Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Впрочем, Артеменко лукавил, пытался, как много раз до этого, обвести вокруг пальца самого себя. Только шельмование теперь выходило жалким. Он получил четкое распоряжение провести личное исследование и сделать аналитический вывод, насколько сегодня так называемые лидеры общественного мнения в регионах Украины прониклись идеологией российского проекта, насколько разные социальные слои в различных регионах Украины хотели стать народом России, или, как учили доморощенные ученые, некой Руси, Святой Руси. Или нет, пусть будет – Российской империи, так правильнее. Впрочем, сейчас название было не столь важно. Отменная, звучная вывеска может быть придумана позже. Над этим проектом уже давно корпели десятки мастеров пера в России, сотни подкованных новыми идеологами научных сотрудников, целая армия политологов, публичных и полупубличных вещателей нового путинского движения. Артеменко работал как бы параллельно орде социологов и просто тайных осведомителей, шнырявших по территории Украины во всех направлениях. Назревала какая-то развязка, и вместе с ее приближением он словно усыхал, превращался в мумию. Его личное восприятие происходящего день ото дня становилось все более отполированным, дьявольским образом ламинированным и при этом очень болезненным.
Алексей Сергеевич частенько видел один и тот же сон, воспроизводимый бессознательным в различных вариациях. Суть этого ночного видения обычно сводилась к одному и тому же. Он шел, наивный и непринужденно беспечный, порой даже счастливый, среди прекрасной природы, и обязательно набредал на водоем. Иногда такой чистый, что в нем можно было без труда разглядеть сверкающих чешуей, очень медлительных и кажущихся доступными рыб. А иногда даже забавных, несуществующих в природе зверюшек, крохотных приветливых бегемотиков например. И в то самое мгновение, когда он растворялся в первобытной умиротворенности, обласканный щедростью окружающего мира, опьяненный виртуальным счастьем, его глаза внезапно натыкались на силуэты ядовитых, отвратительно агрессивных змей, прячущихся в неизвестно откуда взявшихся участках тины. И тогда счастье исчезало, а он, скованный ощущением ужаса, пускался наутек. Без оглядки, не зная, была ли за ним погоня. Несколько раз такой сон случался, когда он был в Москве, и тогда Аля тотчас просыпалась вместе с ним, смотрела на него долгим, внимательным, изучающим взглядом. Потом молча привлекала к своей груди, заволакивала теплом, словно укрывала от всяческих неприятностей, и он, вдыхая нежный, родной, успокаивающий запах ее тела, медленно забывался с ощущением испуганного ребенка, вспомнившего эпизод из страшного фильма или вещие слова старухи из детской сказки.
2Что ж, он все еще выполнял задание, формально стоял на посту, хотя уже точно не знал, что и от кого охраняет. Алексей Сергеевич успел с близкого расстояния рассмотреть украинскую провинцию. Компактный, уютный и близкий по мировоззрению Донецк с зелеными, совсем как в столице, улицами уже кружился в вакхическом танце под воздействием восточного притяжения. Город жаждал возврата к былым временам. Полковник Артеменко мог быть удовлетворенным, Артеменко-наблюдатель, абстрагированный, но внимательный, не осуждал людей, которые изначально считали всю былую советскую территорию несправедливо, кощунственно распиленной неумолимой пилой истории. Но украинцу Артеменко было горьковато и неприятно: перспектива кукольных образов и марионеточной жвачки была лишена индивидуальности, самобытности, пылкости образа. Всякая забитость отвращала, а на украинской территории он отыскал выразительной индивидуальности в десятки, в сотни раз больше, чем в России, выстроившейся в одну маразматическую шеренгу на путинский призыв. Донецк, Луганск и даже до безобразия разбросанный Харьков он обнаружил российскими по духу, по разговорам, по настроениям. Но были осколки, которые, несмотря на простодушную прямолинейность, разили его наповал.
На одной из конференций в Донецке – нечто среднее между научной дискуссией и политическим зондажем – солидный профессор с глубоким, вдумчивым взглядом пепельных глаз задал ему неожиданный вопрос на чистом украинском языке:
– Сегодня идет борьба за историю, но я вам приведу простой пример дикой вестернизации Украины. Мы до определенного времени преподавали историю по старым учебникам, написанным советскими учеными. И вот в один момент нам сказали, что эти учебники изымаются, а мы должны преподавать по учебникам Ореста Субтельного. Я ничего не имею против Субтельного – каждый имеет свое видение истории, может отстаивать свою позицию. Но никто никому ничего не объяснил, и это насторожило, а многих – и отвернуло. Почему именно так меняется интерпретация событий и почему мы должны принять именно такую трактовку дат и имен. История – она ведь как вера. С ней так нельзя – взмах туда, мазок сюда…
Артеменко пожал плечами и не нашелся, что ответить. Опять и без того сплющенное, деформированное украинское в Алексее Сергеевиче еще больше сжалось в комок, притаилось, а российский полковник распрямил спину. Никто тут ни с кем не работал, никто в это непаханое поле не выходил… А следовало бы… Как раньше силой насаждали советские ценности, так потом стали нахлобучивать национальные принципы. Но если людям десятилетиями вдалбливали одно, то они будут еще долгие годы с отвращением выхаркивать другое. И все-таки украинец в российском полковнике был удовлетворен, после того как все тот же профессор, очевидно видевший в образе руководителя мифического фонда своего, поведал ему прелюбопытную историю:
– А знаете, я вот недавно был в Волгограде на всероссийской конференции для преподавателей вузов, по приглашению организаторов прочитал лекцию по международным отношениям Украины. Так вот что я вам скажу, уважаемый вы мой. Там такое промывание мозгов на государственном уровне, что впору за голову хвататься.
