Ожерелье королевы - Тереза Эджертон

— Для чего? — спросил Джарред, и Перселл смолк.

Старик опять замялся. Ему не хотелось волновать короля. Но с другой стороны, правда может оказать тонизирующий эффект, может заставить его встряхнуться.

— Мне кажется, очень важно, чтобы вы показались народу. Людей крайне огорчают вести о вашем тяжелом состоянии. И кроме того, они все еще не примирились с вашим недавним бракосочетанием. Многие считают, что королева оказывает на вас зловредное влияние. Они называют ее…— Но Перселл решил не говорить Джарреду худшего. — Но если они опять увидят вас, если вспомнят, как сильно вы любите свой народ, как глубоко его благосостояние вас всегда…

Его прервали — неожиданно открылась дверь и в комнату вошла королева собственной персоной. При виде ее Перселл замолчал, сложил руки на груди, намереваясь ничего больше не говорить, пока она не уйдет, хотя в ее внешнем виде не было ничего, что внушило бы недоверие. Она легко порхнула через комнату, сделала вежливый реверанс у кровати и нежно поцеловала короля в лоб.

— Вам скучно, сэр? Хотите, я посижу с вами и почитаю вам вслух?

Король сделал вялый жест рукой.

— Нет, спасибо, хотя очень мило, что ты это предложила. По правде говоря, у меня голова болит и я бы предпочел посидеть в тишине.

— Конечно, — нежно сказала она, — мы оставим тебя в покое.

И значительно посмотрела на Перселла.

Уловив намек, он поклонился королю. Бросив еще один обеспокоенный взгляд через плечо, философ последовал за королевой из комнаты и вышел через переднюю в коридор.

— Хорошо, что я вас встретила, — сказала Ис, как только Перселл неслышно прикрыл за собой дверь. — Мне нужно вам кое-что сказать. Мы сможем поговорить наедине в вашей лаборатории?

— Конечно, — сказал старик, показывая дорогу. Они поднялись по невысокой лестнице, прошли по длинной галерее через несколько комнат и наконец оказались в лаборатории философа в часовой башне.

Ис немедленно приступила к делу.

— Когда я застала вас у короля, вы говорили о слухах, которые ходят по городу?

Перселл неохотно кивнул.

— И вы склонны обвинить меня в том, что в народе растет недовольство?

— Нет, конечно, — сказал старик. — Я говорил королю, что вас обвиняет народ. Возможно, не без повода, поскольку дворцовая жизнь с вашим приходом сильно изменилась. Уволена вся семья Перисов, начиная с кучера Джарреда. Их просто вышвырнули на улицу, а ведь они все до единого родились здесь, во дворце! Те, что постарше, прослужили здесь верой и правдой всю жизнь. Неужели вас удивляет, что они в отместку чернят ваше имя? Хотя, по правде сказать, на что людям жаловаться? Нет ни голода, ни морового поветрия, ничего во всем королевстве, что нарушило бы их покой, и наши перемены их почти не затрагивают.

Ис испытующе посмотрела на него.

— А вы не думаете, что ваше собственное присутствие во дворце может быть одной из причин всеобщего беспокойства?

Перселл был поражен. Этого он не ожидал.

— Мое присутствие? Как может мое присутствие быть «одной из причин всеобщего беспокойства»? Я же самый безобидный человек во всем дворце. Никто, никогда…

— Это было до того, как был опубликован некий отчет, до того, как он пошел по рукам, как его развесили на улицах, на каждом углу. — С торжествующей улыбкой Ис достала из-за корсажа свернутые листы бумаги и передала ошарашенному философу.

Перселл развернул их, и одного взгляда ему было достаточно, чтобы понять, что такое он держит в руках. Он почувствовал, что побледнел.

— Могу я спросить, Ваше Величество, как это к вам попало? Я думал, что держал их в… в потайном месте, известном только мне.

— Я получила их, проявив определенную настойчивость, от того самого печатника, что печатал листовки. А как они попали к нему, я так и не выяснила. Но, насколько я понимаю, эти бумаги действительно принадлежат вам? И изобретение, которое в них описано, — тоже ваше?

Неровной походкой доктор Перселл пересек комнату и положил бумаги на гладкий мрамор своего рабочего стола.

— Это мое изобретение. Но эта машина не делает ничего, ничего, что могло бы вызвать чье-либо беспокойство. Это же… просто безделица, как и все остальные. — Он обвел рукой танцующих кукол и другие заводные игрушки, которые громоздились на столе.

— Настолько безобидная, что вам приходилось прятать чертежи? Такая невинная, что вот уже восемнадцать лет вы все не решаетесь завершить ваши Небесные Часы, которые стоят в полусобранном виде вон в том углу, да?

Философ схватился за голову.

— Должен признать, что некоторые принципы, имеющие отношение к работе этого механизма, могут вызвать беспокойство… в определенных кругах.

Ис саркастически засмеялась.

— Беспокойство, говорите, в определенных кругах? И только? Вечный двигатель? Честное слово, доктор, вы сильно недооцениваете ситуацию. Создание такого сложного механизма… В некотором смысле даже более сложного, чем Сокровища Гоблинов… Само существование этих чертежей говорит о безрассудном любопытстве, о вмешательстве в сферы, от которых вам лучше держаться подальше — как вы, наверное, и сами понимали, раз сдерживали себя.

— Но сам по себе механизм совершенно безвреден. Я держал его в тайне только потому, что боялся, что однажды эти чертежи кто-то может использовать в целях, которые мне не дано предугадать. — Перселл взял бумаги и резко разорвал их пополам — жест бессмысленный, но он принес ему некоторое облегчение. — Кто бы ни был тот, кто украл их и опубликовал, это он повел себя безответственно.

— Это вы так сейчас говорите, — мотнула головой Ис. — Но вы должны были сами давным-давно их уничтожить. В любом случае, ваша тайна раскрыта. И, учитывая беспокойство, царящее в городе, вы не можете не видеть, какое непоправимое зло вы можете причинить, оставаясь около Джарреда!

Перселл взирал на нее с растущим смятением.

— Вы предлагаете мне покинуть Линденхофф, оставить короля, когда он в таком состоянии? Но что, если он захочет меня видеть, если он позовет меня? — Старик проковылял к стулу и, не спрашивая разрешения, сел. — Уж он-то поймет, что я ничего плохого не имел в виду. И он никогда бы…

— Вполне вероятно. Но королю нужен покой, он не вынесет ни малейшего беспокойства. А если вы останетесь здесь, беспокойства будет предостаточно — как только весть о вашем позоре распространится по дворцу.

Философ старался разобраться в тех противоречивых советах, которые давали ему ум и сердце. Он беспомощно махнул рукой.

— Боюсь, Ваше Величество, что вы говорите правду. Я соберу вещи немедленно и завтра же утром покину Линденхофф.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});