Рабыня ищет хозяина, любовь не предлагать - Мария Максонова

опасности.

Рика не стала мне отказывать на глазах у подозреваемого и позволила надеть кольцо себе на палец.

Глава 71. Эрик

— Я не увидела следов рабских меток на аурах этих людей, — со вздохом призналась Рика, когда мы покинули полицейский участок и сели в машину.

Я тяжело вздохнул. В принципе, этого и следовало ожидать:

— А ты знаешь, что они могут скрывать эти метки?

Она качнула головой:

— Я тоже уже думала об этой вероятности, но таким техникам в Школе Рабов, понятно, никто не учил. Нам внушали, что быть беглым рабом страшный позор, предательство хозяина, который так много для нас сделал, неблагодарность… но, если подумать логически, наверное, такие методы существуют. Ведь как-то же беглые рабы живут в моем мире, иначе бы о них нам не рассказывали и не пугали. Если метку не скрывать, любой случайный маг сможет увидеть, что ты беглый и сообщить об этом в стражу.

— Есть идеи, как они могут это делать?

— Я знаю несколько руноскриптов, которые влияют на ауру — меняют ее, чтобы нельзя было провести поиск. Их можно нанести на тело как рисунок или как татуировку, если нужно чтобы магия работала очень длительное время. Такие рисунки обычно наносят на верхнюю часть туловища: грудь или спину, так как эта зона лучше связана с аурой. Или это может быть снимаемый амулет, скорее всего, в виде кулона, чтобы опять же быть ближе к этой зоне, — она указала на середину груди где-то на ладонь ниже ключиц, перед которым люди обычно складывают ладони в молитвенном жесте и где носятся многие амулеты.

— Татуировка, значит. Еще одна примета… — пробормотал я себе под нос.

Мы как раз подъехали к дому Рики, и я остановился. Она стянула кольцо со своего пальца и протянула мне:

— Возьми.

— Зачем?

— Ну, как же? Это же было только представление для твоего капитана, я все понимаю…

— Нет, я сказал тогда чистую правду, — признался и почувствовал, что краснею. Но… в конце концов, я никогда не был трусом, так зачем же тогда прикрываться отговорками? — Рика, послушай… в тот день, когда у тебя был экзамен… я говорил совершенно серьезно!..

— Конечно, я понимаю! Ты человек чести, ситуация давила на тебя, но ты был готов взять на себя эту ответственность. Это очень благородно с твоей стороны, но, поверь, совсем не требуется! У меня нет совершенно никаких претензий…

— Нет-нет! Послушай… — она хотела меня прервать, но я сделал глубокий вздох и, наконец, признался: — я люблю тебя, Драдрерика Беалитдоттир.

Она замерла, удивленно раскрыв рот.

— Я действительно люблю тебя, — повторил уже с облегчением. — И я хотел бы, чтобы ты стала моей женой. Не потому что на меня давят какие-то обстоятельства и условности, а правда, честно… потому что я хочу быть с тобой рядом, потому что хочу все время видеть тебя, потому что скучаю. Потому что мне хотелось поцеловать тебя. Помнишь, меня ведь тогда ничто не принуждало. Но я просто сам хотел этого. И хочу снова, — я покосился на ее коралловые губы.

Она судорожно вздохнула:

— Это невозможно… меня нельзя любить! Я же бывшая рабыня…

— Ты — самая потрясающая девушка, которую я когда-либо встречал.

— Но я же некрасивая, рыжая…

— Для меня ты прекрасна. Ты — мое солнце.

— Я глупая и вечно делаю ошибки!

— Ты очень сильная и каждый раз встаешь после падения и идешь дальше.

— Но я… я же… — она, кажется, была в панике… — я же не люблю тебя! — в груди что-то болезненно сжалось. — Я вообще не умею любить, меня не учили! Я не знаю, как это и что для этого нужно. Может, я вообще не способна этому научиться?!. — она посмотрела на меня, будто я мог дать ей ответ, но единственное, что мне пришло в голову… нет, не в голову, голова моя была в этот момент отключена, а тело мое будто действовало само на инстинктах. Я просто нагнулся и приник к ее губам, мысли о которых сводили меня с ума.

Губы ее были мягкими, но неподвижными, а глаза все так же смотрели шокировано, будто она не знала, что нужно закрывать их во время поцелуя. Я едва не отпрянул, поняв свою ошибку, но тут она моргнула, а потом прикрыла карие омуты веером рыжих ресниц. И будто расслабилась, подалась вперед, ко мне ближе, навстречу ласке.

Это было совсем не так, как в первый раз. Я чувствовал ее напряжение, дрожь… но в то же время надежду и стремление навстречу ласке. И мне хотелось дарить ей эту ласку, восполнить все, что она недополучила в своей тяжелой жизни. Пальцы запутались в огненных волосах, избавляя их от оков шпилек и массируя затылок, губы постепенно переместились на шею. Ее руки безвольно легли мне на плечи, иногда чуть сжимая от удовольствия. Она не стонала демонстративно, не играла, а будто погрузилась в себя, чувствовала и наслаждалась тем, что происходит, в полной мере.

Когда я, наконец опомнился и смог взять себя в руки, заглянул в глаза, ожидая увидеть там укор, она улыбнулась расслабленно и нежно. Я не смогу удержаться и еще на миг прижался к ее губам, мне хотелось сцеловать эту улыбку, сохранить ее себе:

— Я люблю тебя, — повторил, чтобы она точно поверила, что ее глупые отговорки на меня не действуют.

Она сперва улыбнулась, но потом нахмурилась:

— А я… я не знаю, — она смутилась и отвела глаза.

— Ничего, я подожду, пока ты не поймешь, — усмехнулся я.

* * *

Данные о том, кто из полицейских города приехал из затопленных районов, начали поступать постепенно. Я опять задействовал информационную сеть Лейва. Работницы архивов фыркали на меня и всячески выражали недоверие, но имя напарника действовало как пропуск. К сожалению, таких персон оказалось куда больше, чем я мог себе представить, причем, в каждом отделении. Я был удивлен, увидев в списке Вигбьорнсона, а также многих моих коллег. И никто из них не был похож на портрет, нарисованный Чернильщиком. Впрочем, десять лет прошло, быть может, он что-то напутал, кто знает?

Прошло десять лет… старушка, сдававшая предполагаемому преступнику квартиру, утверждала, что он был среднего роста… возможно ли, что в тот момент он был настолько молод, что после вырос? Сомнительно, но, учитывая тяжелую жизнь раба, он мог выглядеть старше… однако, с другой стороны, разум умелого рунолога, гениально планирующего все свои преступления… сразу ли он был таков или изменился за годы жизни в нашем мире, стал более умелым