Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Было бы лицемерием с моей стороны и сильной неправдоподобностью сказать, что мне не было жутко в момент прохождения перед шестью дюжими лапами, уже протянувшимися к нам, да и рука Ольги, продетая в мою, сильно прижалась ко мне в этот критический момент.
— Видел? — сказала она, когда мы уже достаточно ушли и, повертывая в боковой переулок, увидели, что нас никто не преследует. — А квартира за занавесками освещена!
— Видел. А ты видела, что горшок с цветами стоит на своем надлежащем месте?
— Да.
— Надо переменить систему сигналов, эти более не годны.
Когда мы вновь пришли к Кравчинскому, туда вбежал, весь возбужденный, Александр Михайлов.
— Как дела у Буха? — спросил он меня прежде всего.
— Арестованы.
Я быстро рассказал ему о сигнале и о своем двукратном путешествии.
— Вы оба счастливо отделались, — проговорил он. — А у меня-то что вышло!
Он махнул рукой.
— Что такое?
— Подхожу я к квартире Трощанского по противоположной стороне улицы. Там горит лампа, как обыкновенно, и знак безопасности переставлен после ночи на надлежащее место. Вхожу я и звоню. Дверь отворяет жандармский унтер.
— Здесь, — говорю, — живет модистка?
— Здесь, здесь, пожалуйте! — отвечает он.
Что мне было делать? Я знаю, что никакая модистка тут не живет, что она этажом выше.
— Нет, — говорю, — я ошибся квартирой, она не похожа на ту, куда я хожу. Это, очевидно, выше!
А тут еще выскочили два других городовых.
— Пожалуйте, — говорят, — господин, мы вас должны отвести в участок, там разберут!
— Зачем в участок? — спрашиваю.
— Нечего, — говорят, — разговаривать. Поведем его, Василий, а Федор и Павлов пусть сторожат еще!
Вот двое из них повели меня по лестнице. Выходим на улицу. Тут как выхватил я свой никелированный наручник да как блеснул им у них перед самыми глазами! Оба заорали в страхе и отскочили в сторону. А я бросился бежать по переулку!
— Держи его, лови!.. — закричали они, пустившись за мной. — Стой, стрелять будем!
А я увидел перед собой забор дровяного двора, припрыгнул, схватился обеими руками за его верх, и — откуда только сила взялась? — в один миг перескочил на другую сторону! Слышу, они кричат за забором, тоже хотят перепрыгнуть, но обрываются, а я бегу дальше к противоположному концу большого двора, сплошь уложенного рядами дров, бревен и тесу. Злющая собака напала на меня, а я, отмахиваясь от нее своим кастетом, добежал до противоположной стороны, там снова перескочил на заднюю улицу, в которой не было ни души. По ней я вышел уже на людные улицы, сел на извозчика и поехал сюда.
Мы все слушали его рассказ, как сказку.
«Да, — думал я, — вот началась она, настоящая деятельность: с борьбою, с опасностями, с приключениями! Кто победит теперь? Гражданская свобода или политический абсолютизм? Свет свободной науки или принудительная тьма старинного неведения? Нам нанесли тяжелый удар, выхватив из нашей среды половину товарищей. Сомкнем же за ними ряды!»
— Знаешь? — сказал мне Кравчинский, как бы угадывая мои мысли и отведя Ольгу и меня в другую комнату. — Я теперь уже давно формально член их тайного общества.
И он указал на комнату, в которой оставил Александра Михайлова.
— «Троглодитов»? — воскликнул я, повторяя непроизвольно кличку, данную Клеменцем этому кружку по причине неизвестности квартир его членов никому постороннему.
— Да. В программу его входят: деятельность в народе путем пропаганды, агитации и деятельность по способу Вильгельма Телля на равных правах с народническим способом пропаганды. Хочешь войти и ты?
— Да! — ответил я решительно. — Ведь кружок, основанный нами после освобождения из заключения, теперь рассеялся и я свободен, а «троглодиты» мне всегда очень нравились.
— А вы хотите? — обратился он к Ольге.
— Тоже.
— И Перовская согласна! — дополнил Кравчинский. — Значит, ряды пополнены!
Мы все трое возвратились обратно.
— Они присоединяются к нам! — громко сказал Кравчинский оставшемуся в комнате Александру Михайлову.
Тот подошел к нам, крепко пожал обоим руки и поцеловал меня.
— Теперь, — сказал он, улыбаясь, — вам нужно только прочесть наш устав и дать слово подчиняться ему. Вас обоих мы уже давно голосовали без вашего ведома и единогласно решили принять, как только вы выразите согласие. Но я вас предупреждаю, что устав требует от всякого входящего отдать в распоряжение общества всю свою жизнь и все свое имущество.
— Это и хорошо! — ответил я за нас обоих.
— Итак, — сказал Кравчинский, — отныне нет более «троглодитов»! Мы в память Чернышевского и его погибших в Сибири товарищей будем называться, как и наш журнал: «Земля и воля»!
XV. «ЗЕМЛЯ И ВОЛЯ»[66]
1. В редакторском звании
— Ну что же? — спешно спросил меня Александр Михайлов, которого после Кравчинского любил я более всех среди моих товарищей за его беспредельную самоотверженность. — Скоро вы окончите редактирование первого номера?
Вопрос шел о задуманном нами свободном журнале «Земля и воля». Он должен был печататься в нашей тайной типографии, в устройстве которой Михайлов принимал деятельное участие.
— Уже все готово! — ответил я ему. — Кравчинский написал чрезвычайно поэтическую статью, начинающуюся словами... Впрочем, нет, я лучше прочту тебе конец ее целиком.
Я вынул статью из своего портфеля и начал ему читать:
«Оставьте катехизисы и учебники! Погрузитесь в великое море народное, раскройте ваши очи, разверзайте уши! Прислушайтесь к рокоту волн народной жизни, уловите ту струю, которая прямо брызжет из сердца народного, и тогда смело беритесь за руль вашей лодочки и сильным ударом бросайте ее туда, в самую середину ее! Радостно подхватит она вас и высоко, высоко подбросит на своих могучих волнах! Труден ваш путь. Много утесов и подводных скал коварно сторожат вас на пути. Немало водоворотов в глубине этого неизведанного моря. Нелегко отличить действительные жизненные стремления массы от уродливых болезненных продуктов ее ненормальных условий.
Но разве трудность пугает борца? Разве не в них черпает он новые силы для их преодоления? Веруйте в свой народ, веруйте в себя!»[67]
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- От снега до снега - Семён Михайлович Бытовой - Биографии и Мемуары / Путешествия и география
- Беседы Учителя. Как прожить свой серый день. Книга I - Н. Тоотс - Биографии и Мемуары
- Николай Георгиевич Гавриленко - Лора Сотник - Биографии и Мемуары
- История рентгенолога. Смотрю насквозь. Диагностика в медицине и в жизни - Сергей Павлович Морозов - Биографии и Мемуары / Медицина
- Самый большой дурак под солнцем. 4646 километров пешком домой - Кристоф Рехаге - Биографии и Мемуары
- Самый большой дурак под солнцем. 4646 километров пешком домой - Кристоф Рехаге - Биографии и Мемуары
- Беседы Учителя. Как прожить свой серый день. Книга II - Н. Тоотс - Биографии и Мемуары
- Фридрих Ницше в зеркале его творчества - Лу Андреас-Саломе - Биографии и Мемуары
- Рассказы - Василий Никифоров–Волгин - Биографии и Мемуары
- Мифы Великой Отечественной (сборник) - Мирослав Морозов - Биографии и Мемуары