КОШМАР : МОМЕНТАЛЬНЫЕ СНИМКИ - Брэд Брекк

Я страстно желал смерти, ибо считал, что смерть – единственный способ обрести покой. Я устал от драки, от борьбы за выживание – простое выживание. Меня это больше не касалось. Днём и ночью я грезил о "сладкой смерти", как иной грезит о встрече с ненаглядной…

Но как только я излил свою несчастную душу на бумагу, случилось невероятное…

Мне стало лучше.

Я выплеснул то, что теснило грудь, и мне полегчало. Наверное, написав то прощальное письмо, я смирился с собой таким, каков есть.

– Сейчас я ничто, но ведь хуже уже некуда, – сказал я себе. – Отсюда я начну и сделаю из своей жизни что-то стoящее. Я смогу. Я чувствую в себе новые силы. "Завтра" наступит. Обязательно. Я снова встану на ноги и отстрою свою жизнь. Я могу, я сделаю, я должен…

Я спрятал записку в подвале, чтобы, когда дела пойдут на поправку, вернуться к ней, перечитать и посмеяться от души.

– Вот что творилось у тебя в башке летом 73-го, Брэд, – скажу я себе. – Бедняга, ты чуть было не отправился в утиль, а сейчас рад небось, что остался по эту сторону? Жизнь-то налаживается…

Я не мог убить себя.

Человечек внутри меня зудел : "Стало тяжко, придурок? Разве не можешь выдержать? Разве не можешь потерпеть ещё один день? Хочешь увильнуть? Ты что – дохляк?"

Через неделю я порвал эту бумагу, потому что депрессия вернулась. Было такое ощущение, будто я, в конце концов, сдался…

В это же время Мэрилу и детей депортировали из Канады, и они остановились у её родителей в Баррингтоне. Мэрилу пробовала оспорить распоряжение о депортации, чтобы выиграть время. Она не хотела выдёргивать Тину из школы до конца учебного года, и это ей удалось. Я просил у неё свидания с детьми, но она отказала категорически, и я отступил. Мне больше не хотелось её нервировать, я не хотел больше конфликтов и недоразумений из-за детей.

Через два месяца поисков работы меня пригласили в качестве репортёра в "Форт-Лодердейл Ньюс" во Флориде. Заняв у отца 300 долларов, я уехал, снял комнатку и весь ушёл в работу.

Осенью 73-го я начал массированную почтовую кампанию по восстановлению своего статуса постоянного жителя Канады. Я любил Канаду и чувствовал, что меня вышвырнули несправедливо.

Борьба длилась больше года. Я писал премьер-министру Трюдо, в министерство по делам иммиграции, в американское консульство в Калгари, американским сенаторам и в Государственный департамент. В общей сложности я отправил более ста писем, но не добился ничего.

Наконец я нашёл человека, готового меня выслушать.

Канадский консул в Миннеаполисе, штат Миннесота, подсказал, что если я смогу подтвердить всё, что рассказал, то можно подать новое заявление на въезд в канадское консульство в Атланте, штат Джорджия.

В дополнение к бумажкам из лютеранской больницы и фонда "Хартвью" мне пришлось собирать письменные свидетельства от консультантов, работодателей, врачей и друзей в том, что я действительно бросил пить и что мои перспективы на будущее безоблачны.

Среди тех, кто мне помог, был мой старый товарищ по работе в газете Джим Весли, который в то время был руководящим редактором в "Чикаго Дейли Геральд" (позже он стал руководящим редактором в "Детройт Ньюс", а сейчас работает ответственным редактором в "Сиэтл Таймс").

23-го апреля 1974 года Джим написал вот такое письмо Д.Р. Тейлору, канадскому консулу в Атланте :

*****

Сэр,

Прошу рассматривать данное письмо в качестве характеристики Брэда Брекка, профессионального журналиста, ищущего возможности вернуться в Канаду.

Я знаю Брэда уже почти шесть лет – со времени его демобилизации из армии и получения первого задания в газете. В бытность свою в "Пэддок Пабликейшенс" по некоторым направлениям он контактировал непосредственно со мной, и все четыре года своей работы здесь он оправдывал самые высокие профессиональные ожидания. "Пэддок Пабликейшенс" – это группа из девяти общеполитических изданий, выпускаемых в северо-западных пригородах Чикаго.

Как руководитель и друг, четыре года я наблюдал за профессиональным ростом Брэда : от репортёра, завотделом городских новостей, журналиста-расследователя до обозревателя и ведущего очеркиста.

