Начало Руси - Дмитрий Иловайский

Надеюсь также, что приведенных указаний достаточно, чтобы дать настоящую цену хвастливому заявлению немецкого издателя, будто брошюрка г. Томсена представляет, так сказать, последнее слово науки по варяго-русскому вопросу. А между тем наши отечественные норманисты весьма ей обрадовались, и одно периодическое издание, специально посвященное критике, поспешило усмотреть в ней какие-то новые подтверждения пресловутой теории. ("Критическое Обозрение". М. 1879. No 20. Изд. В. Миллера и М. Ковалевского.) Вот что значит явное пристрастие!

Обращаясь к тому положению, которое я выставил краеугольным камнем, исходною точкою отправления в своей борьбе с норманнизмом, т. е. к первоначальному тексту летописи и к смешению Руси с варягами в позднейших ее списках, нельзя не удивляться, что мои противники совершенно обходят молчанием это положение и представленные мною доказательства и ограничиваются голословными фразами о правдивости Нестора вообще. (Заметьте при этом также их упрямство по отношению к имени летописца. Не существует никаких серьезных доказательств, что Повесть временных лет написал Нестор. Мало того, игумен Сильвестр сам ясно говорит в ней, что он написал сей летописец. Так нет, он, видите ли, не написал, а только переписал летопись Нестерову.) Я же с своей стороны все более и более убеждаюсь в помянутом положении. Между прочим льщу себя надеждою, что мне посчастливилось напасть на самый ключ к этому позднейшему недоразумению.

Никто доселе не обратил внимания на то, что в некоторых списках начальной летописи, по поводу посольства за море к варяжским князьям, сказано: "Реша (Варягом) Русь, Чудь, Словене, Кривичи и Весь: земля наша велика" и пр. Так значится, например, в списках Ипатском, Троицком, Переяславском. Между тем в других, напр, в Лаврентьевском, стоит: "Реша Руси, Чюдь, Словене, Кривичи" и т. д. Мы не сомневаемся, что в первых списках в этом случае сохранился остаток первоначальной редакции, где Русь является в числе народов, отправивших послов за море к варягам. Следовательно, не одни летописные своды Западнорусские (судя по польским историкам, которые ими пользовались) и Новгородские (судя по летописцу Никифора и по отрывку Иакимовской летописи) сохраняли первоначальную редакцию; но следы ее находим и в северо-восточной России. Это столь, повидимому, ничтожное изменение первоначального Русь в Руси повело к важному недоразумению. Стоило только какому-либо переписчику или сводчику, не разобрав подлинника, поставить "послаша (или реша) к Варягом Руси, Чюдь, Словене" и пр., вместо "к Варягом Русь, Чюдь, Словене", как мало-помалу явилась целая группа таких искаженных списков; а кто-либо из дальнейших северо-восточных списателей и сводчиков, приняв эту ошибку за истину, и, смешивая Русь с Варягами, постарался еще подкрепить ее некоторыми голосами вроде: "сице бо звахуть ты Варягы Русь, яко се друзии зовутся Свее, друзии же Урмани, Англяне" и пр. И вот таким образом в Суздальских и позднейших северных сводах появилась смешанная в одно, небывалая народность Варяго-Руссов. Но любопытно, что в некоторых местах северо-восточных летописных сводов все-таки остались следы первоначального текста, резко противоречащие этой позднейшей редакции. Например: "Поляне яже ныне зовомая Русь", а "Словенеск язык и Рускый одно есть", и пр. Точно так же сохранившиеся тексты договоров Олега и Игоря говорят только о Руси и никаких варяго-руссов не знают.

Кто пристально занимался разными списками наших летописей, тот знает, как часто встречаются разногласия в их текстах. Вы не найдете и двух списков буквально во всем сходных. Явное доказательство, как сильно местами попорчен, искажен первоначальный текст под пером сводчиков и переписчиков! Я мог бы привести многие примеры разногласий и искажений, которые совершенно затемняют или извращают смысл и могут быть исправляемы только при тщательном сличении списков. Чтобы недалеко ходить, укажу на ту же самую фразу о речи послов варягам. По некоторым спискам, за море посылали послов Русь, Чюдь, Словене (новгородцы), Кривичи и Весь; а в других Весь превратилась во вся или во вси, и сообразно с тем получился различный смысл. По одним это вси как бы относится к предыдущему слову "Кривичи", т. е. "все Кривичи". По другим это вся отошло к следующему слову "земля", и вышло так: "вся земля наша велика и обильна". Подобным же образом, повторяю, кем-либо не разобранная именительная форма Русь и ошибкою списанная в дательной форме Руси отнесена потом к предыдущему слову (стоявшему или подразумеваемому) "Варягом", и получилось понятие о послах, отправленных за море к Руси или "к Варягом к Руси". А затем пошло уже, почти систематическое, нелепое смешение двух разных народов в один. Но в этом смешении, как я сказал, участвовали далеко не все группы летописных списков; древние Западнорусские и Новгородские списки по всем признакам остались более или менее близки к первоначальной редакции.

