Мое преступление - Гилберт Кийт Честертон

так.

Он помолчал немного – и продолжил:

– Вы ходили по этой улице все сорок лет, до самой смерти. Но вы никогда не замечали ее. Будь на вашем месте язычник – он счел бы Бамптон-стрит божеством: толпы язычников, живущих на ней, украшали бы ее гирляндами и возносили ей моления. Тогда улица действительно могла бы неустанно и до скончания света вести всех своих обитателей одним и тем же привычным путем. Но вы, персонаж, поступили хуже любого язычника. Удивительно ли, что в конце концов улица устала от вашего пренебрежения, а затем ее усталость перешла в гнев – и она не повела вас, а понесла, как взбесившаяся лошадь…

* * *

Мой собеседник умолк. Я с полминуты ждал продолжения, затем осторожно скосил глаза в сторону выхода. Там, сразу за дверями ресторанчика, во всю свою длину открывалась лондонская улица – не та, по которой сорок лет ходил с работы и на работу этот «персонаж детектива», а та, по которой хожу на обеденный перерыв я. И вдруг мне почудилось, что дальняя часть улицы непокорным движением взметнулась к небу, как голова лошади, которая закусила удила, прежде чем понестись в яростном, неостановимом беге.

Но это длилось лишь какой-то миг. В следующую секунду бредовое видение растаяло.

– Однако ничего такого не может быть, – возразил я. – Улице не дано выбирать. Весь ее путь по городу определен раз и навсегда.

– Почему вы так думаете? – спросил он.

– Ну как же… Хотя бы потому, что ни одна из улиц доселе не проделывала ничего подобного тому, что, согласно вашему описанию, проделала Бамптон-стрит по пути к станции Олдгейт. Люди, ходящие по ней день за днем всю жизнь…

Тут мне пришлось прерваться: мой собеседник, только что сидевший в совершенном оцепенении, вдруг вскочил – и лицо его исказила гримаса ярости.

– День за днем всю жизнь! А как насчет того, что произойдет еще на один день позже?! Через день после того, как последняя страница детектива, на котором вы упоминаетесь, будет перевернута – и автор утратит к вам интерес? Что, по-вашему, сделает тогда с вами улица, по которой вы ходили при жизни? Как вы убережетесь от ее гнева? Вы не считали ее живой – а вы когда-нибудь задумывались, кем считала она вас?!

Он шагнул к выходу, схватил со стойки свою шляпу – и исчез за дверями.

Не знаю, что случилось с ним на улице. Автор моего детектива еще не охладел ко мне. Но когда это произойдет и последняя страница, на которой я упоминаюсь, окажется перевернута… Тогда, может быть…

Перевод Григория Панченко

О монстрах

Как-то раз в одной иллюстрированной газете, специализирующейся на научных новостях, я увидел примечательную заметку: «В море обнаружена зеленокровная рыба!» Речь шла о существе, зеленом не только снаружи, но и, так сказать, везде – включая даже тот сверхъестественный ихор, который струился в его жилах вместо обычной рыбьей крови. Вдобавок очень большом и крайне ядовитом.

Почему-то название этой статьи надолго застряло у меня в голове, превратившись в некое подобие идеального зачина для баллады: «О рыба с зеленой кровью, ты найдена в море была!» Впрочем, он приходится к месту и во время критических или философских дебатов. Мне не требовалось погружаться в море, чтобы отыскать зеленокровных рыб: они во множестве обитают на суше, вы легко можете встретить их на улицах, в клубах и особенно на заседаниях каких-либо комитетов. А уж если говорить о рыбах, выступаюих в роли литераторов и литературных критиков, преподающих на университетских кафедрах или сделавшихся основателями философских школ, то количество их таково, что мы уже вправе говорить о них как о едва ли не самом массовом порождении нынешней эволюции.

Когда в Палате общин закипают бурные дебаты, в особенности если они посвящены таким вопросам, как евгеника или право врачей в больницах для бедных прибегать к ампутации без согласия пациента, практически не бывает случая, чтобы несколько зеленокровных рыб не встали на хвост, требуя слова и высказывая свое драгоценное мнение. Еще большее количество таких рыб встает на хвосты вокруг любой из общественных петиций или писем в прессу, авторы которых требуют незамедлительного переоборудования питейных заведений в чайные или, того лучше, их немедленного уничтожения, дабы на каждой улице вместо бывшей таверны мог быть открыт скромный театр либо еще более микроскопический музей. Этих рыб столько, что дискуссия неизбежно и сразу же приобретает очень специфический запах.

Баллада так и не была написана – но каким-то образом ее дух, так и не нашедший воплощения, подтолкнул меня к мысли о ядовитых и вредоносных монстрах вообще: всех этих драконах, змееподобных или полуантропоморфных, а также прочих пожирателях людской плоти, которых наивные авторы древних преданий считали главными врагами человечества. Уже не раз высказывалось мнение, что эти легенды могли возникнуть еще в тот далекий период, когда доисторическому человеку действительно приходилось бороться с исполинскими тварями, которые, к счастью, с тех пор вымерли. Дальнейший ход мысли заставил меня предположить: а что, если первобытные герои истребляли современных им чудовищ в тот самый момент, когда те оказывались близки к вымиранию? Я имею в виду – этим монстрам предстояло вымереть по независимым обстоятельствам в любом случае, даже если бы пещерный человек с удобством восседал в своей пещере, вовсе не собираясь тратить силы на то, чтобы истребить очередное чудовище.

Предположим, что Персей превратил морское чудовище в скалу как раз тогда, когда оно было на полпути к