Пять ликов богини - Александр Свирин

Менке бежит ко мне. В руках у него лист бумаги. Видимо, хочет показать рисунок.

— Мама, смотри! — восторгается он. Протягивает мне лист.

Я беру его и смотрю на рисунок.

Сердце на мгновение замирает, а затем стучит вновь с небывалой силой. Его удар больно бьёт изнутри по грудной клетке. Это что, я? Как красиво. В зеркале я вижу совсем другое. В глазах Менке я словно богиня. Очень красивый портрет, даже не верится.

Искренняя благодарность так и просится на волю. Мне бы сказать, как сильно я его люблю, и как счастлива. Но плотно сжатые губы никак не размыкаются.

Я должна держаться роли строгой и холодной матери, которая не поощряет пустую трату времени на подобную чушь. Я не должна проявлять любовь и заботу. Но мне не хватает сил сделать необходимое. Поэтому я просто убегаю прочь и запираюсь в ванной.

Я прислоняюсь спиной к двери. Сползаю по ней на пол. Из груди рвутся наружу рыдания, капельки слёз скатываются по щекам. Я откладываю рисунок в сторону. Роняю лицо в ладони.

— Я не могу, — говорю в пустоту. — Я не могу...

— Ты должна, — отвечает мне голос Деи. — Вернись и порви рисунок у него на глазах. Скажи, что вышло плохо.

— Не могу. — Я отрицательно мотаю головой. — Не заставляй меня.

— Рама Вишан не рисовал.

«Ну и что?!» — хочется воскликнуть. Но я молчу. Почему я вообще делаю это? Плевать на Дею. Плевать на всё. Рама Вишан давно умер, а Менке жив и у него всё впереди. Он мой сын. Я не стану ломать его.

Мои плечи сотрясаются от рыданий. Лёгкие горят огнём. Нос не дышит, перед глазами всё плывёт. Я смотрю на полоток, на котором давно поселилась неубиваемая чёрная плесень. Проходит минута, и я немного успокаиваюсь. Внутри зреет решимость.

— Нет, — отвечаю Дее. — Я этого не сделаю.

— Ты разве забыла нашу миссию?

— Это твоя миссия. Не моя.

Я встаю, подхожу к раковине и умываюсь. Вытираю лицо полотенцем.

— Я больше не хочу продолжать, — говорю. — Всё это неправильно. Менке — не капитан. Я не отниму у него собственную жизнь и душу ради возрождения давно почившего человека.

— Неужели ты больше не любишь Раму?

— Люблю. Но и Менке я тоже люблю. Интересы живых превыше интересов мёртвых, Дея. Но тебе этого не понять, потому что ты не человек. А я поняла. Он останется здесь, со мной. Завтра ничего не случится.

Я подбираю рисунок Менке с пола. Смотрю на него с улыбкой. Отныне я больше не надену маску. Я покажу ему свои подлинные чувства.

— Ты уверена? — спрашивает Дея.

— Уверена.

— Что ж. Тогда я убью его.

Моя рука замирает на полпути к дверной ручке.

— Ты не посмеешь...

— Ума, я создала тебя для выполнения определённой задачи. Если ты отказываешься её выполнять, то ты мне больше не нужна. И Менке тоже не нужен, если ты собираешься сорвать всю миссию. Мне придётся убить и Зевану с Нане, которых я уже отправила на место. Ничего, у меня полно времени. Подожду ещё и повторю всё заново.

Я не могу пошевелиться. По спине пробегают мурашки, волосы встают дыбом. Ощущение, будто над головой занесён топор палача. Плевать на мою жизнь. Но Менке...

И ведь она сделает это. Дея всегда добивается своего.

Я сжимаю кулак и бью в стену. Лицо искажается в яростной гримасе.

Как она смеет! Ведь мы одно и то же! То, что я сейчас в человеческом теле не значит, что я перестала быть собой. Я богиня, мать всех людей! Я построила этот мир! И я имею полное право решать за себя.

Я усмехаюсь. Бесполезно. Мне не переубедить себя, я знаю. Я лишена власти. Вот значит, каково это — бессилие. Ужасно болезненное чувство.

Я вновь смотрю на рисунок. Выбора нет. Но никто не запрещал мне небольшое жульничество.

Я подзываю с помощью нейрокома домашнего робота-слугу. Приоткрываю дверь. Отдаю ему рисунок.

— Сделай точную копию и принеси её мне, — велю я. — Оригинал положи в ящик в моей комнате.

Робот отправляется исполнять задание. Дея молчит. Она поняла мой замысел и, судя по всему, не противится. Спасибо и на том.

Через минуту робот возвращается. Я беру копию рисунка Менке и внимательно рассматриваю. Превосходно. Если не вглядываться, то и не отличишь. Выхожу из ванной и иду обратно на кухню.

Менке сидит за столом и что-то читает на сенсбуке. Я подхожу к нему. Смотрю на него сверху вниз, как судья на приговорённого.

— Плохо вышло, — говорю я. — У тебя совсем нет таланта к рисованию.

И рву копию рисунка прямо у него перед носом. Прости, сын. Это ради тебя. Ради твоей жизни. Ради твоей судьбы. Придёт время, и ты обретёшь свободу. Но сейчас... Прошу, выдержи это. Переживи, переболей. Стань сильнее и выносливее.

Я смотрю на Менке. Он явно ошарашен, вот-вот расплачется. Открыл рот, не в силах ничего сказать, ничего возразить. Прости, прости, прости... Я не хотела.

Я не выдерживаю этого взгляда, полного разочарования, гнева, страха. Взгляда, в котором застыл немой вопрос: «Почему?». Я разворачиваюсь и ухожу, забирая обрывки рисунка с собой. Ещё миг — и я вновь разрыдаюсь. Ему нельзя видеть. Сегодня я спасла его, но какой ценой?

Впрочем, завтра мне придётся заплатить куда больше.

Одиннадцать лет не сидела за рулём. А тело всё помнит. Пусть машина старая, движок уже барахлит, но оно к лучшему. Менее рискованно.

Я еду по просёлочной дороге к Песочному Холму. А пока внутренне собираюсь с духом. Как же тяжело повторить то, что совершила Лейла Мустафина. Ей всё наверняка далось проще — шизофрения. Но я в здравом уме. И это самое страшное.

А вот и горка. Дорога забирает вверх, петляет между деревьями. Менке стоит где-то там, у края. Именно там, где он мне и нужен. Молю, хоть бы он не сильно пострадал. Пусть