Бессильная - Лорен Робертс

и крепко спит. Она представляет собой беспорядок из спутанных конечностей и разбросанных волос.

Беспорядочный шедевр.

Я считаю слабые веснушки на ее носу. Один раз. Дважды.

Двадцать восемь.

Она сдвигается с места, и я замираю, глядя, как она убирает руки под лицо, теперь покрытое серебристыми прядями. Приподнявшись на локте, я нежно провожу пальцами по ее гладкой коже, откидывая волосы, чтобы продолжить любоваться лицом, которое как раз запомнил.

Я виню ее в том, что усталость поселилась в моих костях. Это она виновата в том, что я мало спал. Я не спал почти всю ночь, прислушиваясь к ее дыханию, вдыхая его. Так же, как я делал это гораздо дольше, чем хотел бы признать. Она очаровывает, даже когда ее сжимает и уносит сон.

Вздохнув, я провожу пальцами по последней пряди серебристых волос, прежде чем слезть с кровати и прокрасться к двери. Надев тонкие брюки и накинув через голову рубашку, я выхожу в коридор и направляюсь на кухню. Меньшее, что я мог сделать, это позволить ей проснуться от запаха свежей еды, особенно после того, что она сделала для меня прошлой ночью.

После кошмара, в котором я держал ее холодный труп, проснуться и обнаружить ее живой и теплой на мне было, мягко говоря, удивительно. И я отреагировал, не задумываясь. Я сделал ей больно. Пусть маленькая царапина ничего не значит для девушки, привыкшей истекать кровью, но для меня она значит все. Убийство — это то, что я делаю. Убивать и причинять боль — это то, чему меня учили, для чего создали, чем управляли.

Но не с ней.

Я был в одном движении от того, чтобы держать в своих руках ее самый настоящий труп, а она не сделала ничего, чтобы сопротивляться. Она держала мое лицо в своих руках, а я держал ее жизнь в своих. Она смотрела на меня так, словно я был достоин внимания, словно хотела увидеть меня. И когда она произнесла мое имя, от этого звука, сорвавшегося с ее языка, у меня окончательно прояснилось в голове, сердце заколотилось, мысли завертелись.

И тогда я попросил ее о том, о чем еще никогда и никого не просил.

Остаться.

Через несколько минут я уже выхожу из кухни и несу по коридору поднос с горячей едой. Брошенная Гейл бровь заставляет меня улыбнуться, и вскоре я уже прислоняюсь к своей двери и вхожу в комнату, сжимая в руках поднос.

Я поворачиваюсь и…

Туфля нацелена мне в лицо.

Она стоит на краю кровати, одной рукой накидывая на плечи одеяло, а другой сжимая мою парадную туфлю — жалкое подобие оружия. Ее рука отведена назад, она готова отбиваться от незваного гостя, запустив в него обувью. Я вижу, как она облегченно выдыхает, когда понимает, что это я, и неохотно опускает туфлю. Но с трудом.

— Не совсем обычное оружие. — Я ухмыляюсь, подавляя смех.

Пэйдин бросает на меня измученный взгляд, который мне уже хорошо знаком. — Ты меня напугал. — Она с самодовольной улыбкой откидывает занавес волос, закрывающий ее глаза. — И я уверена, что могла бы причинить много вреда ботинком.

— О, не сомневаюсь в этом.

Теперь я перед ней, хотя не помню, как двигался, чтобы оказаться там. Медленно обходя ее спину, я ставлю поднос на свою кровать, сок переливается через край чашек, печенье раскатывается. Затем я выпрямляюсь, глядя в глаза, которые грозят утопить меня. — Доброе утро, Грей.

При произнесении ее фамилии губы слегка нахмурились. — Вернемся к формальностям, не так ли? — Она говорит это непринужденно, но ее глаза говорят о вопросе, который она никогда не озвучит.

Что между нами происходит?

— Ну, ты как раз собиралась напасть на меня. Формальности кажутся справедливыми. — Я делаю шаг ближе, и она откидывает голову назад, чтобы выдержать мой взгляд.

— Да, но ты уже должен был привыкнуть к этому.

— О, но я сомневаюсь, что когда-нибудь привыкну к тебе или твоим склонностям к насилию, дорогая.

Она лукаво улыбается. — Мне нравится думать, что это заставляет тебя быть начеку, принц.

— Да, потому что жизнь гораздо интереснее, когда не ждешь ножа к горлу или удара ботинком по лицу. — Мой взгляд падает на ботинок, все еще зажатый в ее руке. — Кстати говоря, ты все еще планируешь использовать это против меня?

— Пока решаю.

Улыбка, которую я ей дарю, — настоящая улыбка, которая в последнее время стала довольно частым явлением, когда я нахожусь в ее присутствии. Она поворачивает голову и кивает на поднос, стоящий на моей кровати. — Ты принес мне еду.

Я скрещиваю руки на груди. — А откуда ты знаешь, что это не для меня?

— В каше есть черника, Азер.

Все еще желая поиграть с ней, я пожимаю плечами. — После того, как ты наговорила мне всяких гадостей про этот фрукт, ты убедила меня в том, что он очень вкусный.

На это Пэйдин откровенно смеется. — Тогда это означает, что ты признаешь мою правоту, а это очень маловероятно.

— Ты так хорошо меня знаешь, — вздыхаю я, улыбаясь ей. — Конечно, еда для тебя. Я бы не притронулся к этой каше.

Улыбка трогает ее губы. — Придирчивый принц.

— Умница Пэ.

Мы смотрим друг на друга, каждый из нас слегка улыбается.

Я опускаю глаза на ее свободную руку, все еще сжимающую одеяло на плечах, и натягиваю его еще сильнее, когда мой взгляд окидывает ее. — Тебе холодно?

Она слегка напрягается. — Нет.

— Тогда что это? — Я смотрю на одеяло, прежде чем мои пальцы перебираются на ее пальцы, которые все еще яростно сжимают складки ткани. Она переводит взгляд с моего лица на мою руку, которая теперь проводит по костяшкам ее пальцев, по запястью, по кулаку и по ткани в нем.

От того, как сбивается ее дыхание, мое сердце замирает. — Это одеяло.

Я тихо смеюсь. — Я вижу это, умник.

Мои пальцы лениво проводят по ее руке, хотя от этого движения мой разум замирает, а пульс скачет. Каждое прикосновение опьяняет, каждый взгляд завораживает.

— Ты выглядишь раскрасневшейся, Грей. — Мои пальцы ловят прядь длинных волос, спадающих ей на плечо. — Наверное, из-за одеяла. — Я чувствую, как ухмылка расползается по моему лицу, когда я говорю: — Если только я не причина твоего румянца.

Я наблюдаю за эмоциями, промелькнувшими на ее лице. Сначала на ней появляется что-то похожее на то, что, я уверен, отражается в моем собственном взгляде — желание. Затем она моргает, и я вижу шок, осознание и отрицание, прежде чем она успокаивается с раздражением.

— Нет, я определенно просто перегрелась. —