужой? Слава богу, душенька, он сын ваш. Даст аллах, и девушка станет вашей невесткой. А тайны молодых вам знать не мешает!

—Не знаю...— Мехриниса в смятении прижала письмо к груди.

—Добра им желаю! Приедет Батыр живым-здоровым, будет свадьба. Сама же и помогу, миленькая.

При этих словах Мехриниса сразу оттаяла. В самом деле, кто знает, может быть, вот-вот и в ее дом войдет невестка...

—Ну-ка, давайте! — Икбал-сатанг вырвала у Мехринисы листок, не слушая возражений.

—Ой, я еще и сама не дочитала, апа.

—Вместе прочитаем.— Икбал-сатанг шарила рукой по карманам.— Ой, усохнуть моей памяти, очки-то забыла! Читайте сами, ну...

Мехриниса взяла письмо. «Может, и вправду пусть лучше знает Икбал-сатанг сердечную тайну молодых»,— подумала она и, пропустив ту часть письма, которую уже прочла, стала читать дальше:

—«...Салтанатхон! Те незабываемые минуты, когда мы ходили в кино, на праздник тюльпанов, и то утро...»

Мехриниса запнулась. А все-таки, пожалуй, дальше читать не следует. Она принялась растягивать слова на каждом слоге. Икбал-сатанг, сетуя на отсутствие очков, всматривалась в письмо, но разобрать ничего не могла...

—Утро... Так... утро... Читайте же дальше. Пропустите одно слово, раз неясно! Что же вы так волнуетесь? Не иначе там какая-то тайна! А вы не хотите сказать! Ну читайте же, порадуйте старуху. Ну, значит, утро... а что потом?...

—«...То утро, когда мы вместе встретили зарю,все проходит перед глазами. Салтанатхон! Милая моя, мой болиш...»

—Мой болиш, говорите? Как она покорила его сердце! Бедный Батыр! — воскликнула жалобно Икбал-сатанг.

—Погодите же, мешаете читать, апа,— с легким раздражением сказала Мехриниса.

—Любопытно больно, миленькая! Ну, ну, читайте дальше...

—«Я, наверное, допустил одну бестактность. В ночь, когда ты провожала меня, помнится, твоя голова упала мне на грудь...»

Мехриниса стала читать все тише и тише, ощущая какую- то тревогу. Икбал-сатанг вся превратилась в слух и уже не прерывала ее.

—«...Немного погодя ты подняла голову и так хорошо улыбнулась, что я до сих пор помню твое лицо в этот миг.

Улыбаясь, ты снова положила голову мне на грудь, крепко обняла, я и не знал, что ты такая сильная. Правда! Я успокоился и попрощался с тобой... Эх, война... Стать бы мне сказочным богатырем — полетел бы я сквозь ночную тьму, нашел бы и задушил проклятого Гитлера, стер фашизм с лица земли, а затем помчался бы прямо к тебе, обнял бы тебя, как в ту ночь... Не смейся, в эту минуту во мне кипит такой гнев, такая сила... Дорогая моя, родная! Пиши, обо всем пиши... Если я правильно угадал, обрадуй и меня...»