Неканонический классик: Дмитрий Александрович Пригов - Евгений Добренко

где ассонансы и консонансы конечных слов почти рифмуются.

Объекты, избираемые для сравнения, отличаются разнокачественностью, простираясь от бытовых предметов (например, «одеяло») до самых абстрактных понятий (например, «теория»). Некоторые слова функционируют почти как лейтмотивы (например, «глаз», «песня», «гора», «женщина»). Упоминаются известные имена из самых различных сфер культуры (Дунаевский, Верди, Сальвадор Дали, Пифагор, Солженицын, Есенин, Шекспир, Крученых, Эйнштейн, Майкл Джексон, Майк Тайсон), географические названия, разбросанные по всему миру, метеорологические явления разного рода. Есть смешные сравнения, есть и мудреные. Вмещает эта форма и достаточно острые политико-философические высказывания, например:

Что может сравниться с концлагерем? —По подобию — женитьбаПо равенству — жизньПо контрасту — решение математической задачи

(с. 29)

Можно было бы продолжать эту работу до бесконечности. Но, пожалуй, самым интересным в этой серии становится исследование смысловых связей между столь разными и далекими друг от друга явлениями. В сущности, поэзия всегда занималась такими исследованиями. Но Пригов «переводит стрелку» на читателя, создавая серийную структуру, в которой связь между явлениями, с одной стороны, выдвинута на первый план, а с другой, оставлена необъясненной. Главная находка Пригова — именно в новой структуре, в новом жанре для постижения «тонких влиятельных связей».

Аналогичная творческая логика прослеживается и в двух следующих «грамматиках». «Три вида всего» (53 строфы) разыгрывает таксономию трех типов восприятия или интерпретации любого феномена или вещи — в прямом значении, иносказательно и как «ошибочно принимаемое со стороны за таковое»:

Есть три вида властиПрямой — последствия этого всем известныИносказательный — как в примере с духовными учителямиИ ошибочно принимаемый за таковой со стороны —                                                            это зачастую унизительно

Есть три вида болезниПрямой — кончающийся либо выздоровлением, либо смертьюИносказательный — как в примере с высокой болезньюИ ошибочно принимаемый со стороны за таковой,                                           что не всегда выглядит корректно

(с. 40)

Под прямым понимается самое обычное, общеупотребительное значение слова, и тут Пригов довольно часто использует фигуры умолчания — и так все ясно. Иносказательное представление — это что-то вроде метафорического выражения, и тут Пригов часто употребляет ходячие клише. Зато категория «ошибочно принимаемый со стороны за таковой» предоставляет неограниченный простор для игры и юмора. «Ошибочное восприятие» описывается не само по себе, а скорее, через производимый «ошибкой» эффект. Предуведомление к этой серии, по контрасту с предуведомлением к первой грамматике, подчеркивает выборочность и ограниченность этой таксономии: «…нельзя рассмотреть все аспекты и стороны всех предметов, сущностей и явлений окружающего мира» (с. 37). Более того, в этой серии Пригов рассматривает предметы «только в модусе социокультурной и эпистемологической проявленности, отнюдь не касаясь их метафизического, онтологического и гносеологического статуса, что, правда, всегда является основной претензией поэзии на всем протяжении многовекового существования ее» (с. 37). Объекты описания тем не менее весьма гетерогенны: от самых конкретных (курица, яблоко) до самых абстрактных (доверительность, слава). Поэтому, хотя возможность полного описания вещи ограничена (к тому же, вряд ли восприятие можно редуцировать до трех углов зрения), потенциальное применение такой описательной структуры к любым явлениям лишено явных ограничений. Напротив, Пригов демонстрирует богатство смысловых эффектов, порождаемых языковыми играми этого типа. Если первый вид ведет к тавтологии, второй — к клише, то третий — выводит смысл в сферу неопределенности и непредсказуемости, например:

Есть три вида безумияПрямой — малопривлекательныйИносказательный — как в примере с духовными учителямиИ ошибочно принимаемый за таковой со стороны —                                    это часто оборачивается неугадыванием                                    великого и откровенного

