Миля над землей - Лиз Томфорд

поднимется по ступенькам дома.

Она оборачивается, на ее лице написано замешательство.

– О, простите, – я убираю руку. – Я обозналась.

Поразительно похожие карие глаза, не говоря уже о дерзкой улыбке.

Я качаю головой, не веря себе.

– Откуда вы знаете мою дочь? – спрашивает она.

У меня расширяются глаза. Что она здесь делает? Знает ли Зандерс, что она здесь? Она не должна быть здесь, не сейчас. Не тогда, когда для него так много поставлено на карту.

– Что вы здесь делаете? – резко спрашиваю я.

Она напрягается всем телом.

– Прошу прощения?

– Я знаю, кто вы. Вы мать Эвана. Какого черта вы здесь делаете?

Она меряет меня взглядом с головы до ног, изучая и оценивая каждый сантиметр. Я уверена, что моя одежда больших размеров из комиссионки не производит на нее впечатления, особенно по сравнению с ее дизайнерской сумочкой и обувью. Она сжимает ручки своей дорогой сумки наманикюренными пальцами, вцепляясь так, словно в этой сумочке заключены все ценности мира.

– Не знаю, кем ты себя возомнила, – она хмурит брови от отвращения, – но это он пригласил меня сюда.

Что? Какого черта он это сделал? И именно на этой неделе из всех недель?

Она поворачивается ко мне спиной, направляясь вверх по ступенькам на своих красных каблуках, которые знавали лучшие дни.

– Знаете, вы все упустили! – кричу я, заставляя ее остановиться на полпути и повернуться ко мне. Она стоит на ступеньках выше меня, глядя сверху вниз. – Ваш сын, он потрясающий. Но не благодаря вам.

– С кем, черт возьми, ты думаешь, ты разговариваешь? – Она неторопливо спускается в моем направлении, будто выслеживает свою добычу.

Я стою прямо, расправив плечи.

– Я разговариваю с женщиной, которая бросила своего шестнадцатилетнего сына, потому что его отец не зарабатывал достаточно денег ей на всякое барахло. Это я о вас, а то вдруг вы не поняли.

Ее глаза подозрительно сужаются.

– Не лезь не в свое дело. Тебя это не касается. Это касается только меня и моего сына. Я даже понятия не имею, кто ты такая.

– А что удивительного? – снисходительно усмехаюсь я. – Конечно, вы не знаете, кто я такая. Вы не пойми где шлялись последние двенадцать лет.

– Ты…

Я поднимаю руку, прерывая ее.

– Я не закончила. Возможно, ваш сын не может этого понять или сказать вам в лицо, но без вас ему будет лучше. Разве так можно? Разве можно бросить своего ребенка-подростка, а потом вернуться, когда он начал зарабатывать больше денег, чем можно было мечтать? Вы его бросили! Он просто хотел, чтобы мама любила его, а вы, черт возьми, ушли. Но вам же хуже, потому что он – лучший человек, которого я знаю, и он стал таким человеком сам, без вашей поддержки. Вы понятия не имеете, что потеряли.

Я отворачиваюсь от женщины, которая родила Зандерса, но, сделав пару шагов в сторону своего дома, передумываю и снова поворачиваюсь к ней, лицом к лицу.

– Перестаньте приходить за его деньгами. Вы просто ставите себя в неловкое положение. Уйдя, вы окажете ему услугу.

Для пущей выразительности я показываю ей два средних пальца и ныряю в вестибюль своего здания, чтобы продолжить ждать машину.

48. Зандерс

Стиви демонстративно показывает моей матери два средних пальца, и я не могу сдержать тошнотворно довольной улыбки, которая появляется на моем лице, когда наблюдаю за этой сценой из окон пентхауса.

Я слишком одержим этой шальной девчонкой, и трудно передать, как у меня сжимается сердце от осознания того, что она все еще прикрывает мою спину, несмотря на то, что пока не готова со мной разговаривать.

Но это чувство гордости быстро сменяется паникой при виде того, как моя мать исчезает внизу, в вестибюле моего многоквартирного дома.

Я думал об этом несколько дней, постоянно репетируя слова, которые хочу ей сказать. Но независимо от того, насколько готовым я себя чувствовал, когда бронировал ей билет на самолет или оплачивал ее отель, в этот момент вся эта подготовка вылетела в трубу.

Моя сестра дала мне ее номер телефона на прошлой неделе, и все утро мой палец зависал над одним и тем же контактом, желая вообще отменить эту встречу. Меня охватывала паника пополам с гневом. Но я не мог ее отменить. Мне нужно было встретиться лицом к лицу с этой женщиной еще тогда, когда мне исполнилось шестнадцать, но только сейчас, осознав, что мое прошлое с ней сдерживало мое будущее, это стало насущной необходимостью.

Не счесть, сколько сообщений я написал Стиви, рассказывая ей о том, что собираюсь сделать, нуждаясь в ее помощи, желая, чтобы она была рядом со мной. Но я не отправил ни одного. Разве это не было бы эгоистичным? Ее отчаянное, умоляющее лицо, напряженный и надтреснутый голос – все это запечатлелось в моей памяти с того дня, как я расстался с ней. Я не могу попросить ее о помощи, когда так поступил, ведь я виноват. Итак, я пройду через это сам, зная, что это шаг, который поможет мне вернуть ее.

Я все расхаживаю по гостиной, и наконец у двери звякает динамик.

– Мистер Зандерс, здесь… – мнется швейцар, – здесь миссис Зандерс.

Она до сих пор использует эту фамилию? Как удобно.

Я глубоко вдыхаю через нос и так же медленно выдыхаю.

– Да, спасибо. Впустите ее.

Меньше чем через две минуты я слышу, как лифт останавливается в моем холле, а еще через пятнадцать секунд стук в дверь эхом разносится по квартире, и по моей спине пробегает неприятная дрожь.

Потеребив часы на запястье, я поправляю воротник рубашки, не в силах устроиться поудобнее. Я подумывал переодеться, но я отношусь к этому визиту как к деловой встрече, так что рубашка на пуговицах и брюки – как раз то, что нужно. Несмотря на это, непривычный наряд вызывает у меня сейчас зуд и клаустрофобию. И виной тому – женщина, стоящая по ту сторону двери.

Но это мой дом, и это моя жизнь. У меня здесь все под контролем. Я успешен и горжусь тем, чего достиг. Она не заслуживает никакой благодарности. Я не позволю ей заставить меня чувствовать себя таким же ничего не значащим, как в тот день, когда она ушла.

Еще раз вздохнув для успокоения, я выпрямляю спину, тянусь к ручке и, сдерживая нервное напряжение, открываю дверь.

– Эван, – с чувством гордости говорит мать. – Я так рада тебя видеть.

Она выдерживает мой пристальный взгляд, натянуто улыбаясь, и в этой улыбке есть скрытое намерение. Но когда эта женщина стоит передо мной, я чувствую, что рушусь, снова превращаясь в того обиженного шестнадцатилетнего мальчишку, которого она бросила.

Ее глаза, как я помню, очень похожи мои собственные. Волосы уложены идеально, но светло-коричневая кожа за последние двенадцать лет постарела. Она появлялась на моей игре два года назад, но я видел ее