Жизнь в зеленом цвете - 7 - MarInk

Сын.

Может, Джинни в бреду родов сочинила историю о том, что ей хотелось сделать… о том, чего она всё-таки не делала?

Чуть приутихший, но продолжающий похныкивать ребёнок уставился на своего преполагаемого отца так недовольно, словно прочёл его мысли.

Глаза у малыша были зелёные-зелёные, как травяной сок, что остаётся на лезвиях газонокосилки после того, как пару раз проредишь ею разросшуюся растительность на лужайке. Редкие волосики, мокрые, мягкие, как пух, выделялись чернотой на розовой коже головы.

- Всё, - опустошённо сказала мадам Помфри. Гарри мог только догадываться, сколько лет она не позволяла уйти в лучший мир ни одному своему пациенту. - Дай, я уберу остаток пуповины…

Гарри без сопротивления отдал ей своего сына и без каких-либо эмоций наблюдал, как она обрезает пуповину и мажет ранку заживляющей мазью. Слёзы медсестры гулко стучали о поверхность стола, и ребёнок откликнулся на этот звук негодующим рёвом.

Мадам Помфри механически вытерла побагровевшее личико и вдруг усмехнулась.

- Гарри…

- А?

- Скажи, ты идиот или просто не интересуешься посторонними беременностями?

Гарри не спешил отвечать, потому что выбор на самом деле не ограничивался предоставленными альтернативами.

Как обычно.

* * *

Гарри никогда не подозревал, что один крошечный ребёнок может полностью занимать дни и ночи двух взрослых людей, не давая последним ни минуты покоя - не спасал даже хроноворот, о котором Гарри вспомнил в минуту отчания и притащил в лазарет, чтобы таскать на шее круглые сутки и то и дело поворачивать раз-другой. Малыша надо было мыть, кормить специальной смесью - которую Гарри пришлось в спешном порядке учиться готовить - то и дело успокаивать, проверять регулярно его здоровье по списку из тридцати четырёх параметров, накатанному мадам Помфри в порыве истинно садистского вдохновения. Слава Мерлину, что ребёнок не собирался подкидывать ещё больше проблем своему замученному родителю и оставался практически безупречно здоровым; правда, на третий день после рождения он напугал Гарри едва не до икоты, внезапно пожелтев так, что позавидовал бы любой азиат. Мадам Помфри сказала, что это обычная младенческая желтуха, которая болезнью не является и через две недели начисто забудется, обозвала Гарри безответственным папашей-паникёром и всучила ему книгу под названием «Уход за новорожденным». Книга повергла замотанного Гарри в благоговейный ужас и преисполнила его глубочайшим уважением к Молли Уизли, которая семь (!) раз решалась завести в доме такое проблемное существо, как маленький ребёнок.

За каждым чихом грудничка надо было пристально следить - не дай Мерлин, крохотные носовые пазухи забьются слизью! Его одежду следовало держать в стерильном состоянии, что было весьма сложно при склонности малыша то и дело её марать. Следовало тщательно отмерять температуру воздуха в помещении и воды для купания; держать игрушки в идеально чистом состоянии, пеленать малыша правильно, измерять его рост и вес, проверять выработавшиеся рефлексы… ребёнка даже держать требовалось не абы как, а совершенно определённым образом. Гарри выяснил это на второй день жизни своего сына, когда попытался взять его на руки и был настигнут грозным окриком мадам Помфри. Выяснилось, что надо не поддерживать попку малыша, а прижимать её к себе сбоку, потому что иначе создаётся излишняя нагрузка на неокрепший позвоночник. Нужно поддерживать голову ребёнка локтем, потому что новорожденные сами её держать ещё не умеют. И нужно, в конце концов, держать малыша так, чтобы не уронить через секунду, и чтобы обоим было удобно. Гарри постиг эту науку раза с пятого, после чего ребёнок наивно потянулся к груди матери. Не найдя оной, он жестоко обиделся на окружающий мир и разревелся так, что у Гарри на миг заложило уши. Через два дня такой практики Гарри завёл привычку таскать в кармане неразбивающийся бутылёк с молочной укрепляющей смесью, которой мадам Помфри велела заменять материнское молоко; ребёнок отпивал немного и удовлетворённо засыпал на руках у Гарри, делаясь в полтора раза тяжелее, а через пару часов всё начиналось по новой.

Лишней проблемой было отсутствие в Хогвартсе пелёнок, детской одежды и игрушек; как-никак, обычно сюда приезжали дети, которым всё это уже не требовалось. Поэтому вместо игрушек малыш пробавлялся отцовской магией - радугами, тянувшимися над колыбелью в семь рядов, золотистыми и оранжевыми огоньками, летающими по воздуху - их ребёнок активно ловил, чуть не вываливаясь из наспех трансфигурированной колыбели - разноцветными кубиками-шариками (опять же, трансфигурированными - из чашек, старых учебников и флаконов из-под зелий), достаточно большими, чтобы малыш не засунул их в рот и не подавился, и прочей ерундой, которую Гарри только мог выдумать. За одежду и пелёнки взялась, вытирая со щёк слёзы по Джинни, женская часть Эй-Пи; вскоре новорожденный обзавёлся умопомрачительным гардеробом, которому Гарри и в лучшие свои времена мог только завидовать. Можно было безошибочно отличить, кто что шил; изделия Гермионы отличались неброскостью и надёжностью, те, что шила Луна, немедленно притягивали взгляд своей… авангардностью, ползунки и распашонки от Сьюзен делались строго из чёрно-зелёной ткани (с некоторых пор Сьюзен очень сдружилась с Невиллом и братьями Криви), а плоды трудов Ханны были густо покрыты вышитыми цветами.

За всеми этими заботами Гарри пропустил похороны Джинни - как раз в тот день у малыша приключились нелады с пищеварением, и молодой отец с мадам Помфри в четыре руки листали книги, пытаясь понять, чем это унять и вообще надо ли унимать - может, само пройдёт. В тумане, в угаре урагана дел Гарри даже забыл, что нужно горевать. Потеря Джинни вызвала светлую грусть, но не более того; быть может, потому, что он никогда не любил её так, как тех, кого потерял раньше. К тому же он был уверен, что, где бы она ни была сейчас - там, где были Седрик, Блейз, Фред и Джордж, Лили и Джеймс Поттеры - там ей было лучше, чем здесь. Здесь ей пришлось бы несладко, как только разнёсся бы слух о том, кто отец её ребёнка. Многие стали бы злорадствовать, лицемерно радоваться, что старина Майкл не дожил до зримого свидетельства своей рогатости; и сама Джинни не вынесла бы ни насмешек, ни того, что отец её ребёнка не любит её. Не любит и не полюбит никогда; не женится на ней и даже не захочет поцеловать иначе, чем по-братски.

Гарри точно знал, что Джинни хотела умереть. И уж это удалось ей без сучка и задоринки.

Её смерть, произошедшая одновременно с рождением малыша, сплотила немногочисленных уже обитателей Хогвартса; то, что он - сын Гарри Поттера (что было объявлено без каких-либо комментариев и объяснений), вызвало не толки и шепотки, а всеобщую любовь к упрямому малявке, ухитрившемуся появиться на свет во время войны - в самое что ни на есть неподходящее для рождения время. Злой и перманентно невыспавшийся Гарри научился отваживать от лазарета лишних посетителей в считанные секунды - одним взглядом из-под две недели нечёсаной чёлки.