Скобелев: исторический портрет - Валентин Масальский

Второй, неопубликованный документ это — хранящееся в ОР РГБ письмо в редакцию газеты «Утро России» отставного генерал-лейтенанта К.Блюмера, в Ахал-Текинскую экспедицию молодого офицера (послано также после Февральской революции). Возражая Л.Ф.Снегиреву, пытавшемуся в статье о смерти Скобелева представить его в качестве «монархиста par excellence» (преимущественно), этот свидетель, близко общавшийся со Скобелевым во время двухмесячного пребывания небольшого летучего отряда на персидской границе, ссылается на многочисленные личные с ним беседы. По его словам Скобелев, «считав себя как бы в своем семейном кругу, говорил на разные политические и патриотические темы без особого стеснения; помню, например, как он однажды довольно недвусмысленно дал понять, что считает ненормальным положение России, как славянской державы, под скипетром немецкой династии». Эта мысль, очень характерная для Скобелева, нам уже известна. Более принципиально следующее сообщение Блюмера. Скобелев, писал он, был предан личности Александра II, «но это нисколько не отражалось на его политических убеждениях. Отношения же его к новому императору вскоре выяснились в отрицательную сторону, а когда стало окончательно определяться реакционное направление правительства последнего, то Скобелев попытался составить заговор с целью арестовать царя и заставить его подписать конституцию. Как видно, монархизм, да еще «par excellence», белого генерала мало отличался от политических убеждений его однофамильца, нынешнего министра труда». В этом свидетельстве мы находим новое, независимое от П.А.Кропоткина и Ф.Дюбюка, подтверждение плана Скобелева об аресте Александра III и введении конституции. Оно также вновь подтверждает уже нам известный принципиальный антимонархизм генерала, его политический радикализм, позволявший сравнивать его убеждения с убеждениями социалиста (не исключено, что здесь лежит разгадка многочисленных указаний Немировича-Данченко, что он не может раскрыть читателям убеждения Скобелева).

Следующий шаг Скобелев предпринял летом того же года, во время своей парижской поездки. На этот раз он решил использовать пребывание за границей Лорис-Меликова для того, чтобы прозондировать возможность привлечения его к участию в осуществлении своих планов. Об этом свидании мы знаем по рассказу А.Ф.Кони, находившегося с Лорис-Меликовым в дружеских отношениях. Человек безупречной честности, Кони, конечно, точно передает слова собеседника. Свидание состоялось в Кельне. «Там он меня встретил роскошным обедом, экстренным вагон-салоном и т. д. Мастер был на эти вещи! Встретил на дебаркадере, с напускной скромностью, окруженный все какими-то неизвестными… Умел играть роль!.. Когда мы остались в вагоне вдвоем со Скобелевым, — рассказывает Лорис-Меликов, — я ему говорю: «Что, Миша, что тебе?» Он стал волноваться, плакать, негодовать… «Он меня даже не посадил!» и затем пошел, пошел нести какую-то нервную ахинею, которую, совершенно неожиданно, окончил словами: «Михаил Тариэлович, вы знаете, что, когда поляки пришли просить Бакланова, командовавшего в Августовской губернии, о большей мягкости, он им сказал: «Господа! Я аптекарь и отпускаю лишь те лекарства, которые пропишет доктор (Муравьев); обратитесь к нему!» То же говорю и я! Дальше так идти нельзя, и я ваш аптекарь. Все, что вы прикажете, я буду делать беспрекословно и пойду на все. Я ему устрою так, что если он приедет смотреть четвертый корпус, то на его «Здорово, ребята!» будет ответом гробовое молчание… Я готов на всякие жертвы, располагайте мною, приказывайте! Я ваш аптекарь!..» Я отвечал ему, что он дурит, что все это вздор, что он служит России, а не лицу, что он должен честно и прямодушно работать и что его способности и влияние еще понадобятся на нормальной службе и т. д. Внушал ему, что он напрасно рассчитывает на меня, но он горячился, плакал и развивал свои планы, крайне неопределенные, очень долго. Таков он был в июле 1881 г. Это мог быть роковой для России человек — умный, хитрый и отважный до безумия, но совершенно без убеждений».

Из рассказа Лорис-Меликова можно понять, что в беседе с ним проявились те черты характера Скобелева, о которых говорилось в его общей политической характеристике. Предприняв зондаж и встретив со стороны собеседника увещевания в благоразумии, он не стал раскрываться перед отставным диктатором, так как убедился, что рассчитывать на него нельзя. С другой стороны, то, что сказал Скобелев, нельзя было повернуть против него. Формально говоря, из его высказываний и планов, «крайне неопределенных», следовало только одно: что он недоволен царем за прием после Ахал-Теке. Но это было естественно и к тому же общеизвестно, в этом не было ничего нелояльного по отношению к режиму в принципе. Это формально. А по существу, если читать между строк, становится совершенно понятно: это было предложение совместного антимонархического выступления. Именно так это поняли революционеры. Исследователь народнического движения В.Я.Богу-чарский писал: «Есть известия о том, что будто бы, опираясь на свой авторитет «белого генерала», Скобелев являлся к Лорис-Меликову с предложением совершить самое решительное пронунсиаменто». Лорис-Меликов, конечно, прекрасно понял Скобелева. При всей неопределенности формы, в которой тот развивал свои планы, из его рассказа хорошо видны их направленность и крайняя решительность. Понял… и отказался. Так далеко в своем либерализме он не шел. Что же касается характеристики Скобелева как человека без убеждений, то этот шаблон всегда применялся к волевым и решительным людям, действовавшим вопреки букве закона во всякую переходную эпоху.

Все эти шаги предпринимались белым генералом, конечно, конфиденциально. Но он не стеснялся таких действий и высказываний, о которых заведомо было известно, что они будут доведены до сведения начальства и самого царя.

В начале 80-х гг., после самого большого успеха террористической деятельности народовольцев, убивших Александра II, правящую верхушку и царский двор охватил панический и вполне оправданный страх перед новыми покушениями. Не полагаясь уже на полицию, для борьбы с тайными революционными организациями они решили создать столь же тайную организацию контрреволюционеров, которая должна была повести борьбу против революции средствами самих революционеров: выслеживать и физически устранять вождей и активных деятелей народовольческих организаций. Организация, получившая название «священной дружины», имела центральный комитет в составе Воронцова-Дашкова, генерала Ширинкина (дворцовый комендант), генерала Дурново (казначей). Душой дружины был граф П.П.Шувалов (граф Боби), которому помогали П.П.Демидов (князь Сан-Донато) и князь Щербатов. Игнатьев дал им уничтожающую характеристику:»… Шувалов: он ретивый, но молод, неопытен… Сан-Донато донельзя глуп, но все же лучше кн. Щербатова, заведомого вора». Характеристика Игнатьева оказалась, как всегда, верной, вплоть до того, что Щербатов, допущенный к денежным средствам организации, проворовался, едва начав свою деятельность. Есть данные, что в ЦК входил великий князь Владимир Александрович. Организация имела в столице и в провинции местные отделения, которые, в свою очередь, ведали «пятерками» рядовых сыщиков и террористов. Для руководства черновой шпионской работой был приглашен бывший сотрудник недавно ликвидированного ненавистного народу III Отделения генерал В.Н.Смельский, оставивший интересный дневник.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});