Семь дней Создателя - Анатолий Агарков

— Это ещё не ужас, — мрачно сказал Дима. — Знал бы ты, куда больничные денежки расходятся — вообще впал в смертельную хандру. Это всё, Ильич, "демократией" называется, "свободой" до потери человеческого облика. Общество лечить надо, я так думаю, Ильич.

— Я тебя, падла, щас вылечу! — ворвался крик из коридора, и следом гранатой влетела пустая бутылка и хрястнула о стол. Раздался звон битого стекла, полетели брызги.

— Ну, гады! — встрепенулся Дима. — Достали, ей-бо, достали. Прямо мороз по коже.

Он подскочил к двери и дико заорал что-то нечленораздельное. В ответ — дружный удаляющийся топот. Угомонившись, Дима вернулся к прерванному разговору.

— Как лечить? Побольше думать, думать головой, если она ещё имеется. А потом морду бить виновным.

Дима гневно сжал кулаки:

— Им, вишь ты, коммунизма не надо — капитализм подавай. А простой народ спросили? Меня спросили? Хрена с два.

Репин вдруг почувствовал, куда-то проваливается. Ощутил своё работающее сердце, которое стало захлёбываться прихлынувшей кровью. Но этого не могло быть! Неужто оптимизатор отказал?

— Нашли козлов отпущения — народ, — голос Димы поплыл и стал отдаляться. — Но мы ещё живы. Мы им ещё покажем. Верно, Ильич? Да здравствует Советская власть! Долой буржуев!

Распалившись, Дима Пирожков схватил пустой графин и, потрясая им над головой, как дубиной, выскочил в коридор. Его безумный хохот вслед удаляющемуся топоту звучал, словно рёв затравленного, издыхающего зверя.

— Ничего, Ильич, прорвёмся! Мы же с тобой есть!

Когда, навоевавшись, вернулся, в ординаторской никого не было, лишь сдвинутая штора обнажала чёрную зияющую пасть разбитого стекла.

— Эх, Ильич, Ильич! В подполье подался, "Искру" сочинять. Стало быть, и мне пора.

Дима Пирожков выбрался через окно и растворился в темноте.

…. — Куда идти? Куда-куда…. В суд к Суданскому судиться, — ворчал Виктор Петрович, оставленный своими суетливыми товарищами на кладбище, не усидевший там в одиночестве и теперь бредший полем к посёлку. — Энтузиасты дела! Хвастуны! И эта тоже, матершинница. Не учихалка — матрос в юбке. Куда ни глянь — сплошное безобразие. Всех, всех сажать надо.

С такими мыслями он достиг окраины посёлка и побрёл ночными улицами, инстинктивно сворачивая на перекрёстках в нужном направлении. Большой дом нарсуда был похож и одновременно не похож на прежнее здание. Очертания вроде бы сохранились, но вместо бревенчатых — кирпичные стены, гараж пристроен, асфальт положен. Палисадник огорожен металлическим забором и нет в нём могучих тополей, дававших такую прохладную сень в самые жаркие летние дни. О пропавших тополях Суданский пожалел более всего.

На широкой скамье у металлических ворот с калиткой группа молодых людей — слышны смех, задорные голоса. Как все жизнерадостные люди, Виктор Петрович любил молодёжь, охотно с ней общался и легко находил общий язык.

— Добрый вечер, комсомолия! Не помешаю?

Смех оборвался. После паузы:

— Ты чё, мужик, нарываешься?

— Ленка, папка пришёл — домой пора.

— Что ж ты, дяденька, не спишь? Сердечко пошаливает? Беречь надо.

— Мозг, — Суданский постучал пальцем по лбу. — Вот что беречь надо. Здесь всё, в этом сером веществе: все наши знания, чувства, память. Весь мир. Это самое важное и уязвимое, что есть в человеке.

Кто-то чиркнул спичкой, прикуривая. Удивлённо и недоверчиво блеснули прищуренные глаза под густыми бровями. Но это был наркотический блеск.

— Ясно, — хрипловатый голос. — Ты, мужик чокнутый: комсомолию какую-то придумал.

Суданский покачал головой своей догадке:

— Что курим, травку?

— А ты ментяра? На, хватай, тащи в кутузку.

— Хватит вам заводиться. Он такой забавный, — со скамьи вспорхнула девица, подхватила Суданского под руку, светлое, не тронутое морщинами личико исказилось гримасой, — Фу, какой строгий!

Близость упругого девичьего тела, не отягощённого избытком одежды, как будто разбудила в разлагающемся трупе какие-то, ещё непонятые желания. Две несмелые морщинки тронули чёрные губы Виктора Петровича у самых их уголков. Он будто заново осваивал нехитрую мимику улыбки.

— Что вы так смотрите? — спросил бывший судья, прижимая её локоть к своим рёбрам. — Живых трупов не видали?

Девица запрыгала, восторженно захлопала в ладоши:

— Классно! Сегодня трахаюсь с трупом.

— Заткнись! — оборвал её парень, подступая из темноты. — А ты, мужик, трупак ты или мудак, катись отсюда, пока цел.

Суданский, дурачась, подёргал плечами, выставил кулаки:

— Бокс!

По треску и хлюпанью полусгнившего организма определил, что не всё у него в порядке с многочисленными шатунами и шестерёнками, работающими внутри, и как бы не рассыпаться в прах от одного неловкого движения.

— Бокс! Бокс! — девица опять поскакала, хлопая в ладоши.

— Радости полные трусы, — сказал парень и закатил девице затрещину, впрочем, не сильную.

Кто-то на скамейке приглушённо чихнул и произнёс звонким радостным шепотком:

— Доброго здоровьица, Виктор Георгиевич!

И ответил самому себе:

— Спасибочки, Виктор Георгиевич!

— Эй, ты не очень-то увлекайся, — Задира, забыв о Суданском, поспешил к нему.

Виктор Петрович прислонился спиной к забору, и тут же увидел рядом лицо девушки, полураскрытые её губы и ощутил, казалось, щекой и ухом шелестящее дыхание.

— Ты же не трус? Ты набьёшь морду этому козлу? Разве настоящий мужчина ударит девушку? Ну, скажи.

Вместо ответа бывший судья положил свою руку девушке на плечи и привлёк её к себе, будто беря под защиту.

— Эй, старпёр, будешь клеиться к Галке — разберу на запчасти, — издали пригрозил Задира, вставляя в ноздрю трубочку.

— Ну и дурак, — сказал ленивым и добрым голосом тот, кто называл себя Виктором Георгиевичем. — Чего ты её прессуешь? Бабы сами знают, кого им надо. А любви нет и нечего выдумывать. Эй, мужик, ты, правда, что ль трупак? Не хочешь попробовать?

— Я, братцы, русский, — прихвастнул Суданский. — А значит, пью всё, что горит, и люблю всё, что шевелится.

— Складно говоришь, — усмехнулся Виктор Георгиевич.

— Культурный ты, мужик, вежливый, — сказал Задира. — Но хайло я тебе всё равно начищу: отпусти Галку — мне лень вставать.

— Не отпускай, не отпускай, — девица плотней прижалась к Суданскому. — Ты ему — рраз…! раз! — она махнула в воздухе кулачками — и на лопатки! Только сунься к нам, поганец!

— Вот дура! Счас же встану, — Задира сделал вид, что отрывает зад от скамейки. — Тебе, мужик, капец. Встречал я одного такого…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});