Похождения Бамбоша - Луи Буссенар

Но теперь крейсер открыто устремился в погоню, извергая из трубы клубы черного дыма.

Безусловно, крейсер шел из Ояпоки, и погоня заставила его повернуть через фордевинд[143]. Однако находился он сейчас от «Тропической Пташки» километрах в трех — на море чрезвычайно трудно определять расстояния. И эта относительная дистанция успокаивала беглецов, как, впрочем, и необычайная скорость, развиваемая их старой посудиной.

Но радовались они недолго. Несмотря на все усилия механика и кочегаров, несмотря на солонину и древесину, несмотря ни на что, «Тропическая Пташка» в третий раз замедлила ход.

— Еще одно усилие, последнее! — закричал Бамбош. Солонины больше не было. Он приказал:

— Тащите сюда тростниковую водку!

Из бочонка выбили затычку и налили водку в деревянное корыто, из которого поили скот и где плавал всякий мусор.

— Кочегары! — позвал Бамбош.

Из машинного отделения вылезли, голые, с обожженными лицами, два кочегара и как привидения явились на мостике.

— Пейте! — велел Король Каторги.

Они припали к корыту, как быки, и сделали по громадному глотку.

— Отлично, вот вы и подзарядились, — продолжал Бамбош, — а теперь спустите это вниз и выплесните остальное в топку.

— Бог мой, — прорычал один, — как будто молнию проглотил!..

— Не бойся и давай действуй. У Бамбоша котелок варит! Каторжники спустились к топке, где механик тоже жадно припал к корыту и лакал, пока у него не перехватило дыхание.

— Взорвемся, так хоть не натощак! — сказал он, оторвавшись от пойла.

Механик зачерпнул полное ведро и со всего маху выплеснул содержимое в топку, где, потрескивая, пылали дрова и куски солонины. Яркое голубоватое пламя взметнулось на метр, языки его чуть не лизнули босые ноги кочегаров. Изнутри металлического организма раздался ужасный гул.

Механик снова выпил тростниковой водки, дал напиться своим людям, вновь наполнил полотняное ведро и выплеснул во вторую топку, приговаривая:

— Что полезно человеку, то и машине не повредит! Примем еще по одной.

— Верно говоришь, — одобрил кочегар. — Если уж взлетать, то хоть под газом.

А наверху, на палубе, раздавались крики — там разыгралась настоящая битва. Перевозбудясь от вида текущего рекой алкоголя, не в силах постичь, что обожаемая ими жидкость вся должна уйти в машину, каторжники потребовали выпить. Ах, совсем понемножку, всего-то по глоточку. Бамбош решительно ответил:

— Нет!

Его просили, его умоляли, ему угрожали.

— Жалкое дурачье! — взревел, рассвирепев, Король Каторги. — Этот спирт — кровь для машины, ее скорость, энергия, жизнь…

Среди каторжников был один, горланивший громче всех, его голос перекрывал голос Бамбоша. Молниеносным движением Король Каторги схватил топор. Лезвие топора обрушилось на голову негодяя, раскроив ее. Несчастный рухнул как подкошенный на покрытую нечистотами палубу.

— Кто следующий? — спросил Бамбош.

В его голосе и движениях чувствовался вызов.

Однако этот страшный пример разом погасил все желания. Никого больше не мучила жажда.

А бедный старенький пароход, напившись за всех, заметно поддал ходу. Он мчался сейчас, как обезумевшая лошадь, которая не остановится, пока не упадет замертво. Из его слишком узкой трубы столбом бил черный дым и сыпались искры. Его каркас чуть ли не на части распадался, в какие-то мгновения казалось — развалится, треснет, скончается старый пароход, камнем пойдет ко дну… Камера машины напоминала домну. Раскаленный добела толь вылетал из трубы вместе с шипящими струями пара.

Механик и кочегары, пьяные и свирепые, ходили, как саламандры, по самому огню и, казалось, сошли с ума.

А на палубе каторжники, оскользаясь, как будто стоя на тонкой корочке извергающейся вулканической лавы, вопили:

— Мы побеждаем!.. Мы побеждаем!..

Они размахивали руками и покрывали площадной бранью летящий, как белая чайка, крейсер.

— Он нас не возьмет, сами видите! — во всю глотку орал Бамбош.

Вопреки всем прогнозам «Тропическая Пташка» на воздух не взлетела.

Возбуждение, охватившее беглецов, граничило с безумием. Но очень скоро они получили успокоительное средство.

По одному борту военного корабля показался плюма-жик белого дыма. Следом за ним послышался нарастающий гул, и над головами пригнувшихся в ужасе людей пролетел снаряд. Раздался громкий взрыв, раскатившийся по берегу среди громадных деревьев.

Бандиты позабыли о том, что на «Сапфире» имеются пушки.

На пронзительный свист снаряда каторжники ответили воплями ужаса и стонами, похожими на те, что издают испуганные дети. Большинство этих негодяев были бесконечно трусливы…

Бамбош выругался и погрозил крейсеру кулаком. Затем, как человек, не имеющий ни малейшего понятия о прицельной точности артиллерии, стал сам себя уговаривать, что канониры «Сапфира» промажут — ведь крейсер был так далеко и казался таким маленьким.

Вскоре за первым залпом последовал второй.

Заключенные со все нарастающим ужасом заметили на корпусе белое облачко и, съежившись, как будто им на голову должна была рухнуть крыша, ожидали взрыва.

И, черт возьми, он не заставил себя долго ждать. Снаряд попал чуть ниже основания трубы, прошив, как кусок картона, железную обшивку, и прямиком угодил в машину, подняв целый фонтан осколков и кусков искореженного железа. Механик и оба кочегара были убиты и изуродованы. Они и стали первыми жертвами. Бедный старый корабль содрогнулся от киля до верхушек мачт, но, потеряв ход, раненный насмерть, все еще продолжал двигаться по инерции.

Однако долго продолжаться это не могло.

Подобно тому как несчастные лошади пикадоров[144], которым бык пропорол брюхо, продолжают скакать, топча свои внутренности, пока смерть, более милосердная, чем люди, не сжалится над ними, «Тропическая Пташка» пребывала в агонии, непродолжительной, но ужасной.

Крейсер счел ниже своего достоинства еще раз прибегнуть к артиллерии и на всех парах, быстрый, как чайка, понесся к тонущему судну. На палубе «Тропической Пташки» царили ужас, хаос, безнадежность.

Пока снаряд не попал в цель, каторжники считали, что побег удался. Теперь они, обезумев, метались по палубе, которую захлестывали волны.

Снаряд проделал в суденышке пробоину размером два метра в поперечнике, и оно оседало на глазах.

Через несколько минут «Пташка» пойдет ко дну.

Бамбош сознавал, сколь огромна опасность. Но вместо того, чтобы попытаться спасти своих сообщников, проявить самоотверженность, выказать принятую среди бандитов солидарность, этот негодяй думал лишь об одном: как бы спасти собственную шкуру.