Строгоновы. 500 лет рода. Выше только цари - Сергей Кузнецов

На посту директора Эрмитажа П.И. Кларк сменил исследователя античности О.Ф. Вальдгауэра, тот пробыл на этом месте примерно год после отставки в 1927 году С.Н. Тройницкого, пожелавшего в драматической обстановке сохранить за собой только заведование отделом прикладного искусства Нового времени.

Именно Тройницкий, к которому обратились как к знатоку, указал властям заведомо незначительную сумму оценки имущества Строгоновского дома. Однако его «игру» раскрыла заведующая музейным отделом Главнауки В. Лиэ, она писала А.B. Луначарскому: «Оценка Тройницкого 300 тысяч за все — не имеет никакого реального значения. Я подозреваю, что Тройницкий, желая отстоять музей целиком, указал эту смехотворную сумму, исходя из довоенной, очевидно, стоимости, что по нашим временам равняется 3 млн 300 тысяч. Назвав 300 тысяч, подумал, вероятно, что Гинзбург не станет этим заниматься. Гинзбург же сделал из этого целую историю, тем более что сейчас Строгоновский музей оценен в 5 миллионов».[205] Вероятно, это была еще одна новая оценка дворца, сделанная в январе 1929 года, уже после получения задатка и вторых переговоров с Крюгером.

Надо отметить, что Кларк пытался отстоять свой филиал и писал в Москву: «Если вспомнить… ликвидация Юсуповского и Шуваловского дворцов, не имевших и десятой доли значения Строгоновского дома (курсив мой. — С.К.), вызвала ряд неблагоприятных статей в заграничной прессе, то распродажа Строгоновского дома, несомненно, тяжело отзовется на мнении о нашем музейном строительстве… ликвидация таких исключительных памятников, как Строгоновский дом, будет учитываться как известное доказательство краха нашего культурного строительства. Минимальная, с государственной точки зрения, сумма, в которую оценивается Строгоновский дом и которая фактически, может быть, никогда не будет реализована, конечно, ни в какой мере не сможет компенсировать того морального и фактического ущерба, который будет несомненным следствием продажи этого музея».[206]

Эти же аргументы пытался использовать A.B. Луначарский, комиссар народного просвещения, в своем обращении к высшему партийному руководству: «Гинзбург дал заявление, что существует постановление Политбюро, да еще по его утверждению согласованное со мною, по которому решено продать Строгоновский музей…Никогда в жизни я моего согласия на такого рода продажу не давал, ничего о подобном решении Политбюро не знаю…Если действительно состоялось постановление Политбюро… то я усиленно прошу пересмотреть этот вопрос. НКП готов всемерно идти навстречу потребности реализации нашего художественного достояния для валютных надобностей страны, но при этом нельзя доходить до таких актов, которые являются глубоко дискредитирующими наше правительство. Уже удалось добиться отказа от попытки распродать все крупнейшие произведения искусства из Эрмитажа, что привело бы к ничтожным выгодам, так как стачка торговцев и антикваров снизила бы их цену до смешного, и к величайшему скандалу перед всем культурным миром…»[207] Нет сомнения, что решение Политбюро, причем вслед за Строгоновским домом предполагалось продать Гатчинский и Павловский дворцы, действительно существовало, хотя оно и не опубликовано к настоящему моменту.

Следует отметить, что существовали взвешенные оценки. Так, Лиэ со своей стороны замечала: «Методы реализации этих вещей для нас еще не ясны, вернее нет тех методов, которые обеспечили бы ожидаемый эффект. Имеющиеся налицо результаты нашей торговли вызывают крайнее беспокойство за удачность реализации и за целесообразность отбора произведений искусства». Таким образом, Главнаука пыталась переложить ответственность эту неудачу на торговые организации. Но подобные трезвые замечания не были услышаны.

Парадоксальным образом задача выработки методов реализации предлагалась искусствоведам, хотя они по роду своей деятельности менее других желали продажи. Относительно Строгоновского дома 4 апреля 1929 года С.П. Яремич, хранитель-реставратор Эрмитажа, писал: «Если обстоятельства требуют ликвидации этого памятника, то нет никакого сомнения в том, что продажа должна быть совершена en bloc и никоим образом не отдельными предметами и, разумеется, на месте».[208] При проведении акции в Ленинграде повышалась цена произведений по причине очевидности их положения в интерьере и происхождения.

Хотя решение о продаже дворца приняли в августе 1928 года, окончательную оценку вещей не произвели и к началу 1929 года, несмотря на бодрое заявления А.М. Гинзбурга Наркому просвещения A.B. Луначарскому 20 февраля: «Спешу сообщить, что по коллекциям б. Строгоновского музея все оценочные работы уже закончены и описания предметов с оценками переданы Госторгу, поэтому все дальнейшие вопросы о реализации этих коллекций необходимо ставить в Москве перед Наркомторгом, а в Ленинграде никаких переговоров мы, разумеется, вести не будем.»[209]

В сложной ситуации Т.В. Сапожникова, сочинив к 25 января записку «Строгоновский дом (2-й филиал Государственного Эрмитажа)» и обложившись благоприятными актами обследования, датированными теми же днями, попыталась использовать 35 дней отпуска за прошлый год. 11 февраля 1929 года Татьяна Васильевна отбыла в Мурманск. Однако уже 23 февраля, то есть через два дня после письма Гинзбурга Луначарскому, ее вызвали на работу телеграммой директора Эрмитажа. 28 февраля Сапожникова прибыла в Ленинград, а 5 марта она была отстранена от работы, причем задним числом с 1 марта. Тогда же, 5 марта, управляющий делами Эрмитажа опечатал помещения запасов и библиотеку.

Причиной послужило письмо из Москвы, подписанное В. Лиэ и гласившее: «На основании поступившего к нам отношения Уполномоченного Наркомпроса от 15 февраля <…> и акта инспектора музеев Ятманова от 9 января 1929 года, указывающих факт беспорядочного содержания в кладовых б. Строгоновского особняка музейных и ценных предметов, подлежащих выделению в Госфонд и неправильное производство самого выделения. Главнаука предлагает отстранить Сапожникову от занимаемой должности хранителя Строгоновского особняка». Татьяну Васильевну восстановили в должности 9 мая с объявлением взыскания. Вскоре после этого она организовала выставку книг в Минеральном кабинете.

Не исключено, что Гинзбургу, рапортовавшему об исполнении работы наверх преждевременно, Т.В. Сапожникова понадобилась для действительной оценки. С другой стороны, очевиден конфликт между «Антиквариатом» и хранителем, в меру сил пытавшейся саботировать процесс ликвидации. Уж не в качестве ли моральной компенсации 26 апреля Кларк через Тройницкого отдал распоряжение Сапожниковой устроить наконец давно ожидавшуюся выставку книжных переплетов? Ради ее устройства по устному распоряжению директора комиссия по особому акту 29 апреля взяла книги из библиотеки.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});