Ввиду многих и добросовестных исследований, посвященных Русской летописи, можно бы удивляться тому, что доселе не был восстановлен ее первоначальный текст в таком важном пункте. Но, пока норманизм господствовал в нашей историографии, никому и в голову не приходило подвергнуть критическому анализу помянутые разногласия списков и рассмотреть их в связи с отношениями варягов к Русской истории.

Итак, повторяю, легенда о призвании варягов имела первоначально династический характер, т. е. выводила Киевский княжеский род из-за моря от Варяжских князей; но отнюдь не представляла все Русское племя чуждым, неславянским, пришлым из-за моря. Раз установив это положение, мы уже собственно не имеем большой надобности опровергать самую легенду. Если Русь была туземное племя, известное у более древних писателей под именем Роксалан, то ей не было нужды призывать к себе чужих князей, так как у нее издревле были свои собственные. О Роксаланских князьях упоминают источники еще I и II века по Р. X.

Для нас достаточно отвергнуть басню о призвании варяжских князей на основании ее фактической несостоятельности, и никто не вправе требовать, чтобы мы непременно объяснили когда, почему, каким путем возникла эта басня. Однако и на этот счет мы уже предлагали свои соображения. В настоящее время пополним их следующими указаниями.

Некоторый свет на происхождение данной басни бросают слова летописца по поводу убиения Андрея Боголюбского и последующих беспорядков. "Не ведуче глаголемаго: идеже закон, туи обид много", "князь бо не туне меч носит" и т. п. (Лаврент. список). Затем повествуется, как вследствие этих беспорядков и опасности от соседей дружина и земство собрались на вече, и начали думать, за каким князем послать, т. е. кого из князей призвать на свой стол. Летописец, очевидно, пользуется этим случаем, чтобы указать на положение земли, которая не может стоять без князя, и вообще на необходимость княжеской власти. Те же самые понятия очевидно выставлял на первый план и начальный Киевский летописец, свидетель многих смут и усобиц в конце XI и начале XII века. (Не говорю о Новгороде, где призвание того или другого князя сделалось обычным явлением.) Когда ему пришлось объяснить начало Русского княжения, то, ровно ничего не зная о стародавних, исторических князьях Руси, он выставил домысел, конечно не ему одному принадлежавший, а сложившийся около того времени при самом княжем дворе, домысел о том, что были когда-то на Руси смуты и безнарядье, усобицы и обиды от соседей, и вот, чтобы прекратить это безнарядье, земское вече решило призвать князей из-за моря от варягов. А варяги как раз в те времена, т. е. в XI веке, состояли у нас в почете и в родстве с нашим княжим домом и были славны в целой Европе. В этой легенде заключается своего рода легитимная или монархическая тенденция, тем более понятная, что летописец принадлежал к духовному сословию, которое с самого начала является у нас в тесном союзе со светскою иди княжею властью.

Следовательно, для того, кто близко ознакомится с духом древней Русской истории, книжный домысел о призвании варяжских князей не покажется бессмысленным. Он сделался таковым только после искажения первоначального летописного текста, когда некоторые невежественные переписчики и сводчики все Русское племя стали относить к варягам.

Если искать аналогии для происхождения Русского государства и для самой басни о трех братьях варягах, то самую подходящую аналогию представляет возникновение литовского великого княжения. Известно, какие генеалогические басни сложились о заморском выходце Палемоне и его трех сыновьях, судя по хроникам Быховца и Стрыйковского. К счастию, Литовское государство возникало на глазах русских летописцев, и самые достоверные известия, хотя краткие и отрывочные, мы находим именно в Волынской летописи. Там мы встречаем большое количество мелких туземных князей или державцев. Для отпора внешней опасности они составляют родовые союзы под главенством старших в роде, или более сильных державцев; а потом из среды этих родов возвышается один, к которому принадлежал Миндовг; сей последний подчиняет себе значительную часть Литовской земли и соседней Руси. Но не вдруг окрепло начатое им объединение. Следуют разные смуты и перевороты, пока объединение вновь и еще с большим успехом стало совершаться трудами Гедимина. То же самое, но еще в более продолжительный период происходило с Восточнославянскими и некоторыми финскими племенами, которых объединили Киевско-Русский княжий род и его славяно-русские дружины. Любопытно, что договоры Литовских князей с Волынскими также можно поставить в параллель с договорами Олега и Игоря. Например, укажу на заключение мирного договора в 1215 г. (по Ипат. списку). Содержание трактата не приводится; но тут приведены имена участвовавших в нем до двадцати Литовских князей со старшим Живинбудом во главе, - что напоминает договорные имена удельных князей и бояр Олега и Игоря.