Похождения Бамбоша - Луи Буссенар

— Так ты — Боско, — вмешался юноша, — тот самый Боско, добрый друг, чье имя мы узнали во время долгого путешествия, забросившего нас сюда?!

— Я действительно Боско… вот мы и познакомились… Я та самая обезьяна Боско и есть, — пробормотал бедный парень, расчувствовавшись и гримасничая — как бы смеясь, но на самом деле испытывая безумное желание расплакаться.

— Ну что ж, тогда позвольте вас представить.

И с торжественной серьезностью, в которой сквозили присущие ему нотки веселости и лукавства, молодой человек произнес:

— Моя дражайшая Берта, хочу представить тебе Боско, нашего французского друга, в данное время пребывающего не по своей воле в Кайенне, и его очаровательную подругу Фиделию.

Боско поклонился, а мулатка сделала один из тех грациозных реверансов прошлого века, которым так отменно хорошо обучали монахини в школах Святого Жозефа из Клюни.

— А ты, мой милый Боско, находишься в доме моей жены графини де Мондье.

Боско еще раз поклонился и пробормотал:

— Граф! Графиня! Никогда бы не подумал, что вы из этих аристократишек! Уж больно вы добры, милосердны и совсем ничего из себя не строите…

И бывший бродяга прибавил с большим достоинством, тщательно выбирая слова и сохраняя столь отличную от его обычной манеры поведения серьезность:

— Месье, мадам, соблаговолите простить меня, если я чем-нибудь погрешил против требований учтивости… Это объясняется пробелами в моем образовании, но ни в коем случае не идет от недостатка сердечного расположения. Те, кто любят меня там, дома, снисходительны ко мне, поскольку знают — душой и телом, всем своим жалким существом я принадлежу им. Вы были к нам бесконечно добры. Позвольте мне принадлежать вам… любить вас… выказывать вам свою преданность…

— И мне тоже, — вмешалась юная мулатка голоском, напоминающим птичий щебет.

Жан де Мондье взял их обоих за руки и серьезно ответил:

— Но мы решительно ничего для вас не сделали. Разве что оказали пустячную услугу. Но если вы почитаете себя в долгу, я охотно приму вашу преданность как любящий друг.

— Да, сударь, да… Тем более что теперь я могу ничего не скрывать от вас. Ведь я здесь из-за Леона Ришара.

— Что?!

— Именно так. Из писем вы узнали об ужасной драме в вашей семье, когда все ее члены едва не погибли. Однако вам не сообщили о страшных злоключениях бедняги Леона, его милой невесты Мими, и вы не знаете, что постигшие их несчастья связаны с мрачной историей, приключившейся в вашей семье.

— Правда твоя. Однако как смог ты догадаться, что тот, кем я интересуюсь… кого хочу спасти… Словом, что твой и мой друг — одно и то же лицо!

— Это проще простого. Зять князя Березова не может интересоваться никем другим, кроме как одной из жертв Бамбоша, Малыша-Прядильщика и всего этого, извините, мадам, сволочного сброда, который вверг нас с Леоном в каторжный ад.

— Ты прав, дорогой Боско. А теперь самое главное — действовать в строжайшей тайне, чтобы ни единый из наших планов не вышел наружу. Ты спрячешься здесь, а через пару дней мы что-нибудь придумаем. Дом стоит уединенно, никто сюда не сунется, пока для тебя лучшего укрытия не найти.

— Договорились. Командуйте, располагайте мной по вашему усмотрению. Я ваш душой и телом, и если придется, то и жизнью ради вас пожертвую. Лишь бы мне быть уверенным, что Мими и Леон обретут счастье.

— Леон выйдет на свободу, клянусь тебе в этом, и ты тоже, даже если я буду вынужден прибегнуть к самым крайним мерам.

— Только они и действенны, поверьте мне! Лишь побег, иначе и быть не может.

— Но побег заклеймит имя Леона бесчестьем, а он невиновен. Нужна не только его свобода, но и его реабилитация.

— Освободите его, а там он сам разберется. Только не очень-то надейтесь, что правосудие расшаркается и признает, что совершена судебная ошибка. Вспомните-ка лучше дело Редона.

— И то правда, — задумчиво молвил Бобино, вспоминая все свои пока безрезультатные хлопоты, предпринятые в защиту друга.

Будучи доверчивым, непосредственным, великодушным человеком, никогда не сталкивавшимся с бюрократами-чиновниками, Бобино надеялся, что, используя в качестве аргументов принципы общечеловеческой морали, ему удастся доказать беспочвенность обвинений, и судьба Леона тотчас же изменится.

Ах, как же он ошибался!

Перво-наперво Жорж повидался с начальником всех исправительных учреждений. Там, разумеется, недоумевали, почему такой известный, богатый, имеющий титул и могущественных родственников господин опекает заурядного работягу, простого декоратора Леона Ришара.

Если бы это был туз преступного мира, крупный мошенник, особо опасный убийца, грабитель, бандит, тогда бы они не удивились и смогли бы уразуметь подобный феномен.

Но какой-то голодранец!..

Впервые в жизни Жорж де Мондье получил смутное представление о бессердечном, выхолощенном чиновничьем мире, полном пошлых амбиций, злопамятства, мире, где не кровь, а чернила текут у людей по жилам, где царят двуличие, угодничество, подхалимаж, а главное — полностью отсутствуют такие человеческие чувства, как жалость, сочувствие, великодушие, да и само понятие о справедливости.

Поначалу его приняли за рехнувшегося богача-филантропа, которому взбрело на ум сконцентрировать свои благодеяния на той или иной области людского несчастья. На манер коллекционеров, собирающих кто — старые ключи, кто — старые медали, кто — коробки от спичек с многоцветными наклейками.

Сперва ему пытались втолковать, что администрация исправительных заведений не исследует характера и мотивов преступления, она призвана осуществлять и контролировать само исполнение кары.

А так как во Франции правосудие непогрешимо, стало быть, протеже[137] господина графа де Мондье должен отбывать положенное наказание вплоть до нового распоряжения.

— Но нельзя ли пока, по крайней мере, чем-нибудь облегчить его участь? — спросил Бобино.

Такого заявления ожидали. Принесли досье на Леона — лживую словесную дребедень, состоящую из не вяжущихся между собой доносов грязных стукачей, клеветы и низких наветов.

К сожалению тех, кто стряпал доносы, Леон был интеллектуалом. Трудясь весь день, чтобы своими руками заработать хлеб насущный, он ночами занимался самообразованием: читал авторов, специализирующихся в области социологии; занимался вопросами морали и приходил к ошеломляющему выводу, что плодами труда должны пользоваться те, кому они непосредственно принадлежат.

Из досье следовало, что люди, подобные Леону, очень опасны для капиталистического общества, государство всеми доступными способами должно бороться и с ними самими, и с их доктринами.