Невидимый человек - Ральф Уолдо Эллисон

ж Самбо — обаяшка, кукла-неваляшка,

Самбо прыткий, Самбо вальяжный,

Пляшет буги-вуги, даром что бумажный.

Ножкой этак, ручкой так —

И всего за четвертак,

Он у нас мастак!

Кукла Самбо дает представленье

Почтенной публике на удивленье.

Подходите познакомьтесь с нашим Самбо,

Он…

Я понимал, что мне пора бежать по делам, но был не в силах отвести взгляд от пляски этой бездушной, бесхребетной, беспечальной куклы; желание повеселиться вместе с зеваками боролось во мне с желанием растоптать ее прямо сейчас, но бумажный человечек внезапно обмяк, и я увидел, как зазывала наступил носком башмака на круглую картонку-ступню, а затем пальцы крупной черной руки сжали кукольную голову и ловко потянули вверх, отчего шея удлинилась вдвое, а когда кукольник отпустил эту картонную голову, кукла заплясала сызнова. Но вдруг пальцы зазывалы перестали двигаться в такт его песне. У меня возникло ощущение, будто я зашел в мелкий водоем, где дно вдруг сорвалось с места и накрыло меня с головой. Я поднял глаза.

— Не может быть… ты… — начал было я.

Однако кукловод намеренно смотрел мимо меня. А я замер, как пригвожденный, и услышал:

Что для счастья нужно Самбо,

Почему он рвется в пляс?

Только ради вас!

Самбо-весельчак так похож на человека,

Господа, это чудо двадцатого века!

А вот вам румба, Самбо-Буги, Самбо-Вуги

Не просит ни еды, ни питья, ни подруги,

На боковую не идет до поры,

Не знает депрессий, не знает хандры.

Не пожалейте четвертачок, господа,

А больше дадите — тоже не беда.

Нашему Самбо прокорм не нужен,

Но он любит, чтоб мне был ужин.

Будет мне ужин — Самбо рад,

Хозяйская улыбка — превыше всех наград.

Вы его встряхните, хорошенько растяните,

А дальше он сам.

Спасибо, леди…

И в самом деле, это был Клифтон: он с легкостью елозил на коленях, походя разминал ноги, не меняя ступни, задирал и опускал правое плечо так, чтобы рука неподвижно указывала на пляшущую куклу, и напевал куплеты, почти не раскрывая рта.

Снова раздался свист. Клифтон метнул взгляд на своего приятеля, стоявшего наготове с картонным коробом.

— Налетайте, покупайте крошку Самбо, покуда нам не настала амба! Не стесняйтесь, господа, кому?..

Свист повторился.

— Кому куклу Самбо — плясуна и прыгуна? Торопитесь, торопитесь, господа. У нас нет лицензии на продажу малыша Самбо, приносящего радость в каждый дом. Радость не облагается налогом. Не надо стесняться, почтенная публика…

На миг наши глаза встретились, он презрительно усмехнулся и снова завел свои куплеты. Меня словно предали. Я перевел взгляд на куклу, и горло мое стиснул спазм. К мокроте примешивался вкус ярости: развернувшись на пятках, я ринулся вперед.

В воздухе сверкнула белая вспышка, послышался невнятный стук, словно капли сильного дождя забарабанили по газетной полосе, и я увидел, как бумажная кукла повалилась на спину и обмякла, превратившись в мокрый ком бумаги с мерзкой, свернутой набок головенкой на вытянутой во всю длину шее и с вечно улыбающейся физиономией, обращенной к небу. Толпа с негодованием двинулась на меня. И опять раздался тот же свист. Какой-то пузатый коротышка посмотрел вниз, тут же поднял на меня изумленный взгляд и взорвался хохотом, тыча пальцем то в меня, то в куклу и раскачиваясь на месте. Толпа попятилась назад. Я заметил, как Клифтон идет по направлению к дому, где его дожидается напарник с картонным коробом. Вдоль стены дома выстроилась целая вереница бумажных кукол, которые, подобно танцовщицам из кафешантана, с непотребным усердием вскидывали ноги под истерический смех толпы.

— Ты, ты! — начал я, но Клифтон лишь подхватил пару кукол и шагнул к бордюру.

Теперь стоявший на стреме напарник Клифтона оказался совсем близко.

— Идет, — сообщил он, кивая в сторону приближающегося полицейского, сгреб в охапку всех кукол и, побросав их в свой короб, двинулся прочь.

— Дамы и господа! Прошу всех за малышом Самбо, мы продолжим за углом, — прокричал Клифтон. — Вас ждет необыкновенное представление.

Исход произошел стремительно; зазевались только двое — я и почтенная старушка в синем горошчатом платье. Она с улыбкой посмотрела на меня, потом на тротуар, где валялась одна из кукол. Я уже занес ногу, чтобы растоптать эту штуковину, но старушка взмолилась:

— Ой, нет, не надо!

Прямо напротив нас стоял полицейский. Изменив свой план, я наклонился, поднял с асфальта кукольного человечка и одновременно с этим отошел в сторону, чтобы ее разглядеть. На ладони у меня лежала диковинно-невесомая игрушка, и я почти не сомневался, что сейчас почувствую биение ее сердца. Но это была всего лишь неподвижная оборка из гофрированной бумаги. Я сунул куклу в карман, где носил железное звено от кандалов брата Тарпа, и направился вслед за расходившимися зрителями. Однако пересекаться с Клифтоном мне не хотелось. Не мог я спокойно на него смотреть. Чего доброго, выйду из себя и брошусь на него с кулаками. Я развернулся и, минуя полицейского, направился к Шестой авеню. Вот уж не думал, что увижу Клифтона при таких обстоятельствах. Что с ним случилось? Вдруг, беспричинно, нежданно-негаданно. Как он мог в такие короткие сроки отречься от Братства и заняться черт знает чем? И если уж отрекся, зачем старается утянуть за собой все отделение? Что скажут его знакомцы-единомышленники, не состоящие в рядах Братства? Вполне возможно, что он и впрямь решил «вырваться из хода истории», — кажется, так он выразился в ночь драки с Расом? Пораженный этой мыслью, я замер посреди тротуара. «Выпасть»… именно это слово употребил тогда Клифтон. Но он же понимает, что только Братство дает нам возможность проявить себя и не превратиться в пустышек — в бумажных кукол Самбо. Какое жестокое, обидное попрание всего человеческого! Господи! А я еще огорчался, что меня не позвали на совещание! Не позвали — и ладно, тысячу раз наплевать и забыть. В чем причина — тоже не важно. Я выкину подобные мысли из головы и буду держаться Братства. Без Братства я «выпаду»… окажусь на обочине. А эти ужасные куклы, где они только их откопали? Неужели нет других способов заработать двадцать пять центов? Может, лучше уж тогда продавать яблоки, ноты или хотя бы чистить обувь?

Пытаясь разобраться в этих переплетениях, я прошел мимо входа в метро и повернул за угол на Сорок вторую улицу.

Когда я вышел из-за угла на солнечный свет, у края тротуара толпились прохожие, приложив ладони козырьком.