Последний сад Англии - Джулия Келли

сада по памяти, там на месте. А затем упакую вещи.

Выйдя на улицу, я запрокинула голову, поставив лицо едва гревшему солнцу, стараясь уловить его слабое тепло. Щебетал какой-то поздний щегол да шептались слетавшие на землю листья. Под землёй — я знала это — начинали сейчас свой жизненный цикл сотни луковиц, за высаживанием которых я с мистером Хиллоком и его помощниками-садовниками проводила долгие часы: луковица выходит из состояния покоя, а затем сквозь почву пробивается первый зелёный росток, вопреки зиме.

Шагая по Саду скульптур, с его фигурно постриженными и оттого растущими столь медленно деревьями-топиариями, я не торопилась — наслаждалась безлюдностью, уединённостью, одиночеством. Свернула за угол, дабы обогнуть живую изгородь между Водным садом и Садом поэта, и вышла прямиком к воротам Зимнего сада. Ключ торчал из замочной скважины, поэтому я беспрепятственно зашла в сад.

Я глубоко вздохнула.

От ворот направо я двинулась в обход — шла неспешно и мечтала. Задумав его таким образом, чтобы лучше всего он выглядел в самое суровое время года, тем не менее, я хотела, чтобы он был красив и весной, и осенью, и летом тоже. Мнения мистера Хиллока и моё сошлись — у стены мы решили посадить плетистую розу — отдав этим своеобразную дань Мэттью — она заплетёт всю стену. По весне ежовник развернёт свои серебристые колосовидные листья, летом будет красоваться своими бледно-пурпурными цветами, которые осенью отомрут, а зимой он будет кивать своими семенными головками — по форме ну в точности помпоны! — и щедро разбрасывать по ветру семена. Я сделала карандашом пометку в моём альбоме для набросков — попросить мистера Хиллока непременно оставлять семена для птиц, столь долго, сколько он сможет.

Как долго я там пробыла, не знаю. Я затерялась в этом саду, всецело поглощённая моей задачей, завершить которую было необходимо как можно скорее. Доделать всё в Хайбери и уехать. Покончить с прошлым для того, чтобы попытаться двигаться дальше.

Моя сосредоточенность была нарушена — я услышала, как заскрипели ворота и выпрямилась. Это был Мэттью.

Он замер, правой рукой держась за железную створку ворот, не сводя глаз с меня: — Винсента.

Осенний ветер донёс ко мне звук его голоса, произнёсшего моё имя.

Нерешительно я поднялась: — Зачем ты здесь?

— Надеялся застать тебя одну, — он сделал шаг вперёд, — Мне нужно было увидеть тебя.

Я вскинула руку: — Стой! Не подходи ближе. Прошу.

Он остановился на полушаге. Лицо было искажено страданием. Как и мое. Я бы сумела бросить и забыть это место. Боль от потери вероятно, полностью не покинет меня никогда, однако поутихнет. Но у меня не получится сделать это, если Мэттью станет продолжать эту рану вскрывать.

— Но Винсента, …

— Что бы ты ни намеревался сказать, мне это не нужно. Я этого не хочу, — голос мой сорвался, и я опустив взгляд, увидела, как дрожат мои руки, — Почему ты должен был явиться именно сейчас, теперь, когда я, наконец, готова уехать?

— Я хотел прийти раньше, — сказал он.

— Тогда отчего не пришёл? — я швырнула эти слова в него с целью ранить.

— Хелен сказала мне, что ты не желаешь меня видеть, — ответил он.

— Твоя сестра сказала это? А ты поверил ей?

Его плечи поникли: — Почему мне не следовало ей верить? Ты же не ответила ни на одно моё письмо, не вернула ни одно из моих писем непрочитанным.

— Так ты писал мне? Единственные письма, которые я получала, были от Адама.

Он схватился за голову, за волосы, с силой дёрнул: — Они нас разлучали.

— И мы им поверили, — прошептала я.

— А как нам было им не поверить? Если у нас больше нет ребёнка, ты освобождена от своих обязательств передо мной.

От моих обязательств перед ним? Но ведь это меня изгнали.

— Мэттью, я признательна тебе за то, что ты пытался поступить как благородный человек, когда просил моей руки.

Он молча глядел на меня так долго, что я начала переминаться с ноги на ногу под этим его испытующим взглядом.

— Так ты думаешь, я поступил так лишь оттого, что так полагается человеку благородного происхождения? — спросил он в конце концов.

— Нет ребёнка — нет скандала. Если тебя заботит, не продолжу ли я цепляться за твоё предложение руки и сердца, то ты не бойся. Я сниму с тебя всю ответственность.

— То есть ты не хочешь за меня замуж? — спросил он.

Я отвернулась: — Я смирилась с тем, что то, что я хочу и то, что мне дозволено иметь, это две разные вещи. Сегодня я уезжаю из Хайбери. Не могу больше оставаться здесь, зная, что здесь умерла наша дочь.

Его будто ударили под-дых, так резко он согнулся пополам, хватая воздух ртом: — Дочь? У нас была дочь?

— Ты не знал? — спросила я.

Его глаза набрякли слезами: — Моя сестра сказала, что доктору не предоставлялось возможным определить пол младенца.

Моя свободная рука, не та, в которой я держала альбом, сжалась в кулак:

— Твоя сестра солгала. У нас была девочка. Я думала назвать её Целестой.

Он вытер катившиеся из глаз слёзы: — Имя красивое.

— Так мой отец иногда называл мою мать.

— Тогда я знаю, какое наименование дать этому, — он сунул руку в карман своего пиджака и вынул какой-то конвертик коричневой бумаги. Протянул его мне. Я робко взяла его, открыла. В мою ладонь высыпались полдюжины семян.

— Что это? — спросила я.

— Наша роза. Та самая, которую мы создавали путём скрещивания ещё тогда, весной. Она привилась. А теперь у нас есть вот это. Новый сорт, если повезёт.

— Но ты не знаешь точно?

— Я не буду это знать наверняка до тех пор, пока не посажу эти семена и не увижу, что из