Хранитель мечты - Пенелопа Уильямсон

Рейн хотел понять, что это за боль, хотел почувствовать ее и принять на себя, чтобы Арианна могла передохнуть. Он не мог забыть их первую брачную ночь, когда он так грубо осуществил супружеские права. Он тогда причинил ей боль, и ее теперешняя боль — тоже его вина. Так вот чему подвергает себя женщина каждый раз, когда позволяет мужчине взять ее! Удивительно, просто удивительно, что женщины нененавидят мужчин!

Тем временем повитуха смазала руки жирной, похожей на воск мазью, пахнущей травами, и протянула их куда-то между ног Арианны. Эдит начала молиться — сначала шепотом, а потом в полный голос, обращаясь к святой Маргарите. Она просила, чтобы и мать, и дитя остались в живых.

Рейн вдруг увидел, как что-то круглое и темное появилось между судорожно напряженными ногами жены, и понял, что это — голова ребенка. Новая, самая сильная потуга сотрясла огромный холм живота. В руки повитухи выскользнуло все детское тельце, покрытое слизью и кровью. Тоненький крик новорожденного почти совсем заглушило тяжелое и хриплое дыхание Арианны.

— Милорд, это девочка. На редкость здоровенькая.

Но Рейн не мог отвести взгляд от лица жены. Глаза ее были теперь не судорожно зажмурены, а просто прикрыты. Она лежала абсолютно неподвижно, и это казалось очень странным и пугающим после содроганий, которые только что раскачивали ее, как волны раскачивают корабль во время шторма. Грудь ее вздымалась и опадала, но Рейн был совершенно уверен, что она не выдержала последней потуги, что та попросту убила ее. Повитуха окликнула его снова и снова, потом позвала по имени, и только тогда он перевел пустой взгляд на дочь.

Она была очень красная, сморщенная и невероятно крохотная. Повитуха уже успела перевязать пуповину и теперь протягивала девочку Рейну. Он принял ее, как принимают создание хрупкое, эфемерное — бабочку, например. Он чувствовал себя неуклюжим великаном, который может сокрушить этот комочек живой плоти своей чрезмерной силой. В груди его зародилась и стремительно разрослась любовь, ее вдруг стало так много, что она грозила взорвать его изнутри.

Он повернулся и вложил ребенка в руки жене, коснувшись губами запекшихся дрожащих губ.

— У нас дочь, моя маленькая женушка.

— О, Рейн, как жаль! Прости меня, я не сумела правильно выполнить свои обязанности...

Глаза Арианны наполнились слезами, которые покатились по бледным щекам одна за другой, все чаще и чаще. Эта женщина, которая ни разу не вскрикнула ни во время схваток, ни во время родов, теперь плакала горько и виновато. Она была уверена, что разочаровала его! Рейн едва не заплакал тоже, но совсем по другой причине.

— Перестань, — сказал он с мягким упреком, даже не пытаясь скрыть восторженное удивление, которое испытывал. — Ты подарила мне прекрасного ребенка. Самого прекрасного из всех, которых я видел.

— Возьмите дитя, милорд, — сказала мать Беатриса, трогая его за плечо. — Ее нужно обмыть. И отойдите в сторонку, пусть Эдит займется миледи.

Рейн, как привязанный, последовал за повитухой к тазу, приготовленному для обмывания новорожденной. После этой процедуры она втерла в кожу девочки немного ароматической соли и окунула крохотные ножки в горшок с холодной водой, чтобы раз и навсегда приучить их к холоду. Она коснулась круглой щечки золотой монетой, чтобы обеспечить девочке в будущем богатство, и натерла медом розовые десны и язык, чтобы у нее всегда был здоровый аппетит. Наконец она запеленала ее в мягкую шерстяную пеленку и снова вручила отцу.

За это время Эдит успела справиться со своими обязанностями. Арианна лежала в постели. Когда Рейн присел рядом, она посмотрела на него усталым, чуточку тусклым взглядом. Он откинул уголок пеленки, и они вместе посмотрели на личико дочери. Рейн увидел, что из глаз Арианны льется свет той же бесконечной, всепоглощающей любви, которая — он знал это — была и в его взгляде.

Он наклонился и поцеловал улыбающиеся губы женщины, которая сделала ему этот ни с чем не сравнимый дар. — Моя маленькая женушка... спасибо тебе.

Глава 21

— Если не по сердцу я тебе-е-е-е, не по сердцу больше мне и ты-ы-ы-ы...

Талиазин ворвался в спальню под аккомпанемент звона, бряканья и подогретого элем хохота. Он был увит лентами и увешан цветами на манер майского шеста, причем с шеи свешивались не только нагрудные лошадиные колокольчики, но и коровье ботало, побрякивающее при каждом прыжке. Очевидно, пастушеская свирель заменяла ему церемониальный жезл, потому что он помахивал ею над головой.

Оруженосец пустился в пляс вокруг кровати, на которой восседала, опираясь на гору подушек, Арианна. Он наклонился возложить ей на голову венок из роз, но уронил его и расхохотался ей в лицо, овеяв парами пряного вина. Песле третьей попытки ему все-таки удалось водрузить венок на предназначенное ему место.

— Ты вдребезги пьян! — воскликнула Арианна, смахивая с лица лепестки.

— Вовсе нет, миледи, вовсе нет, я только сделал глоток-другой-третий, клянусь честью моей матери, — провозгласил Талиазин, положив руку на сердце, но испортил все впечатление, громко икнув.

— Честью твоей матери? Сомневаюсь, что ты вообще знал девчонку, которой обязан своим появлением на свет.

Оруженосец зашелся от хохота. Отсмеявшись и вытерев слезы, он набрал в грудь побольше воздуха, сунул свирель в рот и начал дуть в нее изо всех сил так, что лицо его побурело. При этом он снова начал отплясывать бешеную джигу, звеня колокольчиками и брякая боталом.

— Талиазин! — рявкнул Рейн, переступая порог с маленьким белым пищащим свертком в руках. — Прекрати этот гам, хватит терзать наши уши. Если ты не уймешься, клянусь Господом, я прикажу вздернуть тебя на дыбу!

Свирель умолкла, прервав трель, колокольчики звякнули в последний раз и притихли.Ребенок на руках у Рейна тоже умолк, издав напоследок булькающий звук.

Несколько секунд оруженосец с тревогой смотрел на хозяина, но потом по лицу его расплылась лукавая усмешка.

— В Руддлане нет дыбы.

— Плотнику нетрудно будет сделать ее, — отрезал Рейн с преувеличенно зловещим видом.

Арианна не могла не улыбнуться, когда муж шел к ней, бережно держа белый сверток. Он был в новой рубахе из атласа изумрудного цвета, скрепленной пониже горла серебряным полумесяцем броши и перепоясанной великолепным кожаным ремнем с серебряной пряжкой. Выглядел он просто потрясающе, но она уже почти привыкла к его красоте. Зато таким счастливым он никогда еще не был, и ей вдруг захотелось целовать его смеющийся рот до тех пор, пока он не попросит пощады.

Она протянула руки, принимая в них свое новорожденное дитя. Темные волосики были прикрыты малюсеньким кружевным чепчиком, и выглядело это так мило, так трогательно, что сердце Арианны стеснилось от счастья. Она коснулась поцелуем лобика дочери, заботливо избегая того места, где поблескивало пятнышко священного елея.