Дочь Монтесумы. Сердце Мира - Генри Хаггард

Через небольшую дверь в стене они поднялись по узенькой лестнице и дошли до заделанного решеткой широкого отверстия в стене, через которое настоятели могли, невидимые, наблюдать за всем, что делалось в церкви.

– Отсюда мне пришлось однажды видеть зрелище, которое я никогда не забуду! – заметил дон Игнасио.

Потом он провел гостя через несколько темных проходов и ввел в уютную, по-испански обставленную комнату.

– Ваша спальня рядом, сеньор! – проговорил дон Игнасио, открывая тяжелую дверь.

Глазам Джонса представилась довольно мрачная комната с толстыми решетками на окнах, отстоявших на десять футов от пола. Стены были расписаны фресками и картинами, изображавшими мрачные сцены инквизиции. Разостланные на полу ковры несколько смягчали первое жуткое впечатление.

– Я боюсь, что вам не понравится это помещение, – продолжал дон Игнасио, – но это наша лучшая комната для гостей. Она может вас заинтересовать: ходят слухи, что в ней бывают призраки, – вы, англичане, не верите этому, – но слухи имеют некоторое основание, если знать, что творилось здесь во времена Педро Морено. Он замыслил убить меня и моего друга, хотя ему это и не удалось. Но впоследствии, когда я купил поместье, то нашел несколько скелетов под полом, там, где стоит кровать. Я распорядился предать их христианскому погребению…

Джонс поспешил уверить своего хозяина, что не придает никакого значения подобным россказням, но – в чем он ему никогда не сознался – первую ночь в настоятельской опочивальне провел не совсем спокойно, вероятно, вследствие слишком крепкого выпитого на ночь кофе. Тем не менее в свои последующие посещения асьенды он всегда просил отвести ему эти комнаты.

Ужин приятно поразил Джонса после той грубой и приправленной чесноком пищи, которая составляет основу мексиканской кухни. Закурив чудную сигару домашнего изготовления и простившись с торопившимся священником, Джонс свел разговор на местные древности и с удовольствием заметил, что познания его собеседника очень обширны, что он знает не только историю многих исчезнувших племен, но владеет ключом к чтению иероглифов древних надписей, считавшимся между учеными навсегда утраченным.

– Грустно думать, что ничего живого не сохранилось от всей этой цивилизации, – заметил Джонс. – Если бы хоть сказание о Золотом Городе, Сердце Мира, где-то среди неисследованных мест Центральной Америки, было правдой, я отдал бы десять лет моей жизни, чтобы увидеть этот город. Я бы с наслаждением заглянул вглубь веков и посмотрел на деяния народа, прекратившего свое существование. При всем богатстве воображения нет возможности восстановить исчезнувшее с помощью одних только сохранившихся развалин и преданий… Я удивляюсь вам, дон Игнасио, как вы, никогда, конечно, не видавший древних жителей, можете говорить о них с такой определенностью!

– Действительно, сеньор, это было бы удивительно, если бы я их сам не знал. Вы можете счесть меня за рассказчика сказок, но случилось так, что я видел Золотой Город и его цивилизацию и могу засвидетельствовать, что его диковинки гораздо удивительнее, чем рассказы преданий или испанских романистов!

– Как? Что? – воскликнул Джонс. – Или я выпил лишний стакан вашего превосходного вина? Может, я сплю и вижу сон? Я не ослышался – человек, сидящий передо мной, видел тайный город индейцев?

– Да, я это сказал, но вы можете мне не верить. Я никогда не говорил об этом, чтобы не прослыть лжецом. Вам также ничего не скажу, не желая, чтобы мой вероятный будущий друг был обо мне нелестного мнения. Я сожалею, что сказал лишнее, но прошу вас вспомнить: среди девственных лесов, пустынь и сьерр Центральной Америки, где никогда еще не ступала нога белого человека, достаточно простора для многих древних городов. На расстоянии двухсот миль от того места, где мы теперь сидим, живет племя лакандонцев, некрещеных индейцев, никогда не видевших ни одного бледнолицего, исповедующих веру своих отцов. Нет, сеньор, мы больше не будем говорить об этом, так как у меня нет никаких доказательств, подтверждающих мои слова, кроме разве одного…

– Какого?

– Я покажу вам, если желаете, – сказал дон Игнасио, вставая и выходя из комнаты.

Вернувшись, он протянул Джонсу кожаную коробку, из которой достал чудный изумруд редкой величины в золотой оправе, хорошо отполированный, но не граненый. С одной стороны оправы были выгравированы черты человеческого лица, с какими-то иероглифическими надписями вокруг. На другой стороне были такие же надписи.

– Вы можете это прочитать? – спросил Джонс, внимательно осмотрев камень.

– Да, сеньор. Здесь написано: «Очи и уста, смотрите на меня, молите за меня». А на оборотной стороне: «Сердце Неба, в тебе мой дом».

– Удивительно! – сказал Джонс со вздохом, так как он отдал бы все, что имел, до башмаков включительно, чтобы только получить этот редкий камень. – А теперь вы, может быть, сделаете для меня исключение и расскажете мне историю города?

– Боюсь, что не смогу удовлетворить ваше любопытство! – произнес дон Игнасио, качая головой.

– Но вы уже так много открыли мне! – настаивал Джонс.

– Хотите еще кофе? – перебил его хозяин. – Нет? В таком случае, выйдем на крышу и полюбуемся видом. По преданию, монахи там даже обедали. Потом они построили наверху одну стену, после того как с трудом отразили очередное нападение индейцев, доведенных до отчаяния их притеснениями… Завтра я вам покажу всю окружающую местность. В Мексике все гоняются за рудниками, но здесь земля богаче всяких рудников: я это знал и продал все изумруды, которые имел, чтобы купить поместье. Оно очень поднялось в цене и поднимется еще, когда поспеют молодые посадки какао… Вот мы и одолели лестницу. Я уже стар и с трудом поднимаюсь… Не правда ли, здесь чудный воздух? Велик и прекрасен Божий мир, хотя в нем много греха и зла… Мне жаль оставлять его красоту, но я надеюсь, что там, выше, у Господа, есть еще лучшие места!

После этого много ночей провел Джонс под радушным кровом индейца и с каждым посещением все сильнее привязывался к хозяину, главная забота которого заключалась в том, чтобы делать как можно больше добра другим. Они часто совершали совместные поездки, осматривая ближайшие развалины, и во время одной из них Джонс пригласил дона Игнасио к себе. Показывая ему рудники и шахты, Джонс жаловался, как трудно найти рабочие руки. Благодаря дону Игнасио это затруднение немедленно исчезло, к немалой выгоде той компании, на службе у которой находился Джонс. Дон Игнасио послал за ближайшим касиком и о чем-то с ним переговорил; через неделю у Джонса уже не было больше нужды в усердных рудокопах-индейцах, хотя раньше они избегали его.