Иные песни - Яцек Дукай

Под солнцем месяца юниуса, под африканским солнцем, бредя в неподвижном воздухе, армии добираются до границы Искривления, одна за другой, в отступе четырех и семи дней, трех и пяти тысяч стадионов. Они пересекают эту границу и входят в Солиодои, насколько позволяют им какоморфические джунгли: до их ерая и чуточку дальше, пока не начинают гибнуть люди, слишком много людей. Здесь разбивают лагеря. Стратегосы ожидают атак адинатосов из глубины какоморфии, так что приказы включают возведение всех возможных в подобных условиях укреплений. Обычные топоры здесь никак не годились, но в антосе человеческих кратистосов под их ударами падают деревья, а огонь пожирает ближайшие заросли — и таким вот образом в диком сердце Африки появляются три временных поселения, города Сил, фронтовые гарнизоне на фронте Арретесовой Войны: Апореум Навуходоносора, Мыта Иосифа, Исаф Ефрема. Ибо война с тем, что Иное не заключается в уничтожении — на самом деле Иное и так не поддастся уничтожению; человек способен уничтожать только как человек. Война с тем, что Иное, заключается в том, чтобы сделать его менее иным, более человеческим. И только тогда можно его уничтожить, только таким образом.

Так что бой велся в керосе, антропоморфия против какоморфии, антос кратисосов — против Искривления. Как далеко можно было войти в джунгли? Способен ли ты уже назвать эти деревья? А этих животных? А это небо? Можешь ли ты уже пересказать свои сны? В глубь джунглей высылались отряды в десяток человек, затем, в соответствии с описанием мучающих их болезней, вычерчивали линии фронта, планы наступлений; а солдаты быстро восстанавливали морфу в горячих объятиях ауры кратистоса. Джунгли начали выкорчевывать в двух направлениях от Исака, строя дороги к центру Сколиодои. По ночам их поглощала какоморфия, днем их восстанавливали снова. Все глубже и глубже. Вокруг Мыты в ветвях деревьев появились обезьяны с Формой обезьян, на землю возвратились муравьи и термиты с формой муравьев и термитов. 13 квинтилиса адинатосы предприняли контратаку, ударив непосредственно на Апореум; быть может, они чувствовали слабость Навуходоносора. Битва длилась ночь, день и часть второй ночи. Погибло более полутора тысяч человек, еще столько же уже никогда не обрели Формы, до самой смерти не выходя из безумия. Газеты Александрийской Африки писали потом об Армии Безумцев. К счастью, сам Навуходоносор выжил. Благодаря этому, эгиптяне вообще могли вспоминать Апорейскую Битву, благодаря этому, о ней было рассказано, и ее запомнили. Газеты писали о чудищах из преисподней, отрядах метаморфичных созданий: ни зверей, ни растений, ни живых, ни мертвых; о волне взбесившегося Искривления, под ударом которой даже самые стойкие Хоррорные теряли чувства и Форму, и их охватывали неожиданные болезни и беспамятство. Некоторые из людей, выдвинутых на самые дальние позиции, совершенно потерялись в напирающей какоморфии, смешались с нею и объединили Формы; так волна набирала силу. В каком-то моменте перемешались даже стихии, Вода пришла на место Воздуха, Воздух — на место Земли, Земля — на место Огня; мир вокруг Апореум выворачивался — казалось, что перед подобным извращением уже ничто не устоит. Но тут необходимо отдать честь Навуходоносору Золотому: он не отступил, не поддался Сколиозе, его эле фанты стояли нерушимо, гегемоны отдавали с их спин сложные приказы, слова все еще обладали смыслом, команды все еще были осмысленными, армия удержала Форму армии. Здесь, в непосредственном окружении кратистоса, пыр загорался как пыр, и тело умирало как тело. Но не следовало допускать какоморфии слишком близко, более менее безопасным расстоянием были тридцать — сорок пусов. И так вот, в ходе самой битвы, спешно была разработана новая тактика, примитивная, но единственно возможная: запорный обстрел из всех пыресидер и кераунетов, с периметра шанцев, возведенных вокруг расположения Крокодилов Навуходоносора. Адинатосы, со своей стороны, если вообще применяли в этом хаосе какую-то стратегию, то настолько же лишенную изысканности: залить агрессора Искривленной Материей, залить его Искривленной Формой. Но на закате 15 квинтилиса в рядах какоморфических созданий были отмечены зачатки отрядов и первые попытки организованных военных маневров. По этому все узнали о победе Навуходоносора: Сколиодои желало сражаться как человек. Газеты написали о паническом отступлении адинатосов и о чудесном возрождении африканской природы.