Сила и ценность Брэда-журналиста заключается в его уважительном отношении к ремеслу писателя. Больше всего Брэд является писателем, человеком, имеющим особый взгляд на людей и предметы и способным перенести все нюансы на бумагу. Как обозреватель, очеркист и мастер своего дела, Брэд Брекк много сделал для процветания "Пэддок Пабликейшенс".

Много раз за свои публикации он становился обладателем национальных призов и наград штата, является высококлассным специалистом с исключительными способностями и, кроме того, считаю, что это человек, который смело борется со своими проблемами и уже оставил большинство этих проблем позади.

Его нелады с алкоголем начались именно во время работы в "Пэддок Пабликейшенс". Он много пил в течение нескольких лет, хоть это никогда не случалось на рабочем месте и не отражалось на рабочем процессе.

Брэд обратился за помощью в местную лютеранскую больницу и несколько недель проходил курс лечения. Это лечение по своему страховому плану оплатила "Паддок Пабликейшенс", потому что наша компания считает алкоголизм тем, что он есть на самом деле – болезнью, которую нельзя вылечить, но которую можно контролировать так, что она не будет влиять на моральное состояние человека больше, чем чих или кашель.

Как непосредственный начальник Брэда, я принимал участие в некоторых консультативных занятиях с ним и позже много общался с ним, как в официальной, так и в неофициальной обстановке. Я убеждён, что он вышел из больницы более сильным и решительным человеком. Эта сила и решимость направлены на отказ от возврата к прежнему состоянию, и я полагаю, что для поддержания трезвости он мог бы пожертвовать и комфортом, и своими слабостями. С тех пор я ни разу не видел в его руках стакана.

Я хотел бы затронуть ещё один момент в судьбе Брэда Брекка – это его отношение к Канаде. Покинув Северную Дакоту для работы в "Калгари Геральд", он слал мне письма, полные энтузиазма и надежды. Он был настроен на плодотворную работу в Калгари, он собирался сделать свою жизнь значимой, он планировал влиться в общество и обогатить его. Помню, его письма в то время изобиловали восхищением людьми и восторгами от новой родины. И, уехав из Канады, он часто писал мне о своём страстном желании вернуться.

Я думаю, что Брэд хочет вернуться в Канаду ради себя самого; причины его не политические, не моральные и не экономические – он хочет вернуться к тому, что имеет для него огромное значение.

Искренне Ваш,

Джеймс Ф. Весли,

Руководящий редактор

*****

Я подал на развод и завершил этот процесс во Флориде летом 74-го.

Годы, проведённые вместе, прошли впустую. Мы были два очень разных человека, с несовместимыми темпераментами, абсолютно противоположными ценностями, желаниями и помыслами. Даже секс между нами был несовершенен. Ожесточённый, без настоящей интимности. Наверное, это была моя вина. В сексуальном плане я так и остался в борделях Сайгона. Поэтому в постели мы боролись и катались, как животные. Мэрилу была большой кошкой, и после занятий любовью на моей спине появлялись раны от её ногтей. Но и вне спальни мы тоже не могли ужиться. Никогда в жизни я не был так одинок, как живя под одной крышей с Мэрилу. И для нас обоих мой уход явился облегчением.

От развода на душе кошки скребли. Развод – недальновидное решение, это серьёзный жизненный провал, а я всегда ненавидел негатив в любой форме. Сначала я проклинал за неудачи себя, а потом – её.

Тяжело было признать правду, но – мы не подходили друг к другу. Как две разные ноги. С каждой в отдельности всё в порядке, а ходить нельзя. Жаль, что у нас были дети. Для них наша беда была ещё горше. Они сильно переживали.

Мэрилу оказалась самой злобной женщиной на моём пути. Что-то изнутри давило её и распирало, точило и грызло; эта склочная и вздорная женщина, умная и хитрая, всегда клокотала обидами и местью к тому, кто задел её, будь то на самом деле или так ей показалось. И она была злопамятна.

После развода я часто думал о ней. Она представлялась мне несчастной старухой – участницей "Марша десятицентовиков"* со стальными шинами на иссохших ногах. Перед моим взором возникал благотворительный вечер, и звон этих стальных шин сводил меня с ума : он звучал в каждом закоулке мозга. Она преследовала меня, топотала из дальнего угла, подкрадываясь, словно хищник; я видел, как в старом поношенном платье и драных перчатках без пальцев медленно, дрожа, с великой осмотрительностью и в то же время целеустремлённо ступает она вперёд, откидываясь всем телом назад при каждом шаге.

– Ты мой муж, – говорит она и протягивает просящие руки : этот жест я видел и в Сайгоне, и повсюду в Южном Вьетнаме. – Ты должен дать мне денег…