Мистерия - Вероника Мелан

— Одетой?

Шуршали расправляемые одеяла, и Тайра не могла разобраться в чувствах, которые обуревали ее при взгляде на обнаженный крепкий торс Стива. Любопытство, восхищение, страх? Хорошо, что все… остальное скрыто тканью широких трусов.

— Конечно, родная. Я же сказал, — Лагерфельд мягко обнял застывшую у кровати девушку — обнял осторожно, чтобы не коснуться теми частями тела, которые бы ее смутили, — просто спать. Мы будем просто вместе спать — ничего более, хорошо?

— А ты…

— Я не буду пока даже касаться тебя, только обниму и поцелую перед сном.

— Но разве ты не должен…

— Я никому ничего не должен. И уж точно не должен пугать тебя стремительными мужскими поползновениями. Ты, — он ласково погладил Тайру по лицу, — моя. И мне достаточно просто знать это. А со временем, потихоньку, когда ты перестанешь бояться близости…

— Я не…

— Хорошо, не боишься. Но только со временем, когда ты ко мне привыкнешь, я позволю себе обнимать тебя теснее и жарче, хорошо?

— Хорошо.

Ей стало легко. Он такой — такой, как она ожидала. Настоящий, заботливый, чуткий, понимающий. Он — тот самый. Он никогда не сделает больно, не принудит и не обидит. Он… идеальный.

Чувствуя себя самой счастливой женщиной на свете и зная, что в эту ночь, пусть даже ничего не случится, она все равно не сомкнет глаз — будет благодарить и молиться, молиться и благодарить — Тайра ждала обещанного на ночь поцелуя.

И он случился. Уже при выключенном свете, при ее полностью закутанном в одеяло теле, при головокружительном восторге от самого только знания о том, что у нее теперь есть муж — свой мужчина и защитник. Тот самый — с нужными красными нитями, которые тянутся к ее синим. Ее позволяющая обрести гармонию половина. Ее правильный Стив.

Легкое касание губ, поглаживание щеки ладонью и едва слышный выдох «Спокойной ночи, любимая».

— Спокойной ночи, — прошептала Тайра в темноту. И лишь мысленно добавила «Чудесный, замечательный, изумительный и любимый мой, Стив».

* * *

(William Joseph — Cinema Paradiso)

Первый день совместной жизни запомнился ей не столько разговорами, сколько запечатлевшимися в памяти мимолетными отрывками: нежными касаниями невзначай, глубокими и наполненными теплотой и чем-то, не высказанным вслух, взглядами — мы еще успеем поговорить, успеем, впереди много времени, а если нет, то все и так понятно… Ощущением обнимающей ее, словно светящееся одеяло, изнутри и снаружи любви, близким присутствием другого человека, осознанием и одновременно неверием в то, что сказка — ее личная сказка, наконец, сбылась. Переплетенными пальцами, заботливыми вопросами, улыбающимися губами напротив, разлитой в воздухе лаской, которой она все никак не могла надышаться.

И Тайра пьянела. Перебирала густую рыжую шерсть сидящего на коленях Пирата, который вчера лазил по соседским садам, а сегодня решил наверстать упущенное и поприветствовать новую хозяйку дома с должным и по-кошачьи «неотлипным» почтением.

И вновь нежный на ночь поцелуй— воздушный и не ощутимый губами, но ощутимый сердцем. И ставшие до боли необходимыми слова «Спокойной ночи, любимая».

— Спокойной ночи, Стив.

А после она полночи слушала ровное тихое дыхание и, приподнявшись на локте, любовалась расслабленным красивым лицом спящего рядом мужчины.

Второй день запомнился суетой, моросящим дождем и большими картонными коробками — они переносили из ее домика вещи.

— Но ведь я могу здесь что-то оставить, правда?

Тайра волновалась — она любила это место — свой угол, свой стоящий на подоконнике спальни горшочек с безымянным растением — перенести бы его к трем приобретенным, уже стоящим у Стива друзьям, но она почему-то не решалась.

— Конечно, любовь моя. Этот домик так и останется твоим навсегда — его не нужно продавать или отказываться от него. Пусть он станет твоей библиотекой или кабинетом, куда можно приходить, работать, читать, отдыхать. Ты сама решишь, для чего он будет служить.

— Сама?

— Сама.

И ее разум парил от счастья в облаках. Потому что домик свой? Потому что сама? Потому что «любовь моя»? Не разобрать — от всего сразу.

Той ночью она легла в постель без сорочки, голая, но Стив, кажется, не заметил — как и прежде, лишь осторожно погладил ее по лицу, поцеловал сначала в лоб, затем в губы, потерся о щеку носом, долго лежал, вдыхая запах ее кожи, затем чинно пожелал спокойной ночи.

Любимая.

— И тебе, любимый, — прошептала Тайра с задержкой, не уверенная, что он не спит и слышит ее.

Третий день заполнился событиями и чудесными о них воспоминаниями.

И первым стала поездка в книжный магазин и ее наивный вопрос:

— А где же книги о Пути? О знании? Об устройстве Вселенной, разделении миров, о Богах и сущностях?

В медовых глазах заплясали смешинки.

— Такие книги не продают в обычных магазинах, Тай. Я и сам ни разу в жизни таких не видел, хотя был бы совсем не прочь почитать.

— А где продаются?

— Нигде, наверное. Это же скрытый пласт информации, он не подходит для изучения всеми, сама понимаешь.

Да? Конечно, да.

Окруженная тонной красиво оформленной, но почти бессмысленной по содержанию литературы, Тайра вдруг вторично осознала ценность, а точнее полную бесценность Кимовых книг. Со вздохом поставила на полку некую «Психологию личности» и спросила Стива, нет ли у него случайно книг по медицине? Чтобы с картинами, чтобы глубоких, не пустых.

Есть. И он все ей покажет с удовольствием.

После магазина был поход в ресторан и почти два часа полного гастрономического восторга. Тайра счастливо натыкала на вилку незнакомую ей по вкусу еду, счастливо ее жевала, счастливо вздыхала, а доктор, подперев щеку ладонью, наблюдал за своей избранницей с не менее счастливой на лице улыбкой.

А вечером они решили заехать к Бернарде. И там ей запомнились не кружащие у ног Смешарики, не басовитое мяуканье белого кота, не заполнивший комнаты и коридоры запах свежих булочек с корицей, но взгляд хозяйки дома на кольцо. Сначала ее кольцо — Тайры, а затем кольцо Стива. И появившееся следом в глазах понимание и восторг — счастье за них, за них обоих.

— Поздравляю!

И на сердце стало тепло. Еще теплее, чем было. Даже еще теплее.

Уже перед сном Тайра стояла у окна гостиной, расчесывала волосы, а теплые руки обнимали ее сзади; и стекло отражало пару — невысокую, из-за белого пеньюара похожую на невесту, девушку и широкоплечего крепкого позади нее мужчину.

— Как хорошо, что она порадовалась…