Под конец квинтилиса, когда ант осы кратистосов уже въелись на десятки и сотни стадионов в глубину Искривленных Стран, в небе над Африкой вспыхнули созвездия новых звезд. Вскоре они стали видны и днем. В Апореум, Мыте и Исафе ответили, разжигая в саванне гигантские пыроглифы. Стратегосы приказали отвести войска из Сколиодои. Были прекращены всяческие работы; даже те воины, которых ставили на стражу, лишь задирали головы в молчаливом ожидании. Так прошел день, вечер и ночь. А утром небеса разверзлись.

Первый пыровник ударил в пятидесяти стадионах к югу от Мыты. Никто не увидел, как Огонь сходит из своей сферы, на синеве не осталось ни малейшего шрама после выпуска пыра. Попросту, на мгновение все небо сделалось ослепительно белым — и те, что смотрели, и вправду были ослеплены — после чего над Мытой прокатился грохот тысяч бурь, и в лагерь ударил порыв жаркого ветра, вихрь, несущий чистое архе пыра. В огне встало несколько палаток, у некоторых хуратийцев загорелись волосы и одежда. Но только они были озабочены этим; остальные глядели на юг, на джунгли пестрой какоморфии, где гипнотически медленно к небу вздымался гигантский столб темно-багрового дыма, выгибающийся сверху в форму гриба со складчатой шляпкой.

Астромеканики Госпожи работали без перерыва, в соответствии с приказами Кратистоубийцы спуская пыровник каждые час-полтора, как только успевали с подстройкой небесных сфер. Мыта, Исаф, Мыта, Апореум; Апореум, Мыта, Мыта, Апореум, Исаф, Мыта, снова Мыта, от рассвета до заката, а затем и ночью, которую всякое освобождение пыровника прожигало насквозь, оставляя на сетчатке фантом смертельного багрянца, вызывая из мягкой темноты миллионы острых словно бритва теней, пробуждая всех зверей и людей, все джунгли. Стратег осы приказали отвести лагеря на пару десятков стадионов от границы джунглей, ветер менялся ежеминутно, в любой момент из Сколиодои могла прибыть волна всепоглощающего пожара. На верхушки самых высоких деревьев были высланы ним роды, чтобы те рапортовали о распространении огня. Ночной горизонт затянуло черным дымом, звезды юга были практически невидимыми. Когда ветер дул с той стороны, запах горелого травил ноздри. На рассвете начал падать черный снег: это течения горячего воздуха принесли хлопья пепла. Из Искривления в саванну бежали звери, в одиночку и стадами, животные и создания менее конкретной Формы, все более уродливые и невозможные для описания какоморфы. Кераунеты гремели практически беспрерывно, когда люди убивали чудовищ словно во время какой-то нечеловеческой джурджи: сотни, тысячи какоморфов, выгоняемых прямиком под их стволы. Ним роды рассказывали о короне огня, окружавшей весь южный горизонт, об Искривленных джунглях, вьющихся и меняющих морфу под прикосновением пыра, словно живьем припаливаемый червяк.

Сколиодои горело.

* * *

— Госпожа.

— Покорись.

— Ты вызвала меня.

— Когда я вызывала тебя в прошлый раз, ты не прибыл.

— У меня не было времени.

— У Иеронима Бербелека не было времени. Не подходи!

— Не подхожу.

— Видишь тот камень над ручьем?

— Да.

— Разверни кольчугу.

— Тяжелое.

— Чистое ге. Но вот Форма — Форма должна быть такая.

— Кривой Меч. Ну, конечно.

— Сколиоксифос. Подними. Выше. Погляди на землю.

— Что это такое?

— Его тень. Сколиоксифос Искривляет все, даже свет. Если бы его взял в руку человек с более слабой Формой — она не осталась бы рукой. Если не можешь подвесить его, заворачивай в эту пуриническую кольчугу. Она должна выдержать достаточно долго.

— Хммм… Лезвие совершенно тупое.

— Сколиоксифос не служит для того, чтобы рассекать Материю.

— У меня есть такой же стилет…

— Твой стилет предназначен на людей. Сколиоксифос рассекает керос, неважно чья, какая морфа в нем как раз отпечатывается. Человека, адинатоса, кратистоса, бога, самого мира. Пользуйся им с величайшей осторожностью, трое великих текнитосов сошло с ума, выковывая это оружие.

Пан Бербелек размахивается Сколиоксифосом и бьет сверху в валун над ручьем. Камень растапливается, стекает в воду, там, с шипением расщепляется на тысячу огненных стрекоз, которые тут же взлетают в небо над рощей Госпожи и алой тучей пролетают через зеленый диск Земли.

— Так.

— Знаю, что тебя искушает. Лучше уже, иди.

— Ты ничего не знаешь, женщина. Можешь иметь лишь надежды.