Княжна - Елена Блонди

Хаидэ привязала лошадь к низкому деревцу, повернулась, упирая руки в бока. Но насмешливый хриплый голос подруги опередил ее сердитые слова:

— Он прав, сестра, не ругай. Я сойду сама. Степь прибавила мне сил.

Ахатта медленно сползла с повозки, встала, покачиваясь и дыша морским воздухом, настоянным на цветущих травах. Высокая грудь, крепко спеленутая повязкой под серой хламидой, поднималась от жадных медленных вдохов.

— Дай мне руку. Если не боишься сама…

Хаидэ протянула руку и взяла холодные пальцы, сжала легонько, помогая подруге идти по узкой извилистой тропке. Позади Фития распоряжалась мужчинами, нагружая их ворохом плащей и хитонов.

— Твой яд уходит, — уверенно говорила княгиня, ведя больную вниз между серых камней, — там теплый песок, посидишь, посмотришь на море. Помнишь, Крючок, как мы вместе таскали ракушки и жарили их на огне? Пень упал в воду. А Ловкий… — и замолчала, неловко оборвав фразу.

— Мой яд никогда не уйдет, — тихо ответила та, — но ты права, я уже могу удержать его в себе. Будто я сосуд, закрытый пробкой. Если болезнь покинет меня, силы хватит, чтоб не открывать его.

Становясь на горячий чуть влажный песок, Хаидэ закивала, улыбаясь. Ахатта про себя добавила «если я захочу — не открывать сосуд», но не сказала этого вслух.

Солнце разгоралось, будто ветер, меняя направление с севера на запад, раздувал его, как горящую в костре головню. И от песка поднимались вверх тонкие струйки пара. Женщины сидели рядом на постеленном покрывале, вытянув ноги пятками на горячий песок, смотрели, как рабы подносят к воде охапки одежды, а Анатея и Гайя, расстелив вещи на плотной полосе у самой воды, намыливают их кусками глины, перекрикивая прибой. Заходят в море по пояс, черпая из него и сгибаясь, несут деревянные большие ковши — ополоснуть ткань. Мрачный Хинд с мальчиком-подростком подхватывали выстиранные вещи, выкручивали и, встряхнув, складывали в плоские корзины. А потом уносили по тропе к повозке, рядом с которой остался Лой — стеречь лошадей.

Закончив стирку, рабыни смеясь, выполоскали от песка мокрые подолы, стоя в воде. И выйдя, поклонились Хаидэ, ожидая приказаний.

— Фити, там за скалами, роща, помнишь, в прошлом году мы собирали ягоды? Подите, с корзинками, я хочу порадовать мужа свежими пирогами.

Нянька внимательно оглядела пустынный пляж, задрала голову к верхушкам скал. Кивнув, повесила на локоть корзину и, перемешивая ногами песок, повела рабынь за выступающую скалу. Мужчины-рабы переминались поодаль. Хаидэ дождалась, когда женщины скроются, и приказала:

— А вы идите к Лою. Мы скоро придем. Ну, чего ждете? Тут пусто, тропа одна, стерегите там.

Когда голоса мужчин стихли, заглушенные шумом моря и скалами, вскочила и, стаскивая хитон, заторопила Ахатту:

— Пойдем в море, Крючок. Там тепло и вода унесет твою боль. Пойдем.

Нагибаясь, бережно взяла подругу за руки и заставив подняться, помогла снять хламиду, пропитанную запахом болезни. Жалостно морща нос, оглядела худые плечи с торчащими ключицами, ребра под натянутой кожей.

— Может, после моря ты сумеешь снова есть настоящую еду, а, Крючок? Одними цветами тела себе не вернешь.

Ахатта послушно брела за ней, загребая ногами песок. Рассказывала, входя в воду и нагибаясь, чтоб потрогать радостную прозрачную зелень:

— Когда я засыпаю, Лиса, я говорю со своим ядом. Тихо, в голове. Чтоб кормить его, мне нужна сильная любовь. Или сильная ненависть. А может, это одно и то же, сестра?

— Может, — соглашалась Хаидэ, нагибая ее голову, чтоб удобнее было намылить голубоватым куском нежной глины.

— Я убила голубку. Мне рассказала Гайя. Я была, как, как костер, что пыхает, не думая, на чьи руки попадет его пламя.

— Да. Так и было.

— А теперь… Да погоди, я захлебнусь!

Хаидэ смеясь, осторожно окунула ее лицом и повернула к себе, любуясь разгорающимся на скулах румянцем. Убрала с висков мокрые черные пряди, черпая воду ладонью, смыла с повязки на груди разводы глины. И потянув за распустившийся конец ткани, стала разматывать ее.

— Ополоснись, я пока постираю. И обсохнем, а то солнце скоро канет за край воды.

Море трогало их, плескалось у кожи, покачивало теплую воду под мокрыми руками. И Ахатта рассмеялась, чистым без хрипа голосом, глядя, как голая Хаидэ деловито полощет длинную холщовую полосу. Выйдя, они бросились на покрывало, сталкивая на песок скомканные вещи. Ахатта легла на живот и, раскидывая руки, вздохнула от удовольствия. Хаидэ, ложась навзничь, глядела на облака, которые, не выдержав солнечного света, таяли, рассыпаясь на отдельные клочки. Зажмурилась — свет щекотал глаза, рассекаясь мокрыми ресницами. И вдруг, испугавшись внезапно возникшей тени, резко села, опираясь о покрывало руками.

Над ними, заслоняя солнце, маячил черным корявым камнем мужской силуэт. И еще два подходили сбоку, держась за изогнутые короткие мечи у пояса.

— Смотри-ка, море вынесло нам подарок!

Услышав голос, Ахатта перевернулась, согнула колени, пытаясь вскочить, но мужчина обрушился на нее, притискивая локти к песку. Второй вцепился в волосы Хаидэ, оттягивая назад ее голову. И она, не видя ничего, кроме яркого неба с ровными грядками облаков, ощутила у шеи мертвый холод наточенного железа.

— Откроешь свой жабий рот, — просипел в ухо голос, — квакнешь хоть что, бесстыжая кобылица, твоя голова покатится обратно в море.

— А мне нравится эта, даром что худа, а посмотри, какое вымя, — загоготал тот, что лежал на Ахатте. Та, застонав, попыталась вырваться, но замерла, когда снова заговорил другой, прижимая лезвие плотнее к горлу Хаидэ.

— Дернешься, твоя рыжая девка умрет! Бери их, Фем, пока одни.

Третий, топчась рядом, оглядывался на скалу, которая закрывала тропу. И поторопил:

— Быстро. В скалы.

Ахатту рывком поставили на ноги, качаясь, она взмахнула руками, хватаясь за мужчину. Тот снова загоготал, закатывая маслянистые глаза, окаймленные черными густыми ресницами.

— Гляди-ка, не терпится ей. Успеешь, тощая. Еще насмотришься, когда отрезать будем по кусочку от твоей мыльщицы.

Глотая слова, выплевывал их со слюной и кислой вонью скверного вина, но руками работал ловко, стискивая локти Ахатты за ее спиной и толкая впереди себя к мешанине скал. Второй поднял Хаидэ, по-прежнему держа нож у ее горла, обхватил за талию и потащил следом, больно наступая на босые ноги разбитыми кожаными сапогами. Стукаясь о него коленями, Хаидэ водила глазами по облачным грядкам. Фити и девушки ушли за скалу. Лой не придет, пока не услышит их крик. А кричать, — значит упасть с перерезанным горлом, глядя мутнеющими глазами, как исчезают в скалах насильники.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});