(с. 43)

Выражение «со стороны» в третьей категории усложняет восприятие добавочным, фальшивым или искажающим углом зрения: в первых двух типах интерпретации есть заслуживающий доверия автор, употребляющий слово в прямом или метафорическом смысле по отношению к предмету; а в третьем случае посторонний человек смотрит на предмет/слово и заведомо неправильно понимает то, что он видит/слышит. Хотя это, наверняка, часто бывает в реальной жизни, все-таки для квазилогической структуры это весьма странная ситуация. Но мы знаем, что в истории такие сдвиги во взгляде, ошибки, недоразумения нередко порождают новое восприятие. Негация, отсутствие, — это весьма своеобразная категория мышления, и, используя ее потенциал, Пригов опять-таки разрушает жесткие рамки серийной структуры.

И, наконец, третья грамматика — «Параметры определения вещей» (108 строф) представляет собой феноменологическое исследование. Первая строка каждой двустрочной строфы гласит: «Всякая вещь определяется по сути и по явлению». Вторая строка дает пример и толкование данной вещи соответственно по явлению и по сути (по мере развития серии это толкование усложняется добавочными параметрами). В этой серии особенно интересна риторическая конструкция: порядок первой строки (суть-явление) инвертируется во второй (явление-суть); при этом вторая строка организована противопоставлением: сначала «кажется», а потом «на самом деле». Охват обозрения вновь претендует на универсальность, простираясь от какашки до философии. Жесткое противопоставление феномена и сущности иногда аннулируется довольно комическим образом: «Мать, например, по явлению — мать, да и по сути она тоже мать» (с. 88).

Но постепенно все яснее проступает скрытая странность этой конструкции, а именно, конфликт между утверждениями о том, что определения бывают только по сути и по явлению (с. 87, 93, 95 и т. д.), и другими утверждениями, основанными на добавочных параметрах, которые будто бы относятся ко «всякой вещи»:

Всякая вещь определяется по сути, по явлению          и по количествуРадость, например, по явлению — нечто          необъяснимое, по сути — истинный          модус истинной жизни, а по          количеству — так и не имеет                     никакого отношения к количеству

(с. 94)

Первое сомнение в правильности описания, основанного только на дихотомии суть/явление, возникает довольно рано (в пятой строфе), но сразу аннулируется: «Когда говорят, что всякая вещь определяется по сути и по явлению, то не совсем правы / Но все-таки…» (с. 73). Однако этот мотив звучит чем дальше, тем отчетливее, кажется, вызывая все большее сопротивление то ли у невидимых «слушателей», то ли у самого «повествователя»: «…(и никаких возражений!)» (с. 83, 84)), — доходящее впоследствии до почти истерического крика: «…и не перебивайте меня, только по сути и по явлению» (с. 97), «несмотря ни на что и ни на какие ухищрения со стороны умников, только по сути и по явлению» (с. 103). Понятно, что определения могут иметь разные оттенки и субкатегории, и такие параметры, как место, соседство, цвет, связи и партнерство, вполне могут быть включены в игру, но при этом остается непонятным: имеют ли эти включения отношение к сути или к явлению или же не относятся ни к той, ни к другой категории? Таким образом, из сомнения в адекватности предлагаемой классификации возникает диалог автора с самим собой (и с читателем). Но стоит только этому конфликту сдвинуться в сторону возможного разрешения («Всякая вещь определяется чудом гармонического сочетания явления и сути», с. 119), как серия прерывается на типичной, но никак не завершающей ее строфе. Иными словами, в этой «грамматике» нет того логического порядка или внутреннего сюжета, как это, например, часто бывает в серийных произведениях Льва Рубинштейна. У Пригова элементы серии действительно размещены в более или менее случайном порядке, без подчинения какой-либо телеологической логике. Развитие здесь, безусловно, присутствует, но ризоматическое, а никак не линейное.