– Что вы имеете в виду? – на всякий случай спокойно осведомился Алексей Сергеевич, не подавая виду, что тема эта его интересует чрезвычайно.
Профессор, напротив, оживился, сделал экзальтированное движение согнутыми руками – вышло, как крылышками, – и продолжил:
– Наши великорусские коллеги договорились до того, что заявили: украинцы ошибочно считают себя народом. Аргумент, знаете, какой? Сейчас хохотать будете! Проблема, мол, украинцев в том, что в 1991 году им была навязана так называемая «концепция Грушевского». Ложная, основанная не на истории, не на фактах, а на мифах о существовании некоего отдельного украинского народа со своей государственностью. И язык себе придумали. Это нормально?!
На профессорской физиономии осталась маска: напускная ироничная улыбка – единственное противоядие от надменности и снисходительности великороссов. Но Артеменко было муторно и совсем не до надменности.
– А вы что?
– А я им: хорошо, пусть так. И лекцию начинаю на украинском языке. В глазах коллег недоумение. Организатор, такая себе невзрачная маленькая женщина, подходит и говорит приятным горячим шепотом: вы, мол, извините, а не могли бы вы на русском языке. Я же громко, чтоб все слышали, отвечаю: так мне тут сказали, что украинского языка не существует. И если так, то никого не должно смущать, что я на несуществующем языке лекцию читаю.
– Что ж, забавная история, хоть и пронизана черным юмором. А вообще-то, что вы об этом думаете?
Показную веселость ученого как рукой сняло, он стал серым, серьезным и мрачным. Артеменко увидел, как глубоки борозды у него на щеках – на самом деле переживает.
– Я думаю, что если Кремль взял под контроль науку, и в частности историю, дело плохо. Не столько для Украины плохо, сколько для российского народа. Так разрушается его величие, искусственно растворяется в политической кислоте его идентичность, самобытность. А ведь настоящий народ даже за пределами территории сохраняет идентичность, даже в единичном числе блестящ. Ну вспомните, и Бунин с Мережковским, умирая в Париже, оставались великими русскими. А Сикорский в Соединенных Штатах оставался великим украинцем, язык не забывал. Я вам просто скажу: каждый человек сам решит вопрос своей национальной самоидентификации. Нельзя жить взращенным в теплицах Кремля стереотипом: «Если русский любит Россию – он патриот. Если украинец любит Украину – он махровый бандеровский националист».
Человек преклонного возраста вздохнул и задумчиво повторил:
– Дело очень плохо. Но не все пропало. Да и не может такая великая страна пропасть, она уже состоялась. Я думаю, то поколение, что уже успело вырасти в новой Украине, на поклон в Белокаменную не поедет. Это наш брат может согрешить, а молодежь крепкая, выдюжит и страну не сдаст. Путин скопировал мыслительную убогость Сталина потому, что это ему на руку – так он намерен решить демографическую проблему российского народа. Вернее, так он думает. На самом деле, силу российского народа убивает цинизм, с каким выкорчевывается свободомыслие. В результате за последние пять лет, это в самое-то благополучное нефтяное время, Россию навсегда оставило почти полмиллиона человек. А из родной страны, как вы понимаете, не за колбасой едут. Вот где надобно искать корень зла. Потому я говорю: его историческая ошибка в том, что он воспрепятствовал Украине стать нормальной европейской страной, – и таким образом отобрал шанс и у России. Но не только поэтому Путин обратился к Сталину, задался целью возвратить его в массовое сознание, – он жаждет себе присовокупить образ вождя, оспаривание авторитета и власти которого есть самое непростительное деяние. А зря! Видно, он мало интересовался историей цезарей.
- Прокляты и убиты - Виктор Астафьев - О войне
- Март- апрель (текст изд. 1944 г.) - Вадим Кожевников - О войне
- Линия фронта прочерчивает небо - Нгуен Тхи - О войне
- Умри, а держись! Штрафбат на Курской дуге - Роман Кожухаров - О войне
- Присутствие духа - Марк Бременер - О войне
- Присутствие духа - Макс Соломонович Бременер - Детская проза / О войне
- Танк «Черный сепар» - Георгий Савицкий - О войне
- Десантура-1942. В ледяном аду - Ивакин Алексей Геннадьевич - О войне
- Ремесленники. Дорога в длинный день. Не говори, что любишь: Повести - Виктор Московкин - О войне
- Два капитана или день рождения фюрера - Борис Бем